Тьерри Коэн - История моего безумия
Я поднялся, считая, что разговор окончен.
– Сэмюэль! – окликнул меня Нэйтан.
– Да?
– Ты все мне рассказал?
– О чем?
– О своих проблемах.
– Да. Считай это творческим спадом. Я совершенно измотан.
Он сокрушенно покачал головой:
– Знаешь, что я думаю? Ты должен вернуться к здоровому образу жизни.
– В каком смысле?
– В прямом. Ты должен есть в положенное время, непоздно ложиться, завязать с бабами, может, даже жениться на Рейчел. Но главное – бросить пить. Я тоже не образец умеренности, но умею остановиться. Есть люди, которые от меня зависят, и я стараюсь их не разочаровывать.
– А я, значит, только и делаю, что всех разочаровываю?
– Не передергивай! Я хотел сказать, что близкие о тебе тревожатся, и у них на то есть все основания.
– Близкие? Скорее уж захребетники, зарабатывающие на мне деньги. Думаешь, я не понимаю, что вас волнуют только полагающиеся вам отчисления, а никак не мое здоровье и психика?
Я произнес эту тираду на повышенных тонах, и на лице Нэйтана появилось незнакомое мне доселе выражение: так расстроенный отец смотрит на своего обычно спокойного отпрыска, внезапно закатившего истерику.
– Ты так обо мне думаешь? – спросил он.
Я судорожным движением пригладил волосы, не понимая, с чего вдруг так разъярился.
– Тогда нам следует немедленно расстаться, – жестким тоном произнес Нэйтан. – Денег у меня предостаточно, и я легко могу позволить себе не работать. Я до сих пор представляю нескольких авторов только потому, что получаю от этого удовольствие. Мне нравится быть рядом, когда вы сочиняете, я умею управлять настроением творческих личностей, я уважаю их сомнения и колебания и обожаю смотреть на их лица, когда они берут в руки свое новорожденное дитя. Но выше всего я ценю наше взаимное доверие. Если ты полагаешь, что мои профессиональные советы имеют единственную цель – выкачать побольше бабла ценой твоего здоровья, нам больше нечего делать вместе.
Мне стало стыдно.
– Прости, дружище, – пробормотал я. – К тебе мои слова не относились. Я знаю, сколько ты для меня сделал, и…
– Не подлизывайся, Сэмюэль. Я просто хочу присматривать за тобой. Я действительно волнуюсь. Тебя изматывает не писательство, а пагубные страсти.
Я мог возразить, что он путает причины и следствия, но не стал этого делать, потому что не был уверен в своей правоте.
– Ладно, ладно, не кипятись, я постараюсь взять себя в руки.
– Ты говорил, что устал, а я не воспринял твои слова всерьез и был неправ. Если не хочешь писать новый роман, я тебя поддержу.
– Давай подождем еще несколько дней и тогда определимся.
Нэйтан встал и молча проводил меня до двери, как будто боялся, что лишние слова разрушат нашу дружбу.
Глава 28
Ссора с Нэйтаном совершенно выбила меня из колеи. Отдых на Сардинии пошел насмарку: не успев вернуться, я слетел с катушек и обидел близкого друга.
Я сел за компьютер, решив искупить вину усердной работой, открыл папку, куда заносил все приходившие в голову идеи: прологи, сюжеты, наброски интриг и фабул.
Я не знаю, как функционирует мозг нормальных людей. Для меня любой анекдот, признание, факт, прочитанная или услышанная информация могут лечь в основу романа. Мое воображение легко воспламеняется, и я вынужден осаживать себя, как делает ковбой, седлающий дикого мустанга, чтобы понять, как скоро он смирится и понесет всадника навстречу новым приключениям.
Человек, встреченный в автобусе, на улице, на лекции, вдруг привлекает мое внимание, и я начинаю воображать его жизнь – прошлое, любовные связи, драмы. Всплески вдохновения попадают в особую папку на рабочем столе. Эта мания – некоторые назовут ее бзиком – иногда невыносима, особенно если мне хочется побыть просто слушателем или зрителем.
Я начал просматривать записи, надеясь, что одна из идей разбудит желание писать и магия снова сработает. Рождение темы, сюжета – процесс воистину волшебный. Ситуация или эмоция внедряется в мозг, потом – неизвестно как и почему – начинает превращаться в историю, давая жизнь персонажам. Когда это случается, я «беру след» – несусь вперед, возвращаюсь назад, меняю направление. Интрига обретает плоть, я вижу лица, силуэты и характеры главных героев. Мало-помалу из ниоткуда выплывает мир – практически без моего осознанного участия, он манит меня к себе, желая раскрыть свои тайны, чтобы я поведал о них читателям.
На сей раз вдохновение забастовало.
Я вскочил, подошел к бару и, наплевав на советы Нэйтана и собственный зарок, схватил бутылку виски и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Я часто писал под кайфом, а на следующий день с любопытством перечитывал текст. Результат, по большей части, разочаровывал: фразы оказывались корявыми, бесцветными, а то и бессмысленными. Впрочем, иногда – очень редко – написанное мне нравилось, и даже очень.
Я принялся кружить по квартире с бутылкой в руке, то и дело останавливаясь, чтобы сделать глоток. Заметив в зеркале собственное отражение, передернулся от отвращения: одежда в беспорядке, волосы всклокочены, лицо изжелта-бледное, взгляд безумный. Так выглядят пациенты психушки.
Вот до чего меня довели «излишества». Что бы подумали Мэйан или Дана, увидь они меня сейчас? За десять лет жизни в качестве успешного литератора я стал другим человеком. Незнакомцем. Если продолжу в том же духе, рискую умереть молодым или закончить свои дни в доме скорби[29].
– Ну нет, не дождетесь, Сэмюэль Сандерсон продержится еще лет двадцать как минимум! – выкрикнул я вслух и расхохотался. Мне пишет двойник из будущего, значит, я выжил!
И все-таки, несмотря на такую гарантию и выпитый виски, отчаяние не отступало.
Я больше не испытывал враждебности к безумцу, с какой-то стати взявшему на себя роль ментора. Почему бы не обмозговать его идею, какой бы дикой она ни казалась?
Что, если вся эта история – правда? Может, речь действительно идет обо мне – о том «мне», которым я стану? Кто знает, каких высот достигнет наука через двадцать лет? Сравнительно недавно – по меркам вечности – никто даже представить не мог, что люди будут обмениваться файлами, текстами, видеоматериалами, пересылая их с одного конца мира на другой за несколько секунд? Век назад ни один житель Земли не знал, что очень скоро маленькая пластиковая коробочка – мобильный телефон – заменит им фотоаппарат, видеокамеру, ежедневник, атлас и много чего еще.
Мой двойник прав: великие физики выдвинули не одну поражающую воображение теорию о том, что пространство-время – вовсе не застывшая прямая, по которой и движется наш мир.
Приняв эту гипотезу за данность, легко допустить, что в будущем, осознав все совершенные за жизнь ошибки, я воспользовался научным открытием и связался сам с собой, чтобы предостеречь и удержать от непоправимых шагов.
Я так увлекся безумными идеями, что не заметил, как погрузился в мир фантазий, в голове возникали все новые невероятные вопросы и еще более дикие ответы на них.
А потом я вдруг осознал, что сочиняю план романа. Вот она, вожделенная идея! Прямо передо мной, на экране компьютера! Я был слишком зол на таинственного незнакомца, чтобы заметить, как хорош его замысел.
Тайна, мистика, угроза, саспенс. Я «поймал волну» и начал придумывать продолжение – один вариант, другой, третий… Бесконечное множество вариантов.
Я сел к компьютеру, прикрыл глаза ладонями и почти сразу почувствовал писательский зуд – то особое возбуждение, которое овладевает человеком, когда им движет страсть. Эмоции – яркие, беспорядочные – торопились превратиться в идеи, кончики пальцев покалывало от нетерпения. Я напечатал две страницы, понял, что сюжет вытанцовывается, перечитал и послал Нэйтану и издателю.
Сделав дело, я расслабился и почувствовал, что умираю от голода. Съедобного в холодильнике нашлось немного, но я все-таки соорудил несколько сэндвичей и принялся за еду, не переставая обдумывать роман.
Ирония судьбы: мой мучитель – сам того не желая – стал моим благодетелем. Не желая? Как знать: возможно, он именно так все и задумал, а я иду у него на поводу. Да, возможно, но чем я рискую? Ничем, разве что он станет еще напористей. Но сейчас меня это мало волновало. Я схватил айпад и открыл Фейсбук, чтобы проверить, нет ли там чего нового…
…Однофамилец был в Сети, и меня ждало очередное послание. Я откусил здоровенный кусок сэндвича, открыл сообщение и чуть не подавился от изумления.
* * *На экране было несколько моих фотографий, сделанных в разные годы. Под каждой имелся комментарий, как будто псевдо-Сандерсон вознамерился рассказать историю моей жизни.
Вот я, совсем маленький, на руках у мамы, внизу подпись: «Материнская любовь».
