Катрин Панколь - Гортензия в маленьком черном платье
Гортензия зашипела от ярости. Посмотрела на часы: полдень.
– Сейчас правда не время…
И нажала на кнопку домофона, открывая дверь.
– Подождешь меня здесь. Сиди на месте. Я вернусь.
* * *– Мадемуазель Гортензия, чем обязаны столь ранним визитом? – спросил Генри через полуоткрытую дверь. Вид у него был недовольный, величественный подбородок вздернут вверх.
– Я бы хотела видеть Елену.
– Мадам в своей спальне. Она никого не принимает.
– Меня мадам примет. Предупредите ее, что я здесь, скажите: «Гортензия наконец нашла, что искала» – и увидите, она примет меня.
Генри недоверчиво посмотрел на нее, но посторонился и дверь открыл.
– Ну, я спрошу ее, – проскрипел он высокомерно.
Гортензия тем временем скользнула на кухню, к Грейс. Нужно иметь союзника на местности. Грейс все обстряпает, как надо.
– Ну как ты? – спросила Гортензия нежным, проникновенным голоском, который использовала, чтобы умасливать людей, когда ей от них что-то было надо. – И как твои ребятки?
У Грейс было три мальчика. А может, четыре. Гортензия никак не могла запомнить, сколько же их все-таки на самом деле, но она знала, с какой трепетной заботой относится к ним мать, и поэтому постоянно справлялась об их судьбе.
Грейс была совершенно невероятной служанкой. Она обладала статью и элегантностью царицы Савской. Грейс не разговаривала с вами, а удостаивала аудиенции. Грейс не ходила, она плыла. Жила она в Квинсе со вторым мужем, который был безработным. Как, впрочем, и первый. Высокая, широкоплечая, чернокожая, она носила блузки с очень глубоким вырезом и узкие-преузкие юбки. Чтобы наклонится, ей приходилось действовать в два приема: она сперва поворачивала бедра и колени в одну сторону, потом медленно опускалась, отклонившись бюстом и рукой в другую. Грейс приходила в девять утра, собирала журналы на коврике, готовила завтрак для Елены, приносила его в комнату, открывала шторы, размещала блюдо на постели, зажигала розовые светильники, выходила за продуктами, приходила нагруженная, как маленький горный ослик, вздыхая по дороге, что лучше бы она вызвала поставщиков на дом, резала на ломтики ананасы и папайю, варила рис, поджаривала курицу или телятину, чистила овощи, раскладывала на тарелке рахат-лукум, «рожки газели» и шоколадки, меняла пустой баллон с водой в кулере на полный, закладывала посуду в посудомоечную машину, белье в стиральную машину, доставала утюг и только тогда выпивала первую чашечку кофе. У Грейс была тысяча рук, тысяча носов, тысяча ушей, тысяча глаз. Она слышала вздох Елены в спальне и спешила поправить ей подушку, поднять упавшие на пол очки или журнал.
В два часа дня Грейс уходила. Вторая часть ее рабочего дня проходила у Эмили Кулидж, сорокапятилетней холостячки, которая мелькала в телевизоре в передаче «Богатые, красивые и я». Обесцвеченная блондинка с перекроенным носом и переделанными грудями, она сыпала именами знаменитостей, кудахтала, захлебываясь от восторга. Она жила на Парк-авеню, на уровне 89-й улицы. Грейс никогда ничего о ней не рассказывала, но Елена знала эту Эмили и уверяла, что она чокнутая, ну совершенно чокнутая, перетрахалась в Венеции со всеми гондольерами и мечтает только об одном – выйти замуж. Бедная девочка, жаль ее ужасно! Вроде бы недавно она встретила одного итальянца, и ей очень бы хотелось, чтобы он взял ее в жены.
Елена без Грейс была как без рук. Она вызывала ее по субботам и воскресеньям, спрашивала, куда она убрала масло и как включить плиту, куда делся тостер и, вообще, почему выходные длятся целых два дня? Грейс обладала бесконечным спокойствием. Когда Елена сердилась и обвиняла ее в вещах, которые она не совершала, Грейс только пожимала плечами. Нужно добавить, что платила Елена ей щедро, оплачивала страховку по здоровью и расходы на обучение мальчиков.
– Все хорошо, Гортензия, у них все хорошо.
– А старший как? Сдал контрольную по математике?
Грейс в ответ сморщила нос. Гортензия не настаивала.
– Елена хорошо себя чувствует сегодня утром?
– Когда я заходила, чтобы принести завтрак, вид у нее был выспавшийся и отдохнувший.
А Грейс, интересно, знала, что Елена и Грансир совокупляются?
Скорее всего, нет. Грейс была ревностной католичкой. Ходила к мессе, и ее бы шокировала необузданная чувственность Елены.
Этим утром Грейс пыталась замаскировать прядью волос огромный синяк над глазом. Неужели муж ее бьет?
«Никогда не позволю мужчине поднять на меня руку», – подумала Гортензия, пытаясь разглядеть синяк под волосами.
Четверть первого. Елена зевнула и потянулась в постели. Вокруг нее лежало множество журналов. Она выглядела свежей, во взгляде светилось счастье, складочки губ были чуть приподняты, словно в уголках рта осталось немного меда. Она напоминала сытую кошку. Гортензия вспомнила ее тушу на массажном столе, сильные руки Грансира, сглотнула, поздоровалась и протянула ей свои наброски.
– Победа, я придумала наконец! Генри сказал вам?
Елена кивнула и взяла очки.
– Потому-то я тебя и впустила. Я же обычно никого не принимаю по утрам. А тем более когда лежу в постели. Мой возраст и сам по себе достаточно жалок, а тут еще я предстаю перед людьми бледной, слабой, с ненакрашенным лицом. Надо все-таки, чтобы кто-нибудь когда-нибудь объяснил мне, почему с годами люди выцветают. Делаются прозрачными. Куда уходят все эти краски? На лица детей? Не люблю детей. Они воруют у нас краски. Передай мне мою помаду, надо же мне хотя бы немного подкраситься!
Гортензия протянула ей флакончик. Елена подвела губы, смотрясь в большую серебряную ложку.
– Я не могла больше ждать. Мне показалось, что я нашла решение. Ну вы же помните, как это меня мучило? Идея вертелась в голове, но не давалась, и я сходила с ума….
– Ты собой гордишься? – спросила Елена.
– Это как раз вы мне и скажете…
Елена один за другим стала рассматривать наброски. Она вглядывалась в рисунок, то отдаляя его от глаз, то приближая совсем близко. Видимо, она узнала узорчатую ткань своего корсета, так как быстро подняла бровь и ткнула пальцем в одну из моделей.
– А откуда ты взяла такое переплетение?
– Из вашей ванной. Вчера вечером.
– Ты заходила ко мне вчера вечером?
Гортензия покраснела. Видение распростертого тела Елены на массажном столе, ее жадных губ, молящих Грансира, вновь пролетело перед глазами. Она испугалась, что Елена угадает причину ее замешательства.
– Да. Мими передала вам травы. И небольшой флакончик с тенями. Я зашла в ванную. Поставила все на полку.
– А как ты вошла? Генри вчера не было.
– У меня же есть ключи!
– Ах, ну да… Я должна доверять тебе, раз у тебя мои ключи, ведь так?
Взгляд Елены стал строгим. Она говорила медленно, не сводя с Гортензии глаз. К подбородку приклеилась крошка печенья.
– Скажи мне, я права, что доверяю тебе?
Гортензия вспомнила об угрозе Елены: «Никогда не следует лгать мне. Я делаюсь страшна во гневе, если узнаю, что мне лгали».
– Ну да. Я положила травы и флакончик теней в шкаф. А потом увидела корсет, который сушился на батарее возле умывальника, и меня сразу привлекла материя, из которой он сделан.
Елена заглянула Гортензии в глаза, пытаясь проникнуть в самую их глубину, понять, говорит ли она правду. Гортензия выдержала ее взгляд. Ей показалось, что эта короткая дуэль длилась целую вечность.
– Я взяла корсет, рассмотрела его во всех подробностях, и у меня словно искра загорелась в голове. Я натолкнулась на идею, которую пыталась найти долгие месяцы! Потом рисовала всю ночь.
Елена молча ощупывала ее цепким взглядом своих прекрасных черных глаз. Гортензия нервно задергала ногой, ей было не по себе.
– Ну так как вам мои наброски?
Елена снова взялась за рисунки, переводя взгляд с одного на другой. Отложила их и сказала:
– Я полагаю, у тебя получилось. Ты нашла свое место.
– Это что означает?
– Сядь и послушай.
– Не хочу садиться, не хочу слушать, хочу знать.
– Сядь, сядь.
Елена похлопала рукой по розовому мольтоновому покрывалу, во взгляде ее читался приказ. Гортензия вздохнула и подчинилась.
– А теперь не прерывай меня.
– Ладно. Но говорите тогда быстрее.
– Слушай меня.
– Ох нет! – простонала Гортензия. – Опять монолог!
– Это важный момент. И поскольку твоя мать здесь не присутствует, я должна заменить ее…
– Да не нужна мне мать, Елена! У меня и так проблемы с моей собственной мамой, а тут еще вторая…
Елена хлопнула в ладоши, чтобы заставить ее замолчать, и продолжала:
– Каждый из нас живет на земле, чтобы сделать ОДНУ вещь. Ту вещь, которая ему идеально подходит. Найти эту вещь – вот настоящая цель жизни, потому что это значит – найти в ней свое место. Все остальное, ты хорошо слышишь меня, Гортензия, все остальное – бессмысленно. Почему? Да потому что, когда ты найдешь свое место, у тебя останется только одно стремление – занять его. Тебе будет наплевать, что думают другие. Ты никогда уже не будешь ни злой, ни завистливой, ни недоброжелательной. Ты будешь просто существовать, и этого будет тебе вполне достаточно. Это будет наполнять твою жизнь смыслом. Жанна д’Арк нашла свое место, Жорж Санд нашла свое место, Коко Шанель нашла свое место, Эйнштейн нашел свое место…
