Алекс Капю - Мистификатор, шпионка и тот, кто делал бомбу
Между двумя молодыми людьми завязалась сдержанная, но серьезная дружба. Незадолго до Рождества 1927 года Гейзенберг отвел Блоха в сторонку и спросил, как его успехи с электронами.
Успехи неплохие, ответил Феликс, результаты измерений полностью соответствуют исходному тезису.
Так не пора ли записать все это на бумаге как диссертацию? – спросил Гейзенберг и, застенчиво улыбаясь, добавил, что в ходе своей короткой профессорской карьеры еще не руководил ни одним докторантом и почтет за честь, если Феликс станет первым.
Следующие шесть месяцев Феликс Блох посвятил своей докторской диссертации, которую озаглавил «К вопросу о квантовой механике электронов в металлических решетках» и представил 2 июля 1928 года. Там он рассматривал не разгаданную до тех пор физическую загадку, что даже в очень длинных металлических проводниках электрический ток течет очень быстро, и объяснял на удивление низкое сопротивление тем, что ионы металлов упорядочены в форме стабильной кристаллической решетки, а это делает столкновение с движущимися электронами крайне маловероятным; кроме того, чем ниже температура, тем стабильнее решетка и тем невероятнее столкновение. Действительно, его эксперименты в подвале показали, что проводимость металлов с понижением температуры возрастает. Немногим позже его научный руководитель Гейзенберг подхватит идею решетки и выдвинет гипотезу, что весь космос организован как огромные соты в единой решетке.
Опубликованная в берлинском «Журнале физики» диссертация Феликса стала европейской сенсацией, всем хотелось увидеть молодого ученого. В зимний семестр 1928–1929 года Вольфганг Паули[23] пригласил его в цюрихское ВТУ, затем он поехал к Нильсу Бору в Копенгаген, к Максу Планку и Отто Гану в Берлин, к Паулю Эренфесту[24] в Лейден и к Максу Борну[25] в Гёттинген, где познакомился с американским докторантом по имени Роберт Оппенгеймер[26], который мог взахлеб говорить о санскрите, Данте или понятии времени у Будды и в свое время сыграет в жизни Феликса судьбоносную роль.
Хорошо бы своими глазами увидеть, как на Пасху 1932 года молодые лейпцигские квантовые механики поехали на Копенгагенскую весеннюю конференцию в институте Нильса Бора. Вернер Гейзенберг и Феликс Блох отправились в многочасовое путешествие по железной дороге вместе со своими лейпцигскими докторантами Карлом Фридрихом фон Вайцзеккером[27] и Эдвардом Теллером, в Берлине к ним присоединился ассистент Отто Гана Макс Дельбрюк[28]. В дороге молодые люди подробно обсуждали самую волнующую тему года в области атомной физики – открытие британца Джеймса Чедвика[29], что наряду с положительно заряженным атомным ядром и отрицательно заряженными электронами существуют еще и нейтроны, то есть элементарные частицы без заряда. Ведь отсюда следовало, что атомные ядра вовсе не неделимое целое, как полагали до сих пор, а могут состоять из нескольких частей и, стало быть, их можно расщепить.
Поскольку в те дни отмечалось еще и столетие со дня смерти Гёте, тот или иной путешественник, наверно, прихватил с собой «Фауста»; и на пути в Копенгаген Гейзенберг, Блох, Теллер, фон Вайцзеккер и Дельбрюк придумали украсить конференцию квантово-физической пародией на «Фауста».
И немедля претворили свой замысел в жизнь. Центральное место в пьесе занимало «пуделево» ядро, а также вопрос, что соединяет и держит мир в его глубинной сущности. Состоялся спектакль в пасхальное воскресенье 1932 года при содействии многочисленных участников конференции в большой аудитории института.
Роль Фауста исполнил лейденский профессор Пауль Эренфест, Мефистофеля – бельгиец Леон Розенфельд[30]. Феликс Блох играл самого Господа; он восседал на высоком табурете, водруженном на лабораторный стол, в цилиндре и самодельной маске, в которой явно угадывались черты Нильса Бора. Chorus mysticus составляли Гейзенберг, Оппенгеймер и еще четверо добровольцев.
Грянул громкий хохот, когда Фауст, выйдя на сцену, продекламировал:
Электродинамикой я овладелИ над валентностью сильно корпел,Ученье о преобразованиях долбилИ Вильсона камеру соорудил.Однако я при этом всемБыл и остался дураком:Ни с чем я точно не знаком!В магистрах да профессорах хожуИ за нос тридцать лет вожуУчеников, как буквоед,Толкуя так и сяк предмет.Хоть я разумней многих ловкачей,Сомненьями терзаюсь, хоть убей,И Паули боюсь, как аспида какого.
Волнующий эпизод – появление датской студентки Эллен Тведе в роли Гретхен. С большим знаком плюс-минус на лице она изображала нейтрон и пела на мелодию Шубертовой «Маргариты за прялкой»:
Что сталось с зарядом?Статистике тяжко.Его не найти мнеНигде никогда.Коль меня недостает,То и формула нейдет,И с миром всемТебе тогда беда.Когда нет меня —Нет и бета-луча,Но я не чуждаюсьАзота ядра.Что сталось с зарядом?Статистике тяжко.Его не найти мнеНигде никогда.К нему одному яДиполем стремлюсь.Ах, если б пойматьИ его удержать.Как спин мой трепещет,Как сердце стучит!Люблю, умоляю:Прими же меня.Что сталось с зарядом?Статистике тяжко.Его не найти мнеНигде никогда.
Глава шестая
По возвращении из Копенгагена Феликс Блох набросал первые заметки к работе о тормозящей способности атомов с несколькими электронами. В это же время в Марселе Лаура д’Ориано предпринимала первые попытки привыкнуть к роли замужней женщины и будущей матери. Чисто технически Эмиль Фраунхольц мог бы, пожалуй, поселиться у д’Ориано, над музыкальным магазином, ведь ввиду экономического кризиса и массовой безработицы было бы вполне разумно снизить прожиточный минимум молодой пары и объединить доходы. Но всем этим людям хватило ума понять, что на перспективу ничего хорошего из этого не выйдет, вот почему Эмиль взялся за осуществление плана, на всякий случай подготовленного уже некоторое время назад. Дело в том, что один легионер – в прошлом аптекарь в Грассе, который по неведомой причине был вынужден спешно покончить с прежней жизнью, – давно предлагал ему за смешные деньги выкупить аптеку вместе с квартирой.
Пока Эмиль строил планы, Лаура осторожно заметила, что, во-первых, Грасс – захолустная дыра на задворках мира, а во-вторых, сам Эмиль, насколько ей известно, понятия не имеет об аптечном деле. На это Эмиль возразил, что, во-первых, воздух Приморских Альп для младенца несравненно полезнее, чем воздух марсельского порта, а во-вторых, Грасс как мировая столица парфюмерии – любимое место паломничества богатых американских туристов. Ну а в-третьих, что до аптекарской профессии, то никакого чародейства тут и в помине нет, от кашля продаешь сиролин, от мозолей – опийсодержащий пластырь «Анакса», во всех более сложных случаях отсылаешь к домашнему врачу.
Словом, молодая чета собрала пожитки, и папаша д’Ориано отвез их на прокатном «фиате» в Грасс, где они забрали у матери легионера ключи и вселились в свой новый дом. Там Лаура и Эмиль с удивлением обнаружили, что все будничные вещи в аптеке и в расположенной напротив квартире до такой степени отвечали их потребностям, их вкусу и их меркам, будто они сами же и были своими предшественниками. Домашние туфли за дверью квартиры в точности подошли Эмилю по размеру, как и купальный халат в шкафу. Лаура нашла в спальне на туалетном столике новый карандаш для подводки глаз (своей марки!) и любимые духи, а подле кровати стояла колыбель с подушечкой и пуховым одеяльцем, словно только и ожидающая ее младенца.
Эмиль, что это значит? – спросила Лаура.
Уму непостижимо, ответил он.
Твои штучки?
Для меня это загадка, сказал он. Клянусь, я удивлен не меньше твоего.
Это не смешно, Эмиль. Я хочу знать, бывал ли ты здесь раньше.
Никогда. Клянусь.
Лаура поверила, знала ведь, что Эмиль хотя и хитрец, но не лгун. Он никогда не бывал в Грассе, да и легионера знал только по переписке, а что дом подошел им на все сто, действительно чистая случайность. Позднее Эмиль и Лаура ничуть не удивились, что в аптеке нашлось два белых халата, будто сшитых по заказу, в заполненных шкафах не было ни пылинки, а на прилавке лежал отчет о последней инвентаризации, в двух экземплярах.
Эмилю только и оставалось в следующий понедельник в восемь утра надеть белый халат и отпереть дверь аптеки. Лаура будет заниматься домашним хозяйством, заботиться о малыше и иногда, пока малыш спит, помогать в аптеке. Если дела пойдут хорошо, они купят подержанную машину и на выходные станут ездить в Канны и в Ниццу, а по большим праздникам – в Марсель, к родителям и братьям-сестрам Лауры.
Эмиль твердо рассчитывал, что во время кризиса аптека прокормит его и семью, ведь люди болеют во все времена и нуждаются в лекарствах, которым могут доверять. Но он ошибся. В день открытия пришла одна-единственная покупательница, на второй день не появился никто, а на третий – двое. Как выяснилось, в первую очередь кризис загубил туризм, американцы больше не приезжали; следом захирела и торговля парфюмерией, денег граждане Грасса уже не зарабатывали. И поскольку не могли позволить себе болеть, просто оставались здоровы. Те же, кто все-таки заболевал, не подавали виду, предпочитая нести свои небольшие деньги к мяснику, а не в аптеку. В крайнем случае человек обойдется без мозольного пластыря и опийной настойки, но без говяжьего шницеля нипочем не проживет.
