Марк Миллз - В ожидании Догго
Клара начинала день с медитации, своеобразной благодарной молитвы за драгоценный дар жизни и обещала отплатить за него своими поступками. Я тоже какое-то время этим занимался, и мы садились в позу лотоса в гостиной друг против друга. Но однажды Клара сказала, что нужно дышать через анус. После чего я уже не мог сохранять серьезное лицо, и меня отстранили от утреннего ритуала.
Теперь, когда я один, у меня получается лучше, даже несмотря на то, что вокруг, интересуясь происходящим, бегает Догго. Позволяю реальности просачиваться в сознание: я здоров, молод (по крайней мере, моложав), у меня хорошо оплачиваемая работа, и я живу в стране, где дорожат личной свободой. От этого мое положение существенно лучше, чем у миллионов людей на планете. Все неприятности в моей жизни либо неизбежны, либо я их сам себе создаю.
Никто не возникал из темноты, чтобы в приступе немотивированной ярости убить кого-нибудь из моих близких. Правда, месяц назад от меня с другим мужчиной сбежала девушка, но, если хотите знать правду, я обленился – и не только по отношению к Кларе, но и по отношению к себе. Полгода потворствовал своей депрессии, развившейся после срыва Толстого Трева, ныл и жаловался на свои неприятности. А ведь это была возможность, которую я с нетерпением ждал, – заняться своей книгой. Нехватка времени больше не могла служить отговоркой, и я выискивал другие. Все эти отговорки Клара могла швырнуть мне в лицо, но она терпеливо ждала, когда ко мне придет вдохновение, и мои пальцы запорхают над клавиатурой.
Следовало понять, что она теряет веру в меня. Клара нашла себе ангела-хранителя Камаэля, а затем зациклилась на Уэйне Килси. Надеюсь, они счастливы втроем. Я постепенно привыкал к мысли, что наши отношения окончательно прекратились.
Все отлично. Никто не умер, все живы и в добром здравии. Кроме деда – он хоть и жив, но болен. Но даже его медленное угасание надо принимать как должное. Мама не права: болезнь не следует винить. Разве можно винить то, что действует без злого умысла, а просто заложено подобно тикающей бомбе в нашем генетическом коде?
Какое имеет значение, правду ли сказал мне дед, и не солгала ли мне вчера вечером мать из своего гнездышка у бассейна в Марокко? Я живу, и этого достаточно. Не просто достаточно, это – чудо. Не в религиозном смысле слова. Верить я давно перестал. С религией явно не все в порядке. Я вот что имею в виду: если она ошибается по поводу того, откуда мы взялись, трудно поверить учению о том, куда мы денемся. Уверен в одном: я не хотел бы провести вечность в месте, населенном кроткими и смиренными.
Почувствовав, что слишком погружаюсь в тему, я сделал несколько вдохов и выдохнул через губы дудочкой.
Ах, Эди, думал я. Умная, интересная, красивая Эди. Что с того, что у нее связь с Тристаном? Кто я такой, чтобы судить ее? Чтобы судить их? Может, у Тристана ужасная жена, которая унижает его, как только он вечером переступает порог дома, корит за то, что он плохой отец, лишает чувства самоуважения. А как обстоят дела с дружком Эди, Дугласом? Я знаю, что он спортивный малый – всю зиму играет в регби, летом – в крикет. Два вечера в неделю тренируется, часто отсутствует дома по выходным. С таким партнером любая ощутит себя заброшенной, пренебрегаемой, недооцененной.
Может, Тристану суждено обрести счастье со второго захода с Эди, как мать обрела с Найджелом. Не мое дело выступать в роли судьи, тем более после того, как я запрыгнул в постель сестры своей недавней подружки.
Довольный тем, куда завела меня моя мини-медитация, я открыл глаза и обнаружил, что Догго сидит напротив меня. Протянул руку и погладил пса. Он наклонил голову, подставляя уши.
– Извини, Догго, что-то меня занесло.
По его большим влажным глазам я понял, что не сказал ничего такого, чего ему еще было неизвестно.
Каждое утро я брал в португальском кафе двойной макиато и выпивал, пока мы с Догго шли в Атлон-Гарденс, где пес сначала развлекался тем, что все вокруг нюхал, а затем в первый раз в день облегчал кишечник. После чего мы возвращались на Ледбрук-гроув, где я выбрасывал в урну рядом с остановкой автобуса пустой стакан из-под кофе и пакет с собачьими экскрементами. Мы отточили наше расписание до совершенства, и нам редко приходилось ждать автобуса более двух минут.
Сначала я не обратил внимания на окликнувшего меня человека. Голос доносился со стороны дома с муниципальными квартирами.
– Эй, вы, с собакой! Да, да, вы! Чем вы тут занимаетесь?
На меня таращился с балкона второго этажа крупный мужчина с обритой головой. Он был в пижаме и курил сигарету.
– Что?
– Вы здесь живете? – спросил он.
– Нет.
– А Квазимодо?
– Простите?
– Пес, с которым вы сюда таскаетесь.
– Нет.
– Так какого черта вы думаете, что вправе приводить его сюда гадить?
Я хотел ответить, что мы гуляем в общественном парке, но не успел.
– Вам было бы приятно, если бы я приходил с собакой к вашему дому и она бы гадила у вас под дверью?
– Я всегда собираю все в пакет, а потом выбрасываю.
– Да ну? Вот и я так буду. Дважды в день, как вы.
– Прошу прощения.
– Вы о чем?
– Прошу прощения, я больше не буду, если вам неприятно.
– Что?
Ему явно хотелось поругаться. Но я твердо решил: он не снимет меня с моего кармического облака. Мне на помощь пришла Клара в виде одного из своих любимых изречений. Я поднял руку к небу и воскликнул:
– Любовь и свет!
Мужчина как-то странно замер. Затем его рука, повторяя мой жест, тоже поднялась. Это был славный момент… но лишь до тех пор, пока рука не указала на меня и пальцы не сложились в кулак – все, кроме одного, который торчал в мою сторону.
– Я буду за тобой следить, извращенец!
Выслушав мой рассказ, Эди улыбнулась, но не более.
Всю неделю она выглядела подавленной, и я думал, что знаю причину. Последствия того, через что мы прошли, дизайнеры переносят тяжело. В тот момент, когда конкурс на рекламную кампанию выигран, наша работа успешно выполнена. Мы подсекли рыбу, но чистить ее, потрошить и готовить предстоит другим. В лучшем случае иногда будут интересоваться нашим мнением, как планировать, оформлять и реализовывать заказ. Но это слабое утешение после фанфар победы, которые звучат не долго и скоро утихают.
Я тоже чувствовал себя не в своей тарелке, и мы подолгу гоняли шары на бильярде. Он являлся связующим звеном, какое сплачивает весь дизайнерский отдел. Коллеги-конкуренты, играя во время работы, испытывают друг к другу доброе соперничество. Призовые места неизменно занимали Миган и Сет. За ними шли Эрик и Джош из художественного отдела, чье мастерство графики завоевало им почетное членство в творческом клубе. Далее следовали Клайв и Коннор, и мы с Эди в самом низу турнирной таблицы. Еще не освоившаяся с игрой, Эди выходила из себя из-за того, что тянула нас назад. Но по тому, как она тренировалась в обеденные часы, я понимал, что это скоро закончится. Однажды Эди призналась, что нашла неподалеку от дома паб с бильярдом, где могла оттачивать мастерство с Дугласом, когда тот был свободен.
Упорство Эди граничило с одержимостью, и она стала уязвимой для насмешек Миган. Та большая мастерица ехидничать. Пытается замаскировать выпады добродушным подшучиванием, но в нем нельзя не ощутить скрытой занозы враждебности. Так же с ее улыбкой: лицо все светится, но что-то тревожит – глаза никогда не улыбаются. Я не сомневаюсь, мы ей ненавистны, и настрой Миган не скоро изменится. Мы не оспаривали ее влияния на разношерстную компанию довольно бездарных молодых людей, но сами не подыгрывали идиотской роли всеобщей наседки, чем неизбежно ставили под сомнение авторитет Миган. Представляю, как это ей не нравилось.
Если я замечал, как оживлялся Сет в присутствии Эди, то Миган тем более. У нее с глазами все в порядке. Я мирился с Сетом отчасти потому, что ему приходится целый день сидеть в одном кабинете с Миган, но главным образом из-за его доброго отношения к Догго. Он разговаривал с псом, как с человеком: «Догго, ты не представляешь, что приключилось со мной в выходные». Я подозревал, что таким способом он пытался рассказать о себе Эди, намекнуть, в чем цель его поступков. «Знаешь, Догго, вчера вечером я был с друзьями на концерте Леди Гаги на…»
Про Клайва и Коннора я решил, что они чудаки и от них лучше держаться подальше. Это было не трудно, поскольку они сторонились остальных и сидели за закрытой дверью, включив погромче музыку, чтобы заглушить свою постоянную ругань. Даже играя в бильярд, Клайв и Коннор переругивались, словно крикливые торговки рыбой на базаре.
– Да не тем! Я его туда специально поставил, чтобы прикрыть лузу.
– Пытался поставить, да шиш что вышло, английская раззява!
– Сам ты такой, вонючий ирландский придурок, не умеешь бить, не берись.
И так далее. До отвращения. Патрик предполагал: парочка влюблена друг в друга, но парни не готовы признаться, что голубые. Хотя самому Патрику на это потребовалось почти тридцать лет, поэтому мысль о подавляемой гомосексуальности занимала в его голове больше места, чем следует.
