Грегори Робертс - Тень горы
Пододвинув оттоманку, она села на нее и стала развязывать шнурки на моем ботинке. Развязав шнурки, стащила ботинок с ноги, и он упал на пол с глухим стуком. Затем она поступила так же со вторым ботинком.
Она стащила с меня жилетку и футболку, а затем, расстегнув джинсы, и все остальное.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – спросила она, окинув меня взглядом. – Ты слишком твердый.
– Это ты виновата, – сказал я. Я лежал, подложив руки под голову, на постели Карлы в ее бедуинском шатре.
– При чем здесь чья-то вина? Просто девушке хочется иногда поддразнить мужчину.
Я не совсем понял ее, но это было не важно. Глядя на шелковое сияние у нее над головой, я чувствовал себя очень счастливым.
– Ты вправду вернулась из-за меня? – спросил я. – Бросила свое фетишистское сборище и отправилась меня искать?
Она стояла, расставив ноги и уперев руки в бедра.
– Ради тебя, малыш, я переплыла бы Колабскую бухту, – ответила она, улыбаясь моему смущению. – Ну, возможно, я попросила бы Рэнделла сопровождать меня, потому что я не такой уж хороший пловец, но поплыла бы я к тебе.
– Индийцы не умеют так быстро плавать, как австралийцы, – сказал я. – В Австралии больше акул.
Она расстегнула свою черную рубашку и отбросила ее.
– Знаешь, – сказала она, сняв джинсы и оставшись нагишом, – наверное, всем будет легче, если отныне я не буду выпускать тебя из поля зрения.
Она наклонила голову к плечу, изучая мою реакцию на ее слова.
– Я считаю, что мы вообще никогда не должны расставаться, – сказал я убежденно. – А ты как думаешь?
– Ты узнаешь, что я думаю, минут через шестнадцать, – ответила она, заползая на меня, чтобы поцеловать.
Я был одновременно королем и попрошайкой на ее пиру. Последовали метания, движения, повороты, касания, смены поз и долгое потение в одиночку.
Я упираюсь руками в стенку, отгоняя тени. Ее ноги на моей груди, подошвы и пальцы ног мягко шепчут, в то время как все остальное громко кричит.
Мир скатывается с постели. Я лежу навзничь на полу. Ее колени на ковре, разноцветный шатер у нее над головой, вентилятор скручивает из дыма благовоний голубей, порхающих над палочками сандалового дерева.
Карла прижимается ко мне, лбом ко лбу, глазами к глазам, вознося меня на луче света, соединяющем нас. Я теряю себя в ее наслаждении, забыв о своем, но вновь нахожу его в ее глазах, возвращаясь к себе; глаза Карлы, не знающие страха и преград, тоже приходят ко мне.
Спутавшись руками, вцепившись в пальцы друг друга, переплетаясь ногами в чувственном согласии, мы лежали, соединив наши дыхания, завернувшись друг в друга, как беглецы, спящие в лесу.
Глава 71
Мы с Карлой не покидали ее шатер, пока не кончился локдаун. Проснувшись в первое утро, я увидел, что она несет поднос с двумя чашками кофе. Я всегда просыпаюсь раньше всех, даже в тюрьме – точнее, в тюрьме-то тем более, – и было странно, что чье-то сознание уже пробудилось и додумалось до кофе, пока я еще спал.
На ней было что-то вроде халата черного цвета, но абсолютно прозрачное, и под ним не было ничего. Когда она двигалась, то словно плыла, окруженная какой-то тенью, и хотелось поплыть вместе с ней.
Она поставила поднос на большой барабан из уличного оркестра, служивший ей прикроватным столиком, поцеловала меня и села рядом на постель.
– Я должна рассказать тебе, что со мной происходит, – сказала она, положив руку мне на колено.
– В данный момент? – спросил я с надеждой.
– С тех пор, как я познакомилась с Ранджитом.
– Понятно. Не в данный момент.
– Не в данный момент. Знаешь, где мы впервые встретились с ним?
– На собачьих боях?
– Тебе надо знать это, Шантарам.
– Нет, Карла. Все, что мне надо, – это ты сама.
– Я тебе нужна, но это тебе тоже нужно.
– Зачем?
– Зачем я нужна или зачем нужно это знать?
– Зачем ты мне нужна, я и без тебя знаю: ты моя вторая половина. Но зачем мне эти подробности о тебе и Ранджите?
– Вторая половина? – улыбнулась она. – Это мне нравится. А разговор этот нужен потому, что я плохо обращалась с тобой, а я люблю тебя безмерно и испытываю угрызения совести, хотя я всегда старалась делать так, чтобы было лучше. Для тебя, я имею в виду.
– Хорошо, но…
– Я не хочу испытывать угрызения совести, особенно по отношению к тебе, так что нужно это как-то уладить. А для этого ты должен знать, что я делала все это время, тогда ты меня поймешь.
– Меня не интересует, что ты делала.
– Но ты заслуживаешь того, чтобы знать это.
– Я не хочу знать это. Меня это действительно не волнует.
Она засмеялась, и рука ее пробежала вверх к моей груди.
– Иногда ты смешнее, чем правда.
– И счастливее, – ответил я, целуя ее и уплывая вместе с ней в черной тени.
Спустя некоторое время она принесла еще две чашки кофе и завела песню по новой:
– Я хотела, чтобы политики занялись расселением людей из трущоб.
– Слушай, это очень хороший кофе, – сказал я. – Итальянский?
– Разумеется. Не отвлекайся.
– Расселение трущоб. Замечательно. Но я не уверен, что так уж хочу знать об этом. Я люблю тебя, Карла, и мне ровным счетом наплевать…
– Надо расселить людей из трущоб, чтобы они жили по-человечески. Ты же сам сказал, что это замечательно.
– Да, конечно, но…
– Мы встретились с Ранджитом в лифте, – сказала она.
– Слушай, Карла…
– Точнее, мы застряли в лифте.
– Это прямо метафора его жизни. Застрявший на полпути подъемник.
– Мы застряли в лифте между седьмым и восьмым этажом на целый час, – продолжала она навязывать мне свои воспоминания.
– На целый час?
– Да, на шестьдесят минут. Кроме нас с Ранджитом, в лифте никого не было.
– Он начал к тебе приставать?
– Конечно. Сначала на словах, потом пустил в ход руки, так что пришлось двинуть ему. Он не отставал, и я двинула сильнее. Тогда он сел на пол и спросил, чего я хочу добиться в жизни.
Я выпил кофе, мысленно двинув Ранджиту как следует.
– Мне впервые в жизни задали такой вопрос, – сказала она.
– Привет. Я задавал тебе этот вопрос, и не раз.
– Ты спрашивал меня, что я хочу сделать, а он спросил, чего я хочу добиться. Это не то же самое.
– Это то же самое, но в другом лифте, – сказал я.
Она рассмеялась и покачала головой:
– Слушай, иди ты со своими коанами. Что ты уперся как осел?
– Осел упирается, когда его перегружают.
– Я пока только начала тебя грузить. Выслушай то, что ты должен знать, а потом уже я нагружу тебя так, что мало не покажется.
– Обещаешь?
– Слушай меня!
– О’кей. Значит, мы остановились на том, что ты застряла в браке – пардон, в лифте – с Ранджитом и, когда он понял, что не может немедленно добиться тебя, он спросил, чего хочешь добиться ты. И что ты ответила?
– Я ответила не задумываясь. Я сказала, что хочу добиться достойного расселения жителей трущоб.
– А он что сказал на это?
– Он сказал, что сама судьба свела нас, что он собирается сделать карьеру на политическом поприще и расселение трущоб будет его предвыборной программой, если я стану его женой.
– Прямо в лифте?
– Сказал он это в лифте.
– И ты согласилась.
– Да.
– Проведя с ним всего час в лифте?
– Ну да, – ответила Карла, нахмурившись. Она испытующе посмотрела на меня, просвечивая меня двумя зелеными лучами сквозь серый сумрак, в который я погрузился. – Послушай, ты что, не веришь, что мужчина может сделать мне предложение, проведя со мной час в застрявшем лифте?
– Я не говорил…
– Один тип сделал мне предложение через пять минут после того, как увидел меня.
– Я же не говорил…
– И не пытайся это сделать, все равно ничего не докажешь.
– В твоих способностях я не сомневаюсь. Ну хорошо, он увлекся тобой. А политика ему зачем?
– Он сказал, что хочет отделаться от своих родственников и это наилучший способ. Он уже давно искал кого-нибудь вроде меня.
– Почему он хотел отделаться от родственников?
– В его руках был контроль над всей семейной собственностью, но его братья и сестры постоянно воевали с ним из-за его мошеннических сделок. Они трижды судились с ним, пытаясь лишить его контроля над деньгами, которые он растрачивал. Ему нужна была жена как оружие против них.
– Чтобы провоцировать их?
– Именно. Он хотел лишить их права на наследство, а для этого нужен был предлог. Он прекрасно понимал, что они будут наезжать на его жену-иностранку, особенно если она будет наезжать на них.
– И этот план созрел у вас за один час? Ты решаешь все его проблемы, он решает твои. Незнакомцы в лифте[100].
– Точно. И всякий раз, когда я заставляла кого-нибудь из них оскорбить меня, он лишал его права на наследство. Система пенсионного обеспечения наоборот.
