Мил Миллингтон - Бытовая химия
Сара – совершенно ненормальная, но в самом хорошем смысле.
– И это особенный день рождения, понимаешь.
– Особенный?
– Мне исполнится двадцать девять.
– Да, я знаю. Но почему он особенный? Дата вроде бы не круглая.
– Эх ты! – Она потрясала головой, пораженная моей недогадливостью. – Двадцать девять – это последний день рождения, когда тебе еще всего-то двадцать с лишним. Особенный день! – Она вертела в руках пуговицы на древней, почти викторианской ночной сорочке, что была на ней надета, я все еще сидел за компьютером, прорабатывая вводную главу к книге Джорджи.
– А тридцать?
– Ну да, тридцать – тоже особенная дата, – согласилась Сара.
– Но не такая особенная, как тридцать один. Твой возраст не будет простым числом еще шесть лет после этого – до тридцати семи. Вот к чему нужно присматриваться в жизни.
– Нееет… присматриваться нужно к моим бедрам!
– Так что ты хочешь устроить на свой особенный день рождения?
– Что-нибудь, запоминаемое надолго.
– Например? Хорошая взбучка подойдет?
– Остроумие – это прекрасно… Но не боишься, что я сейчас подойду и отколошмачу тебя как следует, гад ты этакий?
– Не боюсь…
– Вы только посмотрите, какой он стал смелый!
– Лучше скажи мне, что ты хочешь в подарок?
– Удиви меня. Удиви меня чем-нибудь сногсшибательным.
– Да уж, тебя удивишь. Лучше скажи, что ты хочешь. Я не умею делать сюрпризы.
– Но раньше-то умел, когда мы с тобой начали встречаться.
– Это получалось случайно. Я просто делал то, что всегда делаю, но тогда ты знала меня недостаточно хорошо, поэтому тебя это удивляло.
– Да, а иногда ужасало. Ну давай же – сделай что-нибудь экстравагантное! Романтичное. Помнишь, мы смотрели недавно кино, где он…
– О нет! Даже не начинай. Ну, сколько раз мне повторять? Фильмы далеки от жизни. Романтические широкие жесты бывают только в кино. Нормальные люди не делают таких глупостей: никто не забирает свою девушку из паба в освещенном свечами вертолете, наполненном восточными сладостями. Думаешь, Хью Грант такой же в реальной жизни? Как бы не так! Готов поспорить, что для его девушки великое счастье, если она на день рождения получает от него поцелуйчик в щеку и ваучер на десять фунтов в дешевом магазинчике «Бутс».
– Ну, знаешь, тут ты не прав. Такое бывает не только в кино. Помнишь Сэйди с моей работы?
– Ту, что со странностями?
– Да, именно. Ее друг позвонил мне как-то и попросил помочь организовать ей отпуск на две недели, но так, чтобы Сэйди об этом даже не подозревала. Однажды он появился у нас на работе в понедельник утром. Она-то думала, что впереди целый рабочий день за кассой, но он вошел как раз в пять минут десятого, подошел к Сэйди и сделал предложение. Она согласилась, а он говорит: «Тогда эта касса закрывается». Они сели в такси, где лежал чемодан с ее летними вещами, тайно упакованный ее подругами, и умчались в аэропорт, он заранее купил билеты на Балеарские острова. В магазине все прослезились.
– Ерунда… – сказал я, словно был истиной в последней инстанции, – это просто выпендреж чистой воды.
– Да как ты…
– Ну, для начала подумай, сколько всего могло не срастись? Например, Сэйди могла ответить: «Вообще-то я бы предпочла выйти замуж за твоего брата», ну и так далее. Нужно быть весьма нескромного мнения о собственной персоне, чтобы выдумать нечто подобное и быть в полной уверенности, что это будет незабываемый романтический момент, а не катастрофа. И я тебе еще кое-что скажу, помни об этом. Парень, совершивший такое, сделал это для себя. Он поступил так, чтобы выставить себя в наилучшем свете. Почему он попросил подруг упаковать за нее вещи?
– Потому, что хотел быть уверен, что в чемодане есть самые необходимое, конечно же, все то, что она сама бы взяла с собой. Если бы мы отправлялись в отпуск и ты паковал мой чемодан, то в нем оказалось бы одно выбранное наобум платье, а все остальное пространство было бы заполнено чулками и подтяжками.
– Какие глупости! Он попросил их об этом исключительно затем, чтобы вовлечь как можно больше соглядатаев в эту авантюру, подразумевающую, что он настоящий герой. Он ведь не позвал ее на улицу, верно? И не сделал ей предложение наедине, чтобы девушке не было стыдно, если у нее возникнут затруднения. Нет, он сделал это на виду у всего магазина, потому что ему нужно было огромное количество зрителей для его представления. Готов поспорить, как только Сэйди начинает рассказывать эту историю на людях, он сразу оказывается подле нее, так ведь? И при этом улыбается, гаденыш.
– Знаешь что?
– Что?
Вместо ответа она задрала ночную сорочку и показала мне свою голую попу.
Скорее это гол в свои же ворота. Когда мужчины показывают голые задницы, это может быть смешно, обидно или что-то в этом духе. Но вот если женщина наклоняется и показывает вам голую попку, то, скорее всего, вы, переполненный благодарностью, с трудом сможете выдавить «спасибо». К тому же жест Сары был обречен на провал еще и потому, что попка у нее была просто потрясающей.
Она чуть-чуть покрутила ею перед моим носом, чтобы усилить якобы наносимое мне оскорбление.
«Спасибо, милая».
– Знаешь, – сказала Сара, – мне кажется, его поступок просто прекрасен, так думают и все девочки у нас на работе. Я знаю, что ты англичанин и все такое, но было бы очень мило, если бы ты сделал нечто подобное хотя бы раз. Просто, чтобы показать, что ты любишь меня.
– Но я действительно люблю тебя, ты же знаешь.
– Тихо, я знаю, что ты меня любишь.
– Так что ты тогда…
– Я сказала: показать, как ты меня любишь.
– Но если ты уже знаешь это, то…
– Чтобы показать, что ты любишь меня.
– Но ты же сказала, что сама знаешь…
– Господи, Том. – Сара улыбнулась и поцеловала меня в лоб. – Это же не наука, это искусство. Ты – прекрасный человек, потрясающий бойфренд, талантливый писатель, но при этом полоумный идиот. В общем, я пошла спать.
– Я тоже… – сказал я, выключая компьютер.
– Но ты же говорил, что тебе еще надо поработать.
– Да… ну…
– Что ну?
– Это было до того, как ты продемонстрировала мне свою попку.
– Аааа…
– У тебя под сорочкой была спрятана такая прекрасная попка, кто бы мог подумать?
Сара удалялась в спальню, выкрикивая:
– А если предположить, что я не в настроении?
– А… ну ладно. Вообще-то, у меня есть еще работа. Так что я могу…
Она появилась в дверном проеме спальни.
– Тихо! Я сказала «предположить».
Глава 5
– Тебе бы не помешало подстричься, – сказала Сара. – Она наклонилась и поцеловала меня в шею, перед тем как уйти на работу.
– Правда?
– Ну, если ты не отращиваешь волосы. Или отращиваешь?
– Мне слишком много лет, чтобы отращивать волосы.
– Это что еще значит? Думаешь, твой двадцативосьмилетний скальп не выдержит напряжения?
– Я имею в виду, что длинные волосы разрешается носить тем, кому меньше двадцати.
– Ты можешь носить длинные волосы, если хочешь.
– Люди будут смеяться надо мной.
– Пошли они в задницу!
– Да, конечно, ты права… Я начинаю говорить, как Хью. Я могу делать все, что хочу: это же мои волосы. Я не затем родился, чтобы вести себя так, как хотят другие. Пошли они в задницу.
– Хотя тебе больше идет короткая стрижка.
– Сегодня же схожу в парикмахерскую.
После того как Сара ушла, я отправился наверх в комнату и сделал пару набросков для книги. Я старался найти нужную интонацию. Что несвойственно авторам, пишущим за других, я изобретал голос, который пришелся бы мне по вкусу, – я создавал Джорджи вместо того, чтобы подражать ей. Ее голос должен был быть романтичным, но не мечтательным. Идеалистичным, но при этом с долей практичности. И сильным. И шотландским. Я продолжал рыть и рыть. Я дотронулся до клавиатуры, чтобы взглянуть, что там вышло.
Маленькой девочкой я жила в Маучлине. Я часто останавливалась на углу Лудон-стрит и смотрела на здание почты. Оно казалось мне заколдованным местом: мистические врата в другой мир. Над почтой была масонская ложа (кто знает, что за странное колдовство осуществлялось там?), но магия почты была столь своеобразна, что перекрывала ту власть, что даруется примкнувшим к масонам мужчинам, укоротившим штаны. На почту приходили посылки, и внутри этого всемогущего здания с викторианскими стенами из красного кирпича невообразимым образом письмам и бандеролям даровалось право путешествовать в любую точку земного шара. Они могли оказаться в Лаггане или Лондоне, Нью-Йорке или Нью-Дели. Я стояла перед зданием почты, под моросящим дождем, в сползших шерстяных колготках, туфлях со стертыми носами (несмотря на постоянные замечания матери, я шаркала ногами) и огромном плаще-дождевике, – сестра явно погорячилась, отдав его мне. Я не могла представить себе ничего более волшебного, чем возможность отправиться во все эти места. Теперь, конечно, я знаю, что настоящее волшебство – не те места, куда отправляешься, но та частица домашнего уюта, которую берешь с собой.
