Мил Миллингтон - Бытовая химия
Я продирался сквозь небольшую толпу, стоящую в ожидании дальнейшего развития событий: либо люди вернутся на работу, либо бомба разорвется у них на глазах. Как только я пробрался сквозь ряды, вся надежда была на собственные ноги. Я помчался по улицам Эдинбурга. Чертов Эдинбург, почему не додумались построить город на равнине? Да и не только в том дело, что местность неровная, куда бы вы ни направились, кажется, что вы все время двигаетесь в гору. Наверное, город строили по эскизам Эшера. Подпрыгивая и выделывая ногами кренделя, я скакал по тротуарам между прохожими, которые, казалось, готовы были пройти лишние километры, чтобы попутаться у меня под ногами.
Еще несколько вдохов-выдохов, и я бы выплюнул на тротуар свои легкие. После пяти минут бега я навалился на дверь салона, бывшего моим последним шансом. Покачиваясь, ввалился внутрь и неуклюже прошлепал к стойке администратора. У девушки за стойкой перекосилось от испуга лицо, его выражение говорило: «Хорошо, хорошо, возьмите все, что в кассе, только не делайте мне больно».
– Нужна… стрижка… прямо… срочно…
Администраторша прикусила губу.
– Боюсь, у нас все мастера заняты… Я могу найти для вас время… ммм… в пятницу днем.
Я посмотрел на нее разбивающим сердце взглядом и оживленно ткнул пальцем в голову.
– …Срочно.
Дверь в небольшую комнатку позади стойки была открыта. Девушка слегка повернула голову в том направлении и, не спуская с меня глаз, позвала:
– Миссис Коннелли? Миссис Коннелли? Тут пришел молодой человек, говорит, что ему нужна стрижка.
– …сро…
– Срочно.
Из комнатки послышался голос, человека не было видно.
– Мы не можем взять его сегодня. Скажи ему, пусть запишется предварительно.
Я умоляюще протянул к администраторше руки.
– Видите ли, он хочет прямо сейчас, миссис Коннелли.
– Прямо сейчас? – вопросил голос с нотками раздражения.
– Да, миссис Коннелли. Прямо сейчас. Знаете… он даже пришел в собственном фартуке.
«Ах-да, а я-то и забыл. Ну что же!»
Тишина, скрип отодвигаемого стула по полу, и в дверях появилась женщина с тонной косметики на лице – больше чем у всех солисток парижского хора. Обозрев меня, она отступила на шаг назад, но потом успокоилась и подошла к стойке.
– Извините, но у нас все занято до пятницы.
К этому времени я уже обрел способность дышать и говорить, так что мог произнести нечто членораздельное.
– Да не могу я, черт побери, ждать до пятницы, – объяснил я. – Мне нужно исправить дело прямо сейчас.
Миссис Коннелли напряглась еще больше.
– Ну, мы ничем вам помочь не можем. Посмотрите – все кресла заняты. Вы же не думаете, что я попрошу встать кого-нибудь, чья стрижка еще не закончена, правильно?
Я использовал каждый мускул на лице, чтобы заверить их, что это будет вполне оправдано с финансовой точки зрения, если мы втроем возьмем вон ту старую кобылу, которой как раз ополаскивают волосы, и выкинем ее на улицу.
– Прошу прощения, – повторила миссис Коннелли, тоном явно давая понять, что это ее последние слова.
Я скривил губы. Через некоторое время из них вырвалось нечто вроде «Вы… да вы…», но злость и отчаяние блокировали мой дар речи. Я яростно фыркал и со всей силы хлопнул ладонью по крышке стойки. Баночка-образец с муссом вздрогнула. Бросив оскорбленный взгляд на обеих теток, я маршем двинулся на выход. Дернул на себя ручку, остановился в проходе и оглядел весь салон.
– Никогда больше… – объявил я, по-ленински выбросив в воздух руку, – …ноги моей здесь не будет! – Эта ошеломляющая новость, как видно, не произвела ни на кого из них впечатления и дух парикмахерш не сломила, но я постоял в этой позе пару секунд, чтобы до всех дошел смысл сказанных слов. После этого схватил свой полиэтиленовый фартук, театрально вскинул его на плечо и выскочил на улицу.
Вот жопа!
Жопа, с хреном и укропом.
Я закатал рукав и посмотрел на часы. Мой желудок провалился в задний проход. Весь разбитый, я устало потащился в сторону гостиницы Джордж, ругая свои едва волокущиеся и шаркающие ноги. Потом я взглянул на вывеску. И остановился.
И помчался изо всех сил в магазин через дорогу.
– Мне нужна шляпа.
– А какого рода шляпы вас интересуют, сэр? – спросил продавец, мужчина средних лет, с невозможно выхолощенным эдинбургским акцентом.
– Любая. Любая шляпа.
– Эээ… шляпа для повседневного использования, для официальной встречи или…
– Послушайте, я встречаюсь с женщиной в гостинице через… о, господи… две минуты, и мне нужна шляпа.
– Понимаю… сэр.
– Уффф… Вы видите мою прическу? Я был в парикмахерской, когда объявили, что в здании заложена бомба. Я бежал как лось через весь город, но у этих гадов не оказалось свободных мест до пятницы, а у меня встреча через две минуты, и мне нужна шляпа. Вы только взгляните на мои волосы, вы видите?
– Да, конечно, – кивнул мужчина. Он окинул взглядом магазин. – Возможно, фетровая шляпа? Классическая, стильная, с оттенком… – он пошевелил, словно пытался что-то поймать в воздухе, большим и указательным пальцами, – …богемности.
– Она прикроет мои уши?
Продавец посмотрел на мое правое ухо, затем на левое, его глаза оказались явно на разных уровнях, когда он сравнивал длину моих кудрей.
– Хммм… может быть, вот это? – сказал он, элегантно расплетая пальцы и указывая на большую корзину около кассы. – Насколько мне известно, изначально их прислали нам как шапочки для катания на сноуборде, но в последнее время они очень популярны среди молодых людей.
Я встал, уставившись в корзину.
– Довольно теплые, конечно же, – продолжил он, – легкие, хорошо стираются… и скрадывают уши целиком.
– Сколько?
– Двадцать девять фунтов и девяносто девять пенсов.
– Тридцать фунтов за какую-то шерстянку?
– Это не шерсть, сэр: это стопроцентный полиэстер.
– Я… нуда неважно… Я возьму.
– Отлично. Какой вы предпочтете цвет? «Солнечный оранжевый» или «пронзительный лиловый»?
– Они одинаково стоят?
– Совершенно одинаково, сэр. Это всего лишь вопрос личных предпочтений.
– А что вы посоветуете?
– Ну, в оранжевом есть энергия, жизненная сила. Наверное, она как раз подойдет для встречи с юной леди.
– Это… послушайте, она – актриса, я – писатель, и встреча у нас чисто деловая.
– А, тогда лиловая, – заключил продавец глубокомысленно.
Я начал раскопки в корзине.
– Они одного размера и подходят каждому, сэр.
Я вытащил сноубордическую шапку вопиюще лилового цвета, какие особенно популярны среди молодых людей, и напялил ее на голову поверх ушей.
– Как я выгляжу? – спросил я.
– Подходит и для давосской лыжни, и для прогулки вдоль «Королевской Мили», сэр.
Я побоялся хоть на секунду увидеть себя в зеркало: быстро сунул ему деньги и кинулся со всех ног к гостинице Джордж. Остановился только раз: чтобы выбросить в урну парикмахерский фартук, что сделал исключительной яростью.
– Ха.
– Что? – спросил я.
– О… ничего, – ответила Джордж, распахивая дверь, чтобы впустить меня внутрь. – Пожалуйста, входи.
– Прости, я немного опоздал. Полицейские объявили, что, возможно, заложена бомба, поэтому на улицах были пробки.
– Да, Партия Освобождения Животных, об этом упоминали по радио.
– Так вот кто это? – спросил я. – ПОЖ? Тварюги. Завтра проведу весь день в парке – буду пинать белок, скидывая их ногами в пруд.
Джордж остановилась в роскошном номере в шикарной гостинице: такое ощущение, что находишься в викторианской художественной мастерской. Впрочем, неверное определение. Ощущение такое, словно вы на съемочной площадке, декорированной под викторианскую художественную мастерскую. Несмотря на то что письменный стол выглядел антиквариатом, не сомневаюсь, что он – подделка: слишком рафинирован, слишком правильно поставлен. Комнату вылизывали после каждого гостя, чтобы она выглядела свежей и непорочной для следующего посетителя. В итоге атмосфера была стерильной, а комната – необжитой и нелюбимой.
– Может быть, снимешь пальто? И шапку?
– Я… эээ… нет… спасибо. Боюсь, у меня начинается озноб.
– Правда?
– Да… брррр… – Я обхватил себя руками, растирая кожу и используя все средства, чтобы продемонстрировать сказанное. В комнате было градусов двадцать пять, Джорджи была босиком, в одной футболке и обрезанных до шорт джинсах.
Она шагнула вперед и положила руку мне на лоб. Рука на лбу была прохладной, поэтому волоски у меня на шее зашевелились при ее прикосновении.
– Ничего себе, да ты горишь. У тебя, наверное, жар.
– Ну, теперь у меня не жар, а эрекция…
Да. Именно это я и сказал. Отлично. Я бы хотел думать, что слова вылетели неизвестно откуда: выскочили сами по себе после того, как инопланетяне и ведьмы имплантировали эту мысль мне в голову.
Но пугающей правдой было то, что родились они в результате долгой внутренней борьбы. Может быть, не такой долгой, если мерить скучным тиканьем часов, но в моем мозгу прошло около миллиона лет, пока я принимал решение, сказать их вслух или нет. Джорджи медленно подошла ко мне и положила руку на лоб. Ее прикосновение было настолько стремительным, что скорее походило на нежный шлепок, но я прочувствовал его так, словно он проходил в несколько этапов. Я ощутил кончики ее пальцев, они на секунду остановились, затем рука развернулась таким образом, что вся ее ладонь легла на мой лоб. Ладонь замерла там на некоторое время, но потом я почувствовал, как она переместилась чуть в сторону, словно измеряла температуру уже в другой части лба – для сравнения. Потом рука мягко оторвалась ото лба, кончики пальцев дотронулись до него первыми и оторвались последними: они словно прошлись по коже, сдвигаясь чуть в сторону лица, прежде чем полностью потерять с ним контакт. Именно в этот момент я почувствовал уплотнение в районе паха. Посмотрел на Джорджи и был очень обеспокоен тем, что всего-то несколькими сантиметрами ниже наших встретившихся взглядов мой пенис рвется на свободу. Я не смел опустить глаз, чтобы оценить размеры возникшей проблемы, в ужасе, что глаза Джорджи инстинктивно последуют за моим взглядом, но по ощущениям речь шла о длине и плотности микрофонной стойки: если бы я быстро развернулся, то уж точно выдал бы себя, одним движением смахнув со стола всякую мелочь. Я мог и просто сделать вид, что ничего не произошло, и продолжать вести себя так, словно все в порядке вещей, пока мне не пришлось бы ходить, сидеть или стоять ровно. Или попробовать сделать происходящее менее заметным и ужасным, например, крикнуть: «Посмотри-ка туда!», и пока взгляд Джорджи блуждал бы где-то вдалеке, я мог бы вступить в бой с собственным членом и заставить его принять более удобное положение. Но я тут же отказался от этой мысли: а если бы она уже перевела взгляд на меня и обнаружила, что я занят неизвестно чем? Или я мог бы разрубить все узлы, заявив о ней прямо. Иногда это самое лучшее, не так ли? Если вы появляетесь на деловой встрече с пятном на галстуке, нельзя сделать вид, что его нет, а все старания спрятать неряшливость зачастую только ухудшают ситуацию. Поэтому лучше всего сказать: «Внимание! Смотрите, я только что посадил пятно на галстуке». Признайтесь, покажите, что для вас проблемы не существует, и все забудут о ней и будут жить дальше. Так что, вы понимаете, я все взвесил прежде, чем открыл рот и обратился к Джорджине Най в ее гостиничном номере:
