Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила
Официантка провела их к свободному столику для двоих. Пока они ждали заказа, появилась артистка со скрипкой в руках, высокая, в длинной черной юбке и белой блузке. Женщина играла, переходя от одного столика к другому, и, дойдя до их столика, остановилась. «Конечно, она решила, что мы влюбленные», – подумал Рашид, и эта мысль польстила ему. В то же время он смутился, неловко сложил руки на столе и уставился в пол, пытаясь скрыть волнение. В тот момент он забыл о Галине, а может, ему не хотелось о ней вспоминать. Внезапно любовь нахлынула на него, накрыла с головой. Ему показалось, что печальная мелодия скрипки звучит для них одних. Скрипка словно сама говорила за него, и ему оставалось лишь поднять голову и взглянуть на Лейлу… Поднять голову, пока между ними тянутся эти трепетные струны, и будто не смычок, а его дыхание, его пульс извлекает чудесные звуки из инструмента, с предельной ясностью обнажая его душу… Ему стоит лишь поднять голову, и она все поймет!
Он медленно и нерешительно поднял голову, словно говоря: «Я люблю тебя». И посмотрел на нее.
Она сидела, подперев руками голову, и смотрела вверх, на скрипачку. Рашид продолжал глядеть на Лейлу в надежде, что она обернется, но этого не произошло.
И он произнес сдавленным голосом:
– Я люблю тебя.
– Что? – она удивленно повернулась к нему, будто ослышалась.
– Я сказал, что люблю тебя, Лейла.
– Рашид, ты это говоришь серьезно?
– Да, совершенно серьезно.
Некоторое время она смотрела на него с недоумением, потом произнесла:
– Честно говоря, ты меня удивил.
– Удивил? Мне всегда казалось, что ты догадываешься о моих чувствах.
Она недоуменно пожала плечами, все еще глядя на него:
– А мне казалось, что ты испытываешь ко мне братские чувства.
Он немного помолчал, раздумывая, и сказал:
– Хорошо, не будем об этом. Предположим, что ты меня не понимала… Но теперь я признаюсь тебе в любви, которую долго скрывал. Я терпеливо ждал, пока не… – он замялся, ему не хотелось упоминать об Андрее или Галине. – …Пока не наступит подходящий момент для признания.
Она не проронила ни звука, а он все смотрел на нее, сжигаемый нетерпением. Молчание ее затянулось, и тогда он снова спросил:
– Ты ничего не ответила. Что скажешь?
– Рашид, я не знаю, что тебе ответить.
– Не знаешь? – переспросил он удивленно. – Я надеялся, что мои слова найдут хоть какой-то отклик в твоей душе! Ты равнодушна ко мне?
– Была неравнодушна… Но дело в том, что… – казалось, ответ дается ей с большим трудом, – мое отношение к тебе не такое, как твое… Оно совсем другое. Это большое чувст во, глубокое и искреннее, но оно дружеское, и не более того.
– Хорошо, хорошо, – сказал Рашид с плохо скрываемым раздражением. – И все же не спеши с ответом, подумай немного. Я люблю тебя… Люблю так, как, может быть, никто другой не любил и не полюбит. Дай мне только шанс, прошу тебя.
– Боюсь, Рашид, здесь для меня все решено раз и навсегда. За прошедшие годы я привыкла видеть в тебе друга и брата и никогда не думала о тебе как-то иначе, и вряд ли смогу взглянуть на тебя по-другому. И потом, твоя связь с Галиной…
Рашид нетерпеливо прервал:
– Не будем сейчас говорить о ней.
– Я только хотела сказать, что твоя связь с Галиной никогда не мешала мне, и я всегда желала тебе счастья с ней, как сестра желает счастья брату. И тот момент, когда я могла испытывать к тебе другое чувство, увы, боюсь, прошел. Мне больно говорить об этом, но это правда, и я не хочу тебя обманывать.
Он не отвечал, умолкла и она. Затихла скрипка, и люди вокруг тоже замолчали. До Рашида доносился лишь грохот его рушащихся мечтаний и надежд, которые он так долго сдерживал, ожидая за дверями Лейлы, а она в это время, как оказалось, и не замечала его. В эти минуты Рашиду показалось, будто земля уходит из-под его ног и какая-то сила уносит его в бездонную пропасть.
Людмила. Коммунальная квартира
Когда Люда впервые попала в коммунальную квартиру, – было это за год до появления там Лейлы, – она сразу полюбила ее. И наконец согласилась оставить отдельную квартиру, где жила с Иваном, и поселиться здесь, разделяя с соседями кухню, туалет, телефон, воду, воздух и все остальное.
Осматривая квартиру, Люда обратила внимание на лепнину и фрески, украшавшие стены и потолок, на каменный камин у входа, широкие окна, выходившие на Неву, и поняла, что в прежние времена квартира принадлежала богатым людям. «Может быть, какому-нибудь князю», – подумала она.
Людмила была права. В прежние времена дом действительно принадлежал одному знатному лицу, но после Октябрьской революции был национализирован, как того требовали законы социальной справедливости. Позднее его переделали, разбив на несколько квартир, а затем залы в каждой из квартир поделили на комнаты, чтобы дом сумел вместить как можно больше семей.
Люда долго стояла перед камином, вглядываясь в него: внутренность представляла собой темную мрачную дыру, словно еще не оправилась от оцепенения с тех далеких времен, когда в нем погас последний огонь. Сверху, на каминной полке, ютились вещи жильцов. Здесь же стоял старый телефонный аппарат, звонок которого вызывал у заслышавшего его впервые испуганную дрожь, словно от сигнала тревоги. Вверху над телефоном висел лист бумаги. На нем разными чернилами и почерками были выведены номера телефонов скорой помощи, пожарной службы и прочие, необходимые для непредвиденных ситуаций, а также множество других номеров, принадлежавших неизвестно кому. Рядом стоял горшок с кактусом, густо покрытым колючками и сохранившим признаки жизни, будто он все еще рос в пустыне, хотя его давно никто не поливал. Стенка, подпиравшая каминную полку, была украшена рельефным рисунком в виде пустой четырехугольной рамки, внутри которой виднелась лишь облупившаяся старая серая краска.
Перед мысленным взором Людмилы встала картина из Эрмитажа с изображением генералов, защищавших Россию от армии Наполеона, и она сказала:
– Наверняка это место предназначалось прежде для портрета хозяина дома, где он был изображен в наряде генерала или графа, держащим в одной руке трубку, а в другой – трость. А сам – с маленькой головой, густыми усами и орлиными глазами.
И продолжала:
– Ну, ничего. Здесь можно повесить зеркало в красивой деревянной оправе – интересно будет наблюдать свое отражение перед огнем.
Иван поспешил оторвать жену от подобных мыслей:
– Не забывай, что мы будем занимать в этой квартире всего одну комнату.
– Знаю, – ответила она недовольно, – но человек любит и помечтать.
Иван, после всех испытаний, через которые ему пришлось пройти, думал только об одном – как ему освободиться от долгов. Он и в самом деле не мечтал ни о чем другом. Но, несмотря на свою горечь, эта правда делала смешными Людины настроения. В то время как его мысли были заняты исключительно проблемами долгов, Людмила, попав в квартиру, не только стала грезить о том, чтобы завладеть ею целиком. Она вела себя так, будто это решенный вопрос, и сразу стала рассуждать, где и какой требуется ремонт, чтобы привести квартиру в прежнее состояние. Переехав сюда, она с первого дня начала говорить об этом с такой серьезностью и рвением, что увлекла разговорами и свою соседку Наталью, – разговорами, которые Иван называл не иначе как «болтовней двух бездельниц», – о возможных вариантах переделки квартиры.
По мнению Люды, следовало убрать стену, отделявшую их с Иваном комнату от коридора, и переделать ее в большую гостиную, как было прежде, – с горящим камином и зеркалом над каминной полкой. Что касается широких окон гостиной, выходящих на Неву, то, глядя на них, Люда представляла себе почти сказочную сцену: темные холодные ночи, по берегу реки бродят бездомные и украдкой бросают взгляды на переливающиеся светом окна зала, где мелькают элегантно одетые люди. Они плавно передвигаются по сверкающему залу и то и дело чокаются хрустальными бокалами, и звон их отзывается жуткой завистью в душах несчастных, что бродят под окнами.
Комнате Натальи ввиду ее близости к ванной предстояло превратиться в спальню, а следующая комната – в будущем Максима Николаевича, в которой до недавней смерти жила его мать, – должна была стать жилой. Четвертая комната, которую хозяин сдавал время от времени и которую через год снимет Лейла, останется пустой, на случай появления ребенка.
Что касается кухни, то она, без всякого сомнения – и Наталья поддержала Людмилу без колебаний – нуждалась в большом ремонте и тонне инсектицидов, чтобы уничтожить всех водившихся здесь тараканов.
Люда была единственной женщиной в жизни Ивана. Он любил ее, и для него она была красивее и умнее всех женщин. Но, прислушиваясь к этим разговорам, Иван невольно кривил губы, удивляясь ее самоуверенности:
– Я уверен, что на земле нет ни одной женщины с нормальным умом.
На что Люда отвечала:
