Грегори Робертс - Тень горы
– Ты откуда взялся? – спросил я, пьяно щурясь.
– Снаружи, сэр.
– А, тогда ладно. Что тебе надо?
– У меня для вас записка, сэр.
– Я записок не люблю.
– Сэр, у меня служба такая – записки передавать.
– А, тогда ладно. Сколько я тебе должен?
Я расплатился и сел на пол, разглядывая записку. Ей не хотелось, чтобы ее читали. Англичане утверждают, что отсутствие новостей – хорошая новость. Немцы говорят, что отсутствие новостей – не плохая новость. Мне больше нравится немецкий подход. Мне всегда почему-то хочется разорвать записку не читая, не важно, от кого она. Иногда я так и делаю. Может быть, в этом мое спасение, а может – проклятие. Однако записку я все-таки прочел, надеясь, что она от Карлы. Записка оказалась от Джорджа Близнеца.
Лин, дружище, мы со Скорпионом отправились в джунгли, на поиски гуру, чтобы он снял проклятие. Навину удалось напасть на след, поэтому завтра мы уезжаем в Карнатаку, на каналы. Надеюсь, все обойдется. Привет, дружище!
Я не понял, что это просьба о помощи. Мне показалось, что от записки веет надеждой. Я швырнул листок на стол, поставил диск с регги, и мы с Олегом пустились в пляс. По-моему, улыбчивый русский танцевал просто так, за компанию, а может быть, и ему хотелось избавиться от негативной энергии. Я вспоминал драку с Конкэнноном и в танце искал отпущения грехов, сожалея о победе над врагом.
Луна, наша одинокая сестра, отфильтровывает боль и жар солнца, возвращает нам его чистый, ясный свет. Мы с Олегом танцевали на балконе, в холодном лунном сиянии, пели, орали и смеялись, смиряясь с нашими деяниями и утратами. Луна милостиво взирала на двух глупцов и заливала нас лучами солнца, отраженными каменным зеркалом в небесах.
Часть 11
Глава 62
Олег переехал ко мне. Он спросил, нельзя ли ему спать у меня на тахте, я сказал – можно, а это значило, что надо купить тахту. Он отправился в магазин вместе со мной, и у него ушло много времени на то, чтобы я выбрал подходящую. В конце концов остановились на экземпляре, обшитом зеленой кожей, достаточно длинном, чтобы вытянуться в полный рост. Этим Олег по большей части и занимался после того, как тахту доставили.
Когда он не дежурил в агентстве, разыскивая потерявших друг друга влюбленных вместе с Навином и Дидье, то лежал на тахте, сложив руки на груди и рассуждая вслух о чем-нибудь, выуженном в своих бескрайних психологических степях. Туарегу это страшно понравилось бы.
– Ты вроде говорил на днях, что можешь изменить свой сон? – спросил он с тахты спустя неделю после того, как начал работать в агентстве. – Прямо по ходу дела, пока он снится?
– Ну да.
– То есть, когда ты совсем уснул и видишь сон, ты можешь влиять на его ход?
– Да. А ты не можешь?
– Нет. Как и большинство людей, вероятно.
– Скажем так: ночной кошмар – это сон, которым я не могу управлять, а сон – ночной кошмар, которым я управляю.
– Вау. И как ты это делаешь?
– Слушай, Олег, я работаю над рассказом.
– О, прошу прощения, – сказал он. – Работай, я буду нем как рыба. – Его голые ступни на дальнем конце тахты завели танец, сходясь и расходясь.
Я сочинял новый рассказ. Старый, со счастливым концом, я порвал: конец был плохой. Я набросал несколько отрывков об Абдулле с намерением написать пару рассказов о нем. Абдулла мог послужить источником сюжетов-орлов, и каждое из этих крылатых созданий противоречило бы всем другим. Но я так и не написал о нем ничего.
Однако в тот день я почувствовал, что обязан запечатлеть его образ, написать его портрет словами, и работа продвигалась быстро. Фразы расцветали на страницах тетради, как гортензии.
Через несколько лет после того солнечного дня в гостинице «Амритсар» знакомый автор сказал мне, что описывать живого человека – значит пророчить ему несчастье. Но в то время я не знал об этом и упоенно исписывал страницу за страницей об Абдулле, забыв об угрозах и преступлениях, о врагах, маскирующихся улыбкой, о Кавите и Карле и всем остальном мире. Ничто не беспокоило меня, я отдался сочинительству.
– А о чем рассказ? – спросил Олег.
Я отложил ручку:
– О загадочном убийстве.
– И в чем там дело?
– Некий писатель убивает одного типа за то, что тот своими разговорами мешает ему писать. Хочешь знать, в чем самая большая загадка?
Олег спустил ноги с тахты и сел, упершись локтями в колени.
– Люблю истории с загадками, – сказал он.
– Загадка в том, почему писатель не прикончил его раньше.
– Ирония, доходящая до сарказма, – прокомментировал он. – Тебе надо почитать Лермонтова. Кавказ – это сплошной сарказм.
– Да что ты, – сказал я, снова берясь за ручку.
– Ты действительно можешь изменить свой сон?
Я пристроил ручку на локте и прицелился в Олега. Было жаль, что ручка не может превратиться в кадуцей[84] и усыпить его.
– Нет, правда, как это у тебя получается? Было бы здорово, если бы я мог управлять своими снами. Знаешь, у меня бывают сны, которые очень, очень хочется повторить.
Я отложил ручку, закрыл тетрадь, достал две банки холодного пива и бросил одну ему. Откинувшись на стуле, я приподнял свою банку и провозгласил тост:
– За загадочные истории!
– За загадочные истории!
– Теперь расслабься и расскажи мне, что тебя гложет.
– Я понимаю, что ты переживаешь из-за Карлы, – сказал он, глотнув из банки, – потому что у меня в Москве осталась своя Карлуша.
– А ты почему там не остался?
– Я не люблю Москву, – ответил он, выпив еще пива, – я питерский.
– Но ты же любишь москвичку.
– Да, но она ненавидит меня.
– Ненавидит?
– Ненавидит.
– Почему ты так думаешь?
– Она заплатила своему отцу, чтобы он убил меня.
– Ей пришлось платить ему? Он что, киллер?
– Нет, он мент, коп. Большая шишка.
– А из-за чего так вышло?
– Это длинная история, – вздохнул он, глядя на белые занавески, которые ветерок развевал на залитом солнцем балконе.
– Чтоб тебе было пусто, Олег. Ты погубил мой короткий рассказ, так давай взамен свою длинную историю.
Он невесело рассмеялся. Трудно найти более искреннее выражение человеческих чувств, чем невеселый смех.
– Я спал с ее сестрой, – сказал он, разглядывая банку с пивом.
– Да, не очень красиво, но и не самое плохое, что можно сделать с чьей-нибудь сестрой.
– Все не так просто. Они двойняшки. Разнояйцевые близнецы.
– И что?
В коридоре послышался голос Дидье:
– Ты дома, Лин?
Дверь была открыта, Дидье вошел в комнату.
– Дидье! – обрадовался я. – Присаживайся, бери пиво. Олег тут места себе не находит, а ты как раз тот человек, который может направить его на верный путь.
– Знаешь, Лин, у меня сегодня много дел, и…
– Моя московская подружка ненавидит меня, – произнес Олег безнадежным тоном, – потому что они с сестрой разнояйцевые близнецы, а я спал одновременно с ней и с ее разнояйцевой сестрой.
– Захватывающая история, – сказал Дидье, устраиваясь в кресле. – Олег, извини, если я задам нескромный вопрос: а запах у них был одинаковый?
– Дидье! Ты – и нескромные вопросы?! – бросил я.
– Забавно, что ты спросил об этом, – пробормотал Олег, удивленно глядя на Дидье. – У них действительно был одинаковый запах. Абсолютно тот же самый. Я имею в виду… всюду.
– Это очень редкое явление… – задумчиво произнес Дидье. – Чрезвычайно редко встречается. Ты, случайно, не обратил внимание на длину их безымянных пальцев по сравнению с указательными?
– Лучше расскажи о том, как ее отец пытался тебя убить, – предложил я, подумав, что мне пора возвращаться к своему рассказу.
– Восхитительно! – сказал Дидье. – Пытался тебя убить?
– Ну да. А вышло все так. Я был влюблен в Елену, а с ее сестрой Ириной у нас ничего не было до одного вечера, когда я был пьян в стельку и совсем razbit. – Последнее слово он произнес по-русски.
– Каким ты был? – спросил Дидье.
– Ну раздавленным, никаким. Елена была где-то у соседей, а Ирина в это время забралась голая ко мне в постель.
– Великолепно! – восхитился Дидье.
– Абсолютная темнота, шторы задернуты наглухо, – продолжал Олег. – Запах точно такой же, как у Елены. И на ощупь она была такая же.
– Она поцеловала тебя? – спросил Дидье, крупный специалист по судебному разбирательству половых преступлений.
– Нет. И ничего не говорила.
– Ну конечно. Она не хотела выдать себя. Сообразительная девушка.
– В это время вернулась Елена, включила свет и увидела, чем мы занимаемся.
– Да, тут уж объясняться было бесполезно, – заметил я.
– Она выгнала меня из моей собственной квартиры, – сказал Олег. – Думаю, это незаконно. Я до сих пор плачу отсюда за нее. А ее папаша грозился упрятать меня за решетку и разлучить с женщиной, которую я люблю.
