Марк Хелприн - На солнце и в тени
Прислушиваясь, не идет ли поезд, словно это была его профессия, он оказался втянут в состязание на выносливость с солнцем, пока под вечер тени от холма не избавили его от этой борьбы, чтобы он мог заняться другой. Поезд был на западе. Не убоявшись обстрела союзников, он направлялся в Сен-Ло, везя на своих платформах танки и штурмовые орудия 17-й танково-гренадерской дивизии СС Гёца фон Берлихигена. Сам не зная почему, Гарри шевельнулся, услышав его, прежде чем понял, что услышал. А потом он действительно его услышал, и еще до того, как он уверился, что это такое, у него сильно забилось сердце. Когда тот стал ближе и громче, он почувствовал громыхание, а затем услышал резкие выдохи пара из-под поршней, которые, казалось, злобно и сбивчиво костерят сельскую местность.
Он посмотрел налево, направо и назад. Проверил оружие. В часы зноя он много раз мысленно репетировал, что будет делать, но сейчас начал слегка дрожать от страха. Однако это был тот страх, что всегда успешно преобразуется в устойчивое спокойствие. И он понимал, что ближайшие несколько минут могут стать для него последними. В какой-то миг, независимо ни от воли, ни от шансов на успех, верх в человеке берет что-то помимо собственно личности, действуя бок о бок и наполняя тело божественной легкостью или же терпя в этом полную неудачу.
Страх обратился в свет и тепло, когда Гарри увидел равномерные клубы пара, прочерчивающие облачно-белую линию на фоне неба над сараями и живыми изгородями к западу от моста. Подобно наступлению целой бригады, приближающийся поезд все привел в действие. Он навел карабин на одного из двух часовых, стоящих на восточной стороне моста. Они сошли с пути и смотрели в фару локомотива, следовавшего по небольшому изгибу железнодорожной линии. Гарри выстрелил в одного, а затем, не прошло и секунды, в другого. Оба повалились вперед, на рельсы рядом. Первый остался неподвижным и будет раздавлен поездом, другой откатился и упал в реку, где утонет. К этому времени Гарри застрелил двоих на западной опоре, которые, оглушенные поездом, слышали только приглушенные хлопки или, может, вообще ничего не слышали. По той же причине никто не выскочил из караулок.
Когда первый из тандема локомотивов выехал на мост, Гарри положил на плечо базуку, прицелился в котел и, следуя за ним гладким траверсом влево, нажал на спуск. Хотя он был близко, но все же достаточно далеко, чтобы задирать прицел, когда стрелял в часовых, однако для ракеты такого расчета не требовалось: это было оружие прямой наводки, без баллистической траектории. Она устремилась к своей ничего не подозревающей цели, прошла через каркас моста и ударила, а за ее детонацией последовало огромное сотрясение котла под давлением, который взлетел на воздух, тем самым усилив взрыв.
Гарри уже перезарядил базуку. Подняв ее, он наблюдал, как остатки ведущего локомотива опрокидывались набок на колею, с жалким визгом разрываясь о рельсы. Затем второй сошел с рельсов и полетел в реку, увлекая за собой три железнодорожных платформы, на которых стояли два штурмовых орудия «Штуг IV» и французский танк, обезображенный железным крестом. Со страшным шумом сошел с рельсов и весь остальной поезд, опрокидывая свои тяжелые платформы колесами кверху. Солдаты бросились вперед, задирая оружие, крича и не зная, куда стрелять. Некоторые смотрели вверх, думая, что подверглись нападению с воздуха.
Прицелившись в товарный вагон, накренившийся и наполовину свисающий над водой, Гарри выпустил вторую ракету. Солдаты, бежавшие под мостом, увидели ее и повернулись, только чтобы столкнуться со спрыгнувшими на землю охранниками из задней части поезда, но было слишком поздно. Ракета прошла через древесную стену вагона со стуком, какой производит стрела, попадая в соломенную мишень, а потом взорвалась. Отбросило даже Гарри. Он попал в вагон с боеприпасами, и тот, взорвавшись, обрушил в реку мост и все строения, а также несколько платформ позади него, груженных «Штугами IV».
Взрыв был настолько мощным, что Гарри был оглушен и ошеломлен. Чувствуя тошноту и дрожа, он взял карабин и ждал, когда появятся другие. Никто не появлялся. Тогда он встал. Пока у него медленно прояснялось в ушах, он увидел, что дело его рук значительно превзошло его ожидания – хотя ничем не превосходило того, что вызвал бы один пролет истребителя. Пока он смотрел на руины, которые произвел, несколько немцев, занятых тем же самым, вышли в поле зрения, словно из правого выхода на сцену. Он увидел их первым и мог бы броситься наземь, но вспомнил, что должен был сделать. Он поднял карабин и прицелился, но ждал, чтобы они посмотрели в его сторону.
Прошло, казалось, долгое время, но когда они все-таки посмотрели, за миг до того, как он начал стрелять, увидели его достаточно ясно, чтобы понять: теперь они дерутся с американцами. Он попал по крайней мере в двоих из них, а затем обе стороны залегли и без особого успеха стали стрелять. Перед Гарри стояла задача опустошить свои магазины достаточно быстро, чтобы они решили, что столкнулись по крайней мере с отделением. Он стрелял влево и вправо, в обломки локомотива, чтобы раздалось несколько пулевых щелчков с востока, в единственное окно, уцелевшее в лачуге на склоне холма, чтобы разнести его как можно театральнее, и по всему фронту, словно огонь велся из разных точек. Когда осталась половина магазина, он остановился. Руки у него не дрожали, и он зажег скрученные фитили. Затем убрал в правый карман два пустых магазина, очень быстро выпустил еще пятнадцать пуль, присоединил полный магазин, убрал в карман пустой третий, застегнул карманы, скатился по склону, повернулся и побежал. В сапогах, стальной каске и тяжелом кителе, с заряженным карабином и тремя пустыми магазинами, он бежал быстрее, чем когда-либо в жизни. Чем большей скорости он достигал, тем к большей стремился. На полпути до изгиба реки, где будет переправляться обратно, он услышал первый взрыв шашки, но не обернулся. Затем он услышал другой звук, еще один стук, как от стрелы, и повалился вниз и вперед от толчка пули, попавшей в него чуть выше левой лопатки.
Он задыхался, падая и продолжая сжимать карабин правой рукой, меж тем левая, казалось, перестала существовать. Когда донесся второй взрыв, он с огромным трудом повернулся, но никого не увидел. Удивленный видом пустых полей, он возобновил бег, отдававшийся болью при каждом шаге. По груди стекала теплая кровь. Запыхавшись, он перешел на шаг и на ходу достал из кармана бинт, вскрыл его, зажав упаковку в правой руке из опасения оставить след и, закинув карабин за спину, приладил повязку, как сумел. Через минуту или две, достигнув места, где переправлялся через реку, он яростно бросился в воду – из-за спешки и из-за того, что потерял равновесие. Он полностью погрузился и немного наглотался из грязного Террета, но потом поплыл, гребя правой рукой и отталкиваясь ногами. Он старался не задохнуться в удушавшей его воде, удержать карабин, сохранить повязку, добраться до другой стороны. Он подумал, что, когда он выберется на восточный берег, его преследователи тщательно прицелятся и он умрет. Но времени оглянуться назад не было, и он пробивался сквозь пену и пузырьки, глотая речную воду, смешанную с его собственной кровью.
Достигнув берега, он выбрался на плоский камень и обернулся. Позади ничего не было, кроме негромко журчащей реки. Он прополз, иногда карабкаясь на коленях, в чащу, где спрятал остальное свое имущество, и как можно глубже зарылся в растительность. Он пытался отдышаться. Здоровой рукой он оттянул бинт и стал менять места его прилегания к ранам, входному и выходному отверстиям.
Потом, предоставив ране кровоточить, он приготовил карабин и посмотрел через ветки и молодую траву на противоположный берег. Шестеро солдат осторожно приближались с юга, опасаясь засады. Возможно, они чувствовали себя в меньшинстве. Хотя иногда они бросали взгляд через реку, земля там казалась пустой, и они сосредоточивались на севере, где разворачивалось вторжение и куда спешил тот поезд, который они неудачно сопровождали. Гарри видел, как они поравнялись с ним, и приготовился драться из всех сил. Но они пошли дальше. Возможно, они не хотели его находить.
До темноты он продвинулся на восток, миновав две живые изгороди, и на юг, перейдя одно или два поля, после чего скрылся в зарослях, давно удушивших собой каменную стену. Пока не стемнело так, что хоть глаз выколи, он оставался там, сосредоточенно останавливая кровотечение, что ему удалось, когда он разорвал повязку в зубах и приложил одну половину к входной, а другую – к выходной ране. Сначала марля пропитывалась кровью, как это было в реке, но затем воздух забрал достаточно влаги с поверхности, чтобы та затвердела и свертывание продолжилось ниже. Он сидел прямо, чтобы не увеличивать приток крови к плечу. Каждая минута, прошедшая без кровотечения, была победой. То, что он испытывал, было и глубже, и спокойнее, чем восторг.
