Изгнанник. Каприз Олмейера - Джозеф Конрад
Дэйн встал и, подойдя к столу, оперся о него локтями. Лакамба с готовностью придвинул кресло поближе, а Бабалачи вскочил на ноги и просунул любопытствующее лицо между хозяином и гостем. Они шептались, сдвинув головы: Дэйн предлагал, Лакамба возражал, Бабалачи советовал – вне себя от беспокойства в преддверии грядущих проблем. Он говорил больше всех, горячечным шепотом, не спеша поворачиваясь от одного к другому, чтобы по очереди видеть здоровым глазом каждого из собеседников. «К чему нам споры, – рассуждал Бабалачи, – если туан Дэйн, которого он любит почти так же сильно, как хозяина, может просто спрятаться? Мест для этого кругом предостаточно. Лучше всего – в отдалении, в доме Буланги. Сам Буланги – человек надежный, а в паутине каналов, оплетающих его дом, запутается любой белый. Белые сильны, но бестолковы. Воевать с ними бессмысленно, а обдурить – легче легкого. Они как глупые женщины, что не пользуются своим рассудком, к каждому из них всегда можно найти подход, – толковал Бабалачи с самоуверенностью невежды. – Возможно, голландцы заподозрят их доброго соседа Олмейера. Не исключено, что даже арестуют. Ну и прекрасно! После того как они уберутся отсюда, Лакамба и Дэйн спокойно добудут сокровища и поделят их без лишних желающих. Ну разве это не мудро? Так может быть, туану Дэйну стоит отправиться в дом Буланги прямо сейчас и сидеть там, пока не пройдет опасность?»
Предложение спрятаться Дэйн принял с таким видом, будто делал Лакамбе одолжение, но на совет скрыться немедля ответил решительным отказом, многозначительно поглядев Бабалачи в единственный глаз. Тот вздохнул с видом человека, принимающего неизбежное, и вопросительно указал на противоположный берег. Дэйн медленно кивнул.
– Да, я туда.
– Не дожидаясь рассвета?
– Прямо сейчас, – упрямо заявил Дэйн. – Скорее всего, оранг-бланда не доберутся сюда до завтрашнего вечера, а мне нужно предупредить Олмейера о нашем плане.
– Нет, туан, нет, ничего не говори, – запротестовал Бабалачи. – Я сам появлюсь там утром и все расскажу.
– Посмотрим, – ответил Дэйн, собираясь уходить.
Снаружи снова взъярилась гроза, над домом ползли тяжелые тучи.
За дальним ворчанием грома следовали более близкие и короткие удары, синеватые молнии беспрерывно высвечивали реку и лес, их неровный дрожащий свет подчеркивал каждую деталь, как это обычно бывает в такую погоду. Дэйн и Бабалачи вышли на веранду и остановились, ошеломленные неистовством шторма. Слуги и рабы Лакамбы скорчились в попытке найти укрытие от дождя, но Дэйн громким голосом позвал своих гребцов, которые отвечали ему: «Да, туан!», – встревоженно поглядывая на реку.
– Большой потоп! – закричал Бабалачи в ухо Дэйну. – Река бушует! Смотри! Смотри, как кидает бревна! Разве можно туда лезть?
Дэйн с сомнением глянул на бурлящий и пенящийся поток, ограниченный где-то вдали полоской леса на той стороне. Внезапно яркая вспышка высветила низкий участок берега со склоненными деревьями, мелькнул и тут же исчез дом Олмейера. Дэйн оттолкнул Бабалачи и бросился к затвору, а за ним его дрожащие матросы.
Бабалачи медленно вернулся в дом, закрыл дверь и посмотрел на Лакамбу. Раджа сидел неподвижно, уставившись в стол, а Бабалачи с любопытством разглядывал озадаченного господина, которому служил в горе и радости вот уже много лет. Нет сомнений, что одноглазый советник в глубине своей дремучей и на редкость извилистой души вдруг ощутил неожиданное сочувствие, если не жалость, к человеку, которого звал хозяином. С безопасной позиции личного советника, с вершины прошедших лет, он мог разглядеть самого себя – бывшего головореза, нашедшего приют под этой крышей с первых шагов, с расчистки леса под рисовые поля. Потом шел долгий период сплошных успехов, мудрых советов и сложных заговоров, воплощаемых в жизнь бесстрашным Лакамбой до тех пор, пока все восточное побережье, от Пулау-Лаута до Танджонг-Бату, не привыкло внимать мудрости Бабалачи через уста правителя Самбира. Сколько минуло опасностей, сколько встречено врагов, скольким белым он заморочил головы за эти годы! И вот теперь Бабалачи глядит на результат своих прилежных трудов: неустрашимый Лакамба в испуге перед грозящей ему опасностью. Правитель стареет, да и он – у Бабалачи так неприятно засосало в животе, что он схватился за него обеими руками, – тоже. Время безрассудной дерзости прошло для обоих, и теперь их спасет лишь расчетливая хитрость. Они жаждут мира, они готовы меняться, готовы даже поступиться чем-то, чтобы отогнать тяжелые дни, если их вообще можно отогнать. Бабалачи вздохнул второй раз за эту ночь, усаживаясь у ног хозяина, и в знак немого сочувствия протянул ему коробочку бетеля. И челюсти их беззвучно задвигались в слаженном ритме, оба чинно сплевывали в медную плевательницу, которую передавали друг другу из рук в руки, да вслушивались в жуткий вой бушующей снаружи грозы.
– Страшное наводнение, – уныло сказал Бабалачи.
– Да, – согласился Лакамба. – Дэйн все-таки ушел?
– Ушел, туан. Кинулся к реке, как будто в него сам шайтан вселился.
– Он может утонуть, – после длинной паузы со слабым интересом предположил Лакамба.
– Бревен несет много, – поддержал Бабалачи и вяло добавил: – Но Дэйн – хороший пловец.
– Нельзя, чтобы он погиб. Он знает, где сокровища, – заметил Лакамба.
Бабалачи саркастически хрюкнул. Попытки раскрыть секрет белого капитана и пронюхать, где лежит золото, оказались слабым местом советника Самбира, единственным провалом его в целом блестящей карьеры.
Буйство грозы сменилось безмятежной тишиной. Лишь запоздалые облака, догонявшие тучу, уже беззвучно сверкавшую где-то вдали, брызгали мелким дождем, мирно стучащим по крыше из банановых листьев.
Лакамба стряхнул апатию с видом человека, наконец-то овладевшего ситуацией.
– Бабалачи! – воскликнул он, слегка пихнув советника.
– Да, туан! Слушаю!
– Если голландцы заберут Олмейера в Батавию, чтобы судить за контрабанду пороха, что он сделает?
