Плоды земли - Кнут Гамсун
Она подгоняет так, чтоб прийти попозже, и когда входит во двор, в Лунном все тихо. Ага, Аксель уже выкосил все вокруг дома и убрал часть сена! Она соображает, что Олина по старости лет спит, наверное, в горнице, а Аксель – на сеновале, где когда-то спала она сама. Она тихонько, словно вор, подходит к знакомой двери, потом тихонько окликает:
– Аксель!
– Что там? – сразу отвечает Аксель.
– Ничего, это только я, – говорит Барбру и поднимается наверх. – Небось, не пустишь меня ночью? – говорит она.
Аксель смотрит на нее, медленно соображая, что к чему, сидит в одном белье и смотрит на нее.
– А, так это ты, – говорит он наконец. – Куда это ты собралась?
– Перво-наперво я пришла узнать, нужна ли тебе помощница на лето, – отвечает она.
Аксель думает с минуту, потом спрашивает:
– А ты разве ушла оттуда, где жила?
– Да, я рассчиталась у ленсмана.
– Работница мне, пожалуй, нужна, – говорит Аксель. – Но как это понимать: ты разве надумала вернуться?
– Да ты не беспокойся, – отвечает Барбру. – Я завтра же пойду дальше, в Селланро и за перевал, у меня там есть место.
– Тебя там наняли?
– Да.
– Работница мне, пожалуй, нужна, – повторяет Аксель.
Она промокла насквозь, но в узле у нее белье и платье, и она хочет переодеться.
– Ты не обращай на меня внимания, – говорит Аксель, слегка отодвигаясь к двери.
Барбру принимается стаскивать с себя мокрое платье; разговаривая, Аксель то и дело поворачивает к ней голову.
– Ну а теперь выйди на минутку! – говорит Барбру.
– На двор? – спрашивает он.
Погода и правда не такая, чтоб выходить на двор. Он встает и смотрит, как она все больше и больше обнажается, прямо глаз не оторвать; да и Барбру-то по рассеянности не додумалась сразу надевать сухую одежду, снимая мокрую, не додумалась, и все тут. Рубашка у нее совсем тоненькая и прилипла к телу, вот она расстегнула ее на одном плече и сразу отворачивается, вот ведь какая ловкая. Он теряет дар речи и молча смотрит, как она всего одним или двумя движениями спускает с себя рубашку. «Надо же, как здорово», – думает он. А она стоит себе как ни в чем не бывало.
Немного погодя они лежат и разговаривают. Да, ему нужна работница, это верно.
– Я слыхала, – говорит Барбру.
Он начал косовицу, ведь запасти сена надо на целый год, а он один, Барбру может понять, как ему трудно.
Да, Барбру все понимает.
С другой стороны, ведь Барбру сама удрала в тот раз и оставила его без работницы, этого он ей не забыл, да еще прихватила с собой кольца. И в довершение всех издевательств ему продолжала приходить ее бергенская газета, от которой он никак не мог отделаться; пришлось потом заплатить за целый год.
– Бессовестная газетенка! – сказала Барбру, во всем соглашаясь с ним.
Но ввиду такой невиданной ее уступчивости Аксель не может вести себя как изверг; он признает, что у Барбру были основания сердиться на него за то, что он отнял у ее отца место на телеграфе.
– Впрочем, отец твой может опять забрать телеграф, – говорит он, – я за ним не гонюсь, пустая трата времени.
– Верно, – соглашается Барбру.
Аксель думает с минуту, потом спрашивает напрямик:
– Ну так как, ты останешься только на лето?
– Нет, – отвечает Барбру, – будет, как ты захочешь.
– Ты это всерьез?
– Да. Как ты хочешь, так хочу и я. Ты больше во мне не сомневайся.
– Ну?
– Да, да. И я сказала, чтоб нас огласили.
Вот оно что. Совсем неплохо. Аксель долго лежит, размышляя. Если на сей раз это всерьез, а не опять какой-нибудь подлый обман, он обзаведется работницей и будет обеспечен помощью на вечные времена.
– Я попросил прислать мне женщину с моей родины, – говорит он, – и она написала, что согласна выйти за меня. Да только придется оплатить ей проезд из Америки.
Барбру спрашивает:
– Как, разве она в Америке?
– Да. Уехала в прошлом году, но ей там не нравится.
– Нет, и не думай о ней! – заявляет Барбру. – Что же тогда будет со мной? – забеспокоившись, спрашивает она.
– Оттого-то я и не порешил с ней окончательно.
Должно быть, не желая отстать, Барбру тоже признается, что могла выйти замуж за одного молодого человека в Бергене, он служил возчиком в большой пивной, так что пользовался большим уважением.
– Он и по сию пору вздыхает обо мне, – всхлипывая, говорит Барбру. – Но понимаешь, Аксель, когда между двумя людьми было столько, сколько между мною и тобой, мне такого человека не забыть. А ты, пожалуйста, можешь забыть меня, как только пожелаешь!
– Кто, я? – отвечает Аксель. – Нет, из-за этого тебе нечего плакать, потому что я никогда не забывал тебя.
– Да?
Это признание благотворно действует на Барбру, и она говорит:
– Раз так, зачем тебе выписывать ее из Америки, если можно обойтись без этого!
Она отговаривает его от этой затеи, слишком это дорого, да и незачем. Барбру, по-видимому, вбила себе в голову, что сама составит его счастье.
За ночь они договорились. Они ведь были не чужие друг другу и очень часто обсуждали все это и прежде. Без венчания не обойтись, надо устроить его до дня святого Олафа и до сенокоса, им нечего скрывать – теперь уже Барбру торопила венчание еще усерднее Акселя. Акселя не оскорбляла настойчивость Барбру, не возбуждавшая в нем никаких подозрений, наоборот, ее поспешность льстила ему и подогревала его. Ну да, он был весь от земли, твердый как кремень, не очень разборчивый и уж совсем не щепетильный, ему приходилось мириться и с тем, и
