Плоды земли - Кнут Гамсун
– Да-да.
– С горницей и клетью, как по-твоему? Помнишь, к нам приезжали шведские господа, а остановиться им у нас и негде было. А как ты считаешь, не надо ли тут и кухоньку пристроить, на случай если они захотят что сготовить?
– Да как же без кухни-то? Еще на смех нас поднимут, – сказал Сиверт.
– Ты так думаешь?
Отец замолчал. А Сиверт, удивительный парень, этот Сиверт, как он хорошо понимает, что за изба требуется для шведских господ, и никогда ведь даже ничего не спросит, только вдруг возьмет да и скажет:
– На твоем месте я бы сделал маленький чуланчик у северной стены, ведь, глядишь, им понадобится просушить мокрую одежду.
Отец сейчас же подхватывает:
– Это ты дело говоришь!
Они молча углубляются в работу. Немного погодя отец спрашивает:
– Элесеус еще не вернулся?
Сиверт отвечает уклончиво:
– Наверно, скоро приедет.
Чистая беда с Элесеусом, самое милое для него дело уехать подальше от дома, попутешествовать. Неужто нельзя выписать товары, вместо того чтоб самому ездить за ними? Правда, так они обходятся ему гораздо дешевле, но зато во сколько обходятся самые разъезды? Чудно как-то он рассуждает. И на что ему столько ситцев да бумазеи, и разных шелковых ленточек на крестильные чепчики, и черных и белых соломенных шляп, и длинных чубуков для трубок? Никто из хуторян таких вещей не покупал, а покупатели из села приходили в Великое только тогда, когда у них не было денег. Элесеус по своей части толковый парень, посмотреть только, как он пишет на бумаге или записывает мелом какие-то свои подсчеты! «Нам бы твою голову!» – говорили ему люди. Это-то все верно, но он тратит слишком много денег. Ведь покупатели из села никогда не платят своих долгов, а даже такая голытьба, как Бреде Ольсен, приходит зимой в Великое и берет в кредит и бумазею, и кофе, и патоку, и керосин.
Исаак напередавал уже так много денег Элесеусу на его торговлю и разъезды, что от богатства, полученного за медную гору, немного осталось. Ну а дальше что?
– Как, по-твоему, идут дела у Элесеуса? – спрашивает вдруг Исаак.
– Дела-то? – переспрашивает Сиверт, чтоб выгадать время.
– Непохоже, чтоб хорошо.
– Он надеется, что еще пойдут.
– Вот как? Ты говорил с ним об этом?
– Нет. Андресен сказывал.
Отец обдумывает ответ и качает головой.
– Нет, не пойдут! – говорит он. – А жалко Элесеуса!
Отец все мрачнеет и мрачнеет, а он и прежде-то был не очень веселый.
Тогда Сиверт делится с ним новостью:
– А у нас тут прибавилось народу.
– Как так?
– Еще двое новоселов. Купили участок напротив нас.
Исаак так и застывает с ломом в руках, это большая новость, хорошая новость, одна из самых лучших.
– Стало быть, нас теперь будет десятеро, – говорит он.
Исаак расспрашивает подробнее, где именно купили новоселы землю, вся география местности у него в голове, он кивает:
– Да, это они правильно сделали, там много лесу на дрова, да и строевые сосны попадаются. Участок смотрит на юго-восток.
Стало быть, новоселов ничто не отпугивает, народу все прибавляется. Работы на руднике прекратились, но это только на пользу земледелию, неправда, что земля умирает, наоборот, она только-только начинает жить, вот и еще появились двое новых поселенцев – четыре лишние руки, поля, луга, дома. Ах, как хороши зеленые полянки в глубине леса, избушка, колодец, дети, скотина! Где раньше на болотах торчал один крестовник, колышатся колосья, кивают на межах голубенькие колокольчики, солнце пылает золотом на лютиках у домов. И ходят там люди, разговаривают меж собой, размышляют и составляют одно целое с небом и землей.
А вот стоит человек, который первым пришел в это безлюдье. Он пришел однажды, увязая по колено в болотах и путаясь в вереске, отыскал поросший лесом склон горы и поселился на нем. За ним пришли другие, протоптали тропинку на пустынной земле, потом пришли еще другие, тропинка превратилась в дорогу, теперь по ней ездят на телегах. Исаак должен быть доволен, душа его должна трепетать от гордости: он основатель этого поселения, он – маркграф.
– Да, да, хватит нам все время возиться с этим двором, надо и о сарае для фуража подумать, – говорит он.
Должно быть, пришел в радостное расположение духа, почувствовал вкус к жизни.
X
В гору поднимается женщина. Льет ровный летний дождь, она промокла, но не обращает на это внимания, ей есть о чем подумать, она взволнована – это не кто иная, как Барбру. Барбру, дочка Бреде. Конечно, она взволнована: она не знает, чем закончится ее затея, ведь она ушла от ленсмана и бросила село. Вот как обстоит дело.
Она обходит стороной все здешние хутора, потому что не хочет никому попадаться на глаза; ведь всякий поймет, куда она направляется, – на спине у нее узел с одеждой. Ну да, она направляется в Лунное, где хочет опять поселиться.
Она прослужила у ленсмана десять месяцев, срок немалый, если перевести его на дни и ночи, а в пересчете на постоянное принуждение и скуку – это целая вечность. Вначале все шло отлично, госпожа Хейердал была очень заботлива, подарила несколько передников и приодела ее, приятно было ходить за покупками в лавочку в таких красивых платьях. Ведь Барбру сызмальства жила в этом селе, знала всех и каждого с той поры, как играла на улице, ходила в школу, целовалась с мальчиками и играла в камешки и раковины. Месяца два-три все шло хорошо. Но тут госпожа Хейердал стала проявлять к ней еще большую заботливость, а с приходом рождественских праздников стала просто-напросто строгой. К чему это могло привести, как не к порче добрых отношений! Барбру и вовсе не выдержала бы такой жизни, не оставайся в ее полном распоряжении несколько ночных часов: с двух до шести утра она была до известной степени в безопасности, и в эти часы она позволила себе немало краденых удовольствий. Но что же это была за кухарка, которая не выдала ее? Да самая обыкновенная девушка на свете: кухарка сама уходила из дому без спросу. Они соблюдали неукоснительную очередность.
Прошло немало времени, прежде чем все это открылось. Барбру была вовсе не так легкомысленна, чтобы каждый мог прочесть об этом у нее на лбу, да и в безнравственности ее никто бы не заподозрил. Безнравственность? Она давала отпор при каждом случае. Когда на Святках парни приглашали ее на танцы, она отвечала «нет» – один раз, два раза, но на третий говорила: «Попробую
