Плоды земли - Кнут Гамсун
Но, должно быть, у ленсманши зародились подозрения. Однажды в три часа утра она подходит к двери комнаты, где спят девушки, и зовет:
– Барбру!
– Да? – отвечает кухарка.
– А разве Барбру нет? Отопри!
Кухарка отпирает дверь и дает заранее обговоренное объяснение: мол, Барбру неожиданно пришлось побежать домой.
– Домой, неожиданно? Да ведь три часа ночи, – говорит барыня, до бесконечности развивая эту мысль.
Наутро последовал долгий допрос, призвали Бреде.
– Была у вас Барбру нынче ночью в три часа? – спросила его барыня.
Бреде не подготовлен, но отвечает:
– Да. В три часа? Была нынешней ночью. А засиделись мы так долго потому, что надо было кое о чем потолковать.
Ленсманша торжественно возвещает:
– Больше Барбру не будет выходить по ночам из дому!
– Конечно, конечно, – отвечает Бреде.
– Пока она служит у меня – этого не будет!
– Ясно. Ты слышишь, Барбру, я ведь предупреждал тебя! – восклицает отец.
– Можешь сходить к своим родителям иногда по утрам! – решает барыня.
Но бдительная ленсманша, видать, не вполне освободилась от своих подозрений; выждав неделю, она снова в четыре часа утра отправилась на разведку.
– Барбру! – позвала она.
Но на этот раз нет кухарки, а Барбру дома, стало быть, их комната – воплощение самой невинности. Барыне пришлось наспех что-нибудь придумать:
– Ты внесла вечером белье в дом?
– Да.
– Вот и хорошо, а то поднимается сильный ветер. Покойной ночи!
Впрочем, это занятие оказалось для ленсманши утомительным и хлопотным: упрашивать ленсмана, чтоб он будил ее по ночам, а потом плестись через весь дом к комнате девушек и подслушивать, там ли они. Пусть делают что хотят, она не будет больше следить за ними.
И если бы счастье не изменило Барбру, она бы, пожалуй, выдержала такую жизнь у своей хозяйки до конца года. Но несколько дней тому назад между ними случился полный разлад.
Произошло это ранним утром на кухне. Сначала Барбру слегка повздорила с кухаркой, впрочем не так уж и слегка, а как следует; они кричали все громче и громче, совсем позабыв, что в кухню может зайти барыня. Кухарка вела себя подлее подлого, удрав нынешней ночью не в очередь, потому что было воскресенье. И что бы, вы думали, она привела в свое оправданье? Что ей необходимо было проститься с любимой сестрой, уезжавшей в Америку? Ничего подобного, кухарка вовсе и не собиралась оправдываться, а только сказала, что хорошо повеселилась в эту ночь.
– Нет у тебя за душой ни совести, ни чести, тварь ты этакая! – сказала Барбру.
А в дверях барыня стоит.
Должно быть, идя к ним, она имела в виду спросить объяснение этому крику, но, ответив на приветствие девушек, она вдруг как-то странно уставилась на Барбру, на ее грудь, наклонилась и стала смотреть еще пристальнее. В кухне повисла гнетущая тишина. И вдруг барыня вскрикивает и кидается к двери.
«Господи, что такое?» – думает Барбру и смотрит себе на грудь. Ох, Господи, вошь! Барбру невольно улыбается и, так как она не привыкла теряться в чрезвычайных обстоятельствах, невозмутимо стряхивает с себя вошь.
– На пол? – кричит барыня. – Ты с ума сошла! Подними эту пакость!
Барбру принимается за поиски и опять действует очень ловко: делает вид, будто нашла вошь, и широким жестом бросает ее на плиту.
– Откуда она у тебя? – негодует барыня.
– Откуда она у меня? – переспрашивает Барбру.
– Да, я желаю знать, где ты была, где ее подцепила? Отвечай!
И тут Барбру допустила постыдную ошибку. Ей бы ответить: «В лавке!» И на этом все бы и кончилось. А она возьми да и скажи, что не знает, откуда у нее вошь, намекнув при этом, не от кухарки ли.
Кухарка так и подскочила:
– От меня? Ты и сама мастерица притаскивать вшей!
– Да ведь нынче-то ночью ты уходила из дому!
Опять ошибка, вот уж этого ей никак не следовало упоминать. Кухарке не было больше смысла молчать, тут все и выплыло на божий свет о злополучных ночных странствиях Барбру. Ленсманша пришла в страшнейшее волнение, до кухарки ей дела нет, но Барбру, к которой она так хорошо относилась! И может быть, все бы еще обошлось, если б Барбру поникла головой, как тростинка, пала бы наземь и поклялась какими-нибудь удивительно твердыми клятвами, что впредь этого не будет. Так нет же. В конце концов барыне пришлось напомнить своей горничной обо всем, что она для нее сделала, и тут Барбру принялась отвечать и возражать, вот до чего оказалась глупа. А может, и очень умна, если хотела довести дело до точки и выбраться отсюда? Барыня сказала:
– Я вырвала тебя из львиных когтей.
– Что до этого, – ответила Барбру, – то мне и без вас было бы не хуже.
– Вот твоя благодарность! – воскликнула барыня.
– Долго молчали, да звонко заговорили, – сказала Барбру. – Если б меня и осудили, то все равно не больше как на несколько месяцев, тем бы все и кончилось!
На какую-то долю секунды барыня онемела от изумления, некоторое время она стоит в оцепенении, беззвучно открывая рот и снова его закрывая. Первое слово, какое ей удается произнести, – расчет!
Барбру только и ответила:
– Как вам будет угодно!
Следующие за этим дни Барбру прожила дома у родителей. Но там ей нельзя было оставаться. Мать, правда, торговала теперь кофе, и к ней приходило много народу, но Барбру на это не прожить, а может, у нее были и другие веские причины занять более прочное положение. И вот сегодня она вскинула на спину узел с одеждой и отправилась в путь. Теперь все зависит от того, примет ли ее Аксель Стрём! Но она устроила так, что в прошлое воскресенье их огласили в церкви.
Льет дождь, грязь непролазная, но Барбру идет. Вечереет, но так как до дня святого Олафа далеко, еще светло. Бедняжка Барбру, она совсем не жалеет себя, она идет, чтобы выполнить свою задачу, ей надо дойти и снова начать борьбу. Собственно, она никогда себя не жалела, никогда не ленилась, оттого она и красива и тонка станом.
