Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон

заметил, что она сама не своя, и спросил, в чем дело. А она и говорит: «Нет, ничего такого, просто вчера неприятность случилась, и я до сих пор не отошла». – «Поругалась с хозяйкой, что ли?» А она, Фиби, смотрит на меня с эдакой странной улыбочкой. «Нет, Люк, ничего подобного, миледи со мною теперь любезна как никогда. Сдается мне, она точно даст денег на все, что я попрошу, хоть на ферму, хоть на пивную». Я никак в толк не мог взять, с чего бы такая щедрость: три дня назад Фиби жаловалась, что миледи жадная и думает только о себе, так что ее милостей придется лет сто дожидаться. Ну я и спрашиваю, с чего такие перемены. А она, Фиби, опять только хитро улыбается. Тут уж меня зло взяло. «Я скажу тебе, в чем дело, милая моя. Ты что-то от меня скрываешь, и если ты думаешь, что со мной можно шутки шутить, то предупреждаю: ты сильно ошибаешься». – «Господи, Люк, – отвечает она, – что за странные фантазии?» – «Может, у меня тоже есть секреты и я умею заводить друзей не хуже твоего, – говорю я. – Вчера к твоей хозяйке приходил молодой джентльмен, да? Такой высокий, с каштановой бородой». Вместо того чтобы ответить по-человечески, моя кузина Фиби вдруг впадает в отчаяние, разражается слезами и заламывает руки, а я ничего не могу понять… Мало-помалу я вытянул из нее правду. Она рассказала, что сидела за работой у окна в своей комнатке под самой кровлей, на одном из фронтонов, откуда видать липовую аллею и колодец в кустах, и вдруг увидела миледи, идущую с незнакомым джентльменом, и они долго шли вместе, а потом беседовали у колодца, а потом…

– Довольно! – воскликнул Роберт. – Остальное я знаю.

– Фиби рассказала мне все, что видела, – продолжал Люк, – и что сразу же поговорила с миледи и та поняла, что до конца дней своих будет во власти собственной горничной, на которую смотрела свысока. Фиби сказала, что миледи теперь сделает все, лишь бы мы не открыли никому ее тайну… Вот так и вышло: обе решили, что джентльмен, которого я проводил до поезда, лежит мертвый на дне колодца. Кабы я передал письмо, они бы поняли, что тот человек жив, и мы с Фиби ни шиша не получили бы от ее хозяйки и не смогли бы завести свое дело. Словом, я решил припрятать письмо и хранить свой секрет, как она свой. А вела бы она себя по-человечески и не жадничала, а дала нам столько денег, чтобы встать на ноги, я снял бы камень с ее души. Так нет, она швыряла мне жалкие подачки и ежели снисходила до разговора, то обращалась, как с собакой, которых на дух не переносит. Спесивая, надменная, чего только она обо мне не говорила, как только не называла! Я ненавидел ее и мстил, скрывая свою тайну. Письма я вскрыл и прочел, хотя мало что понял. Я их спрятал, сэр, и до сего дня в них не заглядывала ни одна живая душа!

Люк Маркс умолк и лежал тихо, утомленный долгой речью. Глядя Роберту в лицо, он ожидал укора или выговора, но Роберт не считал себя вправе осуждать умирающего.

Мистер Одли просидел с больным до рассвета. Тот забылся тяжелым сном, едва окончив рассказ. Его старая мать заснула в кресле еще раньше. Фиби тоже прикорнула на лежанке внизу. Не спал один Роберт. Он благодарил бога за спасение друга и молился о том, чтобы можно было поехать к Кларе Талбойс и сказать: ваш брат жив, и я его нашел.

Фиби сменила Роберта в восемь утра, а он снял номер в гостинице «Сан», отоспался и пообедал в маленькой гостиной, где сидел когда-то с Джорджем. За обедом хозяин гостиницы сообщил ему, что Люк Маркс скончался, отошел внезапно и тихо.

В тот вечер Роберт написал длинное письмо, адресованное мадам Тейлор, проживающей в бельгийском городке Вильбрюмьезе – порочной женщине, сменившей за свой недолгий век несколько имен и обреченной на то, чтобы закончить земной путь под вымышленным именем. В этом письме он рассказал все, что узнал от умирающего. «Может быть, известие о том, что Джордж остался жив, принесет ей хоть какое-то облегчение, – подумал Роберт, – если только в черной черствой душе остались хоть какая-то жалость и сострадание к ближнему».

Глава XL. Нежданный гость

Клара Талбойс вернулась в Дорсетшир и рассказала отцу, что его единственный сын, покинув Англию девятого сентября, вновь отправился к берегам Австралии. Весьма вероятно, что он жив и непременно вернется, чтобы попросить прощения у отца, перед которым, положа руку на сердце, не так уж и виноват, разве что в женитьбе на недостойной особе – ошибка, которая оказала роковое влияние на его жизнь.

Мистер Харкурт Талбойс пришел в замешательство. Наш Юний Брут еще никогда не попадал в подобное положение, однако ему хватило ума понять, что, действуя в своей излюбленной манере, он ничего не добьется, а потому, впервые в жизни дав волю естественным чувствам, признался, что после беседы с Робертом Одли страшно беспокоился о сыне и будет рад принять его в свои объятия, когда бы тот ни вернулся в Англию. А вот когда он вернется и как с ним связаться? Хороший вопрос. Роберт вспомнил свои объявления в газетах Мельбурна и Сиднея. Почему, приехав в один из этих городов, Джордж не заметил объявлений? Может, ему безразлично беспокойство друга? Может, эти объявления просто не попались ему на глаза, а поскольку он путешествовал под вымышленным именем, то ни попутчики, ни капитан корабля не догадались, что это он. Что делать? Набраться терпения и ждать, когда Джордж, устав от бесплодных странствий, сам, по своей воле вернется к любящим его друзьям? Но есть ли какое-то средство ускорить его возвращение?

Теряясь в догадках, Роберт приехал в Дорсетшир, к мистеру Харкурту Талбойсу, который впервые в жизни поддался собственному великодушию и предложил посетителю степенное гостеприимство под кровом особняка из красного кирпича.

Выслушав рассказ Роберта, мистер Талбойс испытал только два чувства: первое – облегчение и радость при мысли о том, что его сын спасен, а второе – искреннее желание по заслугам наказать порочную женщину.

– Не мне вас винить, мистер Одли, – сказал он, – за то, что вы тайно вывезли преступницу за пределы досягаемости правосудия и таким образом нарушили законы нашей страны. Попадись эта дама в мои руки, с ней обошлись бы совсем по-другому.

Стояла