Падение Эбнера Джойса - Генри Фуллер

надо мной, — продолжал он, — вы сделали из меня посмешище. Дома теперь все надо мной смеются. Все, кроме нее, — он ткнул пальцем в окно, за которым виднелась сидевшая в коляске Мелисса. — Она поддерживала меня до конца. С самого начала она верила в меня. Это она дала мне прочесть вашу книгу...

— Ох уж эта книга, эта книга! — простонал доктор Гауди. — Вот они, плоды облагораживающего и возвышающего воздействия искусства! Подумать только, какой-то невежественный пачкун, неотесанный мужлан угрожает ему в его собственном доме!

— Вы мешали моему успеху. Вы в карман ко мне залезли. Хотите знать, что я сделаю? Я подам на вас в суд, вот что! Ее отец — наш окружной прокурор, он поможет мне добиться своих прав.

— Подадите в суд? Так подавайте, несчастный недоучка, молокосос. Одну тяжбу я уже сегодня начал, и для полного удовольствия мне не хватает еще второй!

Джерд смерил его тяжелым, недобрым взглядом, который не мог не произвести некоторого впечатления на доктора. Джерд ничего не знал о запутанности, издержках, проволочках и сомнительном исходе судопроизводства, но он ведь уже доказал доктору, что во всемогущей силе абсолютного невежества есть нечто, от чего не так-то просто отмахнуться.

— Пусть я несчастный недоучка и молокосос, — заявил он, — но постоять за себя я сумею. И не только за себя, но и за кое-кого еще, — через полчаса я приобрету на это право, — последовал еще один неопределенный жест в сторону окна. Натренированный слух доктора Гауди уловил столь характерные для жениха самодовольные интонации.

— Знаете что, — сказал доктор, вдруг заговорив с непринужденной откровенностью, — давайте-ка я возмещу вам убытки. — В Джерде чувствовалась какая-то положительность, созвучная положительной струне в натуре самого доктора. Джерд был безусловно приятнее, чем мистер Кан, и заслуживал большего внимания как противник. И стоило ли им в дальнейшем оставаться противниками?

— Да, я хочу возместить вам убытки, — продолжал доктор. — Давайте же я... — тут требник раскрылся чуть ли не сам собой, — давайте я вас обвенчаю.

Джерд гневно сверкнул глазами.

— Вы думаете, Мелисса Крэб согласится...

— Думаю, что да.

— Мы едем к мистеру Ширсу, в двух кварталах отсюда, — упрямо возразил Джерд.

— Никуда вы не поедете, — ответил доктор.

Сила личного общения восторжествовала, как она торжествует почти всегда. Джерд сдался; Мелисса позволила себя уговорить. Она оторвала недовольный взгляд от докторских окон, вышла из коляски, и все трое поспешили в дом, где доктор немедленно соединил молодую чету навеки.

Доктор славился своим умением совершать брачный обряд. Многие из горожан ни за что на свете не согласились бы, чтобы их венчал кто-нибудь другой. Знатоки утверждали, что мистер Ширс ему и в подметки не годится. Метода доктора являла собой чарующее сочетание торжественности и задушевности; новобрачным казалось, что они — единственная чета на земле, что весь мир воплотился лишь в них одних. Он вселял в них уверенность, что никогда еще никто не венчался при столь торжественных обстоятельствах. Голос доктора слегка дрожал — знак искренности и личной симпатии. Короче говоря, у Джерда и Мелиссы не было причин сожалеть о том, что они не пошли к мистеру Ширсу.

Доктор поцеловал невесту сердечным отеческим поцелуем — Генриетта тоже поцеловала ее — и отказался взять предложенные Джердом деньги.

— Ну нет, — сказал он, — я и так не дешево вам обошелся.

Джерд горячо стиснул руку доктора, дивясь, как простой смертный мог наполнить его сердце таким восторгом и теплом.

— Надеюсь, мы еще увидимся до вашего отъезда на Восток? — спросил доктор.

— Видите ли, — ответил Джерд, — у меня на ближайшие две недели заключен контракт с Веселым Театром, по триста долларов в неделю. Каждый вечер я на глазах у публики кладу на картину последние мазки и собственноручно вставляю ее в раму.

— Ну что ж, в таком случае прощайте, — сказал доктор.

XIV

Это был поворотный пункт в судьбе доктора Гауди. Отныне события начали развертываться в его пользу. Совет священнослужителей на следующем сборе пересмотрел свое суровое решение: воистину, брат их был подвергнут слишком тяжелым испытаниям. Иск, которым угрожали ему Мейер, Ван-Горн и К°, был отменен благодаря неустрашимому поведению доктора. «Песочные часы» вновь согласились предоставить ему свои страницы, правда, на сей раз лишь для сокращенного пересказа его проповедей и без вознаграждения — на пожертвования заграничным миссиям доктору приходилось теперь раскошеливаться самому. И, наконец, студенты Академии художеств и слышать не хотели о его удалении из совета попечителей. Они устроили собрание; они протестовали; они приняли решение; они шумно выражали свое негодование. «Верните нам нашего Гауди! Верните нам нашего Гауди!» — таков был их глас. Глас был услышан: им вернули их Гауди. В следующий раз, когда доктор выступал перед ними (на сей раз всего лишь на тему об эфесских древностях — предмет безопасный), их глас был услышан снова, — услышан, возможно, даже в центральных областях соседнего штата. Это было апогеем общественной деятельности доктора.

«Золотая осень» Джерда Стайлса, выполненная в его обычной манере и оцененная в десять тысяч долларов — ни одна из крупных работ Джерда не оценивается теперь ниже этой суммы, — вскоре отправится в турне по выставочным залам восточного побережья. Но было бы глубоким заблуждением считать, что название этой картины подсказано достопочтенным Уильямом С. Гауди. Отнюдь нет: он и сейчас упорно объединяет все картины Джерда Стайлса, равно как и произведения такого рода в других областях искусства, под общим наименованием «Тыква».