Плоды земли - Кнут Гамсун
Аксель не мог оставить его вот так, сверху. В глубине души он, должно быть, побаивался за себя и за свою землю; он побежал домой за лопатой и выкопал ямку поглубже, но так как ручей был совсем рядом, в ямку просачивалась вода, пришлось перенести могилку повыше на пригорок. Во время работы страх, что Барбру придет и застанет его, исчез, наоборот, он не на шутку разозлился: пусть приходит, он заставит ее хорошенько завернуть и запеленать ребеночка, все равно, мертворожденный он или нет! Он отлично понимал, что потерял со смертью этого ребенка: ему грозит снова остаться на хуторе без помощницы, и это теперь-то, когда скотины прибавилось больше чем втрое. Сделайте одолжение, очень даже хорошо, если она придет! Но Барбру, наверно, догадалась, чем он занят, во всяком случае, она не появилась, и ему пришлось самому завернуть тельце и положить его в новую могилку. Сверху он заложил ямку дерном и тщательно убрал все следы, так что ничего не было заметно, кроме маленькой зеленой кочки средь кустов.
Вернувшись домой, он встретил на дворе Барбру.
– Где ты был? – спросила она.
Ожесточение его, видно, уже прошло, он ответил только:
– Нигде. А ты сама где была?
Но Барбру, похоже, уловила какое-то особенное выражение на его лице и, не сказав больше ни слова, скрылась в доме.
Он пошел за нею.
– Отчего это… – начал он и спросил напрямик: – Отчего ты перестала носить свои кольца? Что это значит?
Вероятно, она сочла за благо пойти на маленькую уступку, потому что улыбнулась и ответила:
– Ты такой сердитый, что прямо смешно! Но если тебе хочется, чтобы я снашивала кольца по будням, изволь! – С этими словами она достала кольца и надела на пальцы.
Но при виде глупого, довольного выражения на его лице она дерзко спросила:
– Ты еще чем-нибудь недоволен?
– Ничем я не недоволен, – ответил он. – Будь только такая, какой была раньше, все то время, как пришла. Только это я и хотел сказать.
– Не так-то легко постоянно быть одной и той же.
Он продолжал:
– Когда я покупал участок твоего отца, я думал, ты захочешь жить там: мы могли бы туда переехать. Что ты скажешь?
Ха, тут он проиграл; так и есть – боится потерять помощницу и остаться один на один со скотиной и хозяйством, она отлично это поняла.
– Да, ты уже говорил об этом, – холодно ответила она.
– Но не получил ответа.
– Ответа? – сказала она. – Слушать больше об этом не желаю!
Акселю казалось, что он и так сделал куда как много: разрешил семье Бреде жить в Брейдаблике и, хотя купил вместе с участком и весь урожай, свез к себе лишь несколько возов сена, а картошку и вовсе всю оставил семье. И хватает же у Барбру совести сердиться! Но ей все нипочем, точно глубоко оскорбленная, она спросила:
– Нам переехать в Брейдаблик, чтобы вся моя семья очутилась на улице?
Не ослышался ли он? Он сидел открыв рот, потом пробормотал что-то, словно готовясь к пространному ответу, но так ничего и не сказал.
– Разве они не переедут в село? – спросил он.
– Не знаю, – ответила она. – Может, ты им квартиру в селе нанял?
Акселю покуда не хотелось с ней препираться, но не мог он и смолчать, вот и сказал, что она удивляет его, немножко удивляет:
– Ты становишься все злее и сварливее, но ты ведь не всерьез говоришь.
– Что я говорю, я говорю всерьез, – ответила она. – И почему это мои родные не могли переехать сюда, скажи, пожалуйста? По крайней мере, мать помогала бы мне хоть сколько-нибудь. Но, по-твоему, у меня вовсе не так уж и много работы, чтоб мне нужна была помощница.
В этом, разумеется, была доля правды, но много было и несообразности; ведь семье Бреде пришлось бы жить в землянке, и куда бы тогда Аксель девал скотину? Куда она клонит, неужто совсем ума-разума лишилась?
– Вот что я скажу тебе, – промолвил он, – возьми лучше в помощь работницу.
– Это на зиму-то глядя, когда и без того дел меньше? Нет. Работницу надо было брать, когда в ней была нужда!
Опять она была отчасти права: когда она была беременна и больна, нужно было взять работницу. Но ведь Барбру никогда не мешкала на работе, все время оставалась такой же работящей и проворной, делала все, что нужно, и ни разу не обмолвилась насчет работницы. Но ей нужна была помощь.
– Ничего я не понимаю, – уныло сказал он.
Молчание.
Барбру спросила:
– Я слышала, ты поступишь на телеграф после отца?
– Как? Кто тебе сказал?
– Говорят.
– Да, – сказал Аксель, – может, и поступлю.
– Вот как.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому, – ответила Барбру, – что ты отнял у моего отца дом, а теперь отнимаешь и хлеб.
Молчание.
Но тут уж Аксель не захотел больше уступать.
– Одно я тебе скажу, – воскликнул он, – не стоишь ты всего того, что я делаю для тебя и для твоих родных!
– Ну-ну, – сказала Барбру.
– Да, не стоишь! – крикнул он и хватил кулаком по столу. Потом встал.
– Не воображай, пожалуйста, что тебе удастся запугать меня! – завизжала она и подвинулась ближе к стене.
– Тебя запугаешь! – Он презрительно засопел. – Ну а теперь я всерьез хочу знать, что ты сделала с ребенком. Ты его утопила?
– Утопила?
– Да. Он был весь мокрый.
– А, так ты его видел? – вскричала она. – Ты ходил… – Она чуть не сказала «понюхать», но не посмела, не такой у него был вид, чтоб с ним можно было сейчас шутить. – Ты ходил смотреть?
– Я видел, что он побывал в воде.
– Да, – сказала она, – как
