Падение Эбнера Джойса - Генри Фуллер

Во время прогулок он рассказал ей кое-что о своем прошлом. Она узнала, что родился он где-то между Дунаем и Одером; о силезской границе он говорил, как о хорошо знакомых местах. Учился он в Мюнхене и Вене, и в некоторых его полотнах, великолепных по цвету, но перегруженных деталями и чрезмерно пышных, явно чувствовалось влияние Макарта[47] и необузданное увлечение цыганской Венгрией. Пять лет назад вместе с семьей он приехал в Америку. Его родители все еще жили в Нью-Джерси.

— Они остановились на полпути, — заявил он, — а я, искатель приключений в новой стране, хочу идти до конца.

Знакомство с Прочновым открыло Пресиозе много нового — даже в том, что всегда казалось ей самым обыкновенным и не заслуживающим внимания. Теперь она пыталась понять все то, что увидела его глазами и что раньше не могла постичь своим умом. Ведь это значило понять его самого, его смелость — прекрасное и благородное качество в человеке хотя и юном, но столь уверенном в себе, созданном для успеха и побед.

— Ну что ж, первое приключение вас уже ожидает, — заявила Пресиоза, показывая на письмо, которое он все еще держал в своей смуглой, жилистой руке.

Она чувствовала себя так, словно помогла ему сесть в седло и вручила копье.

— Да, ожидает, — согласился Прочнов и перевел взгляд с внушительных белых статуй амазонок на миниатюрное, ласковое, полное жизни существо, стоявшее рядом с ним. Ее пышные каштановые волосы ниспадали на плечи в живописном беспорядке, а в каждом взмахе ее длинных, изогнутых ресниц, находившихся как раз на уровне его будущих усов, таилось бесконечное очарование. Ее маленькая, изящная фигура согласовалась с головкой в широкополой шляпе в той именно степени, какая отвечала требованиям современного вкуса и канонам современного искусства; ничего более противоположного этим грандиозным, бледным, старомодным статуям нельзя было и представить. Особую прелесть придавал Пресиозе костюм самого модного причудливого покроя, сшитый из ткани ослепительной расцветки, — бог с ними, с величественными мраморными женщинами в тяжелых одеяниях: ведь здесь была она — совсем близко, такая же реальная, как последний удар часов, полная таких же сочных, теплых красок, как полотна его любимого мастера, так же необходимая ему, как воздух. Он должен как можно лучше использовать оружие, которое она сама вложила ему в руки, и тогда его ждет награда, в которой для него сосредоточен весь мир.

— Сделайте все, что в ваших силах, — сказала Пресиоза, вспомнив о папках с его работами, которые Маленький О’Грейди притащил вниз, в студию Фестуса Гоуэна. — Покажите, на что вы способны, — добавила она, снова ощутив жгучий стыд при мысли о своем малодушии при встрече с Вирджилией Джеффрис.

— С такой поддержкой разве я могу потерпеть неудачу? — сказал Прочнов с необычной нежностью в голосе и попытался заглянуть под длинные, изогнутые ресницы девушки.

Пресиоза зарделась, чего при всем своем желании не могли сделать эти величественные мраморные женщины, хотя на них столько раз останавливались восхищенные взоры. Да, она близка ему, но пока еще не так, как ему хотелось бы. Он уже видел то время, когда вот так же, как сейчас, возьмет Пресиозу за руку, чтобы удержать ее рядом с собой, — смущенная Пресиоза хотела перейти в следующий зал, — и снова заставит ее покраснеть, сказав ей, что она значит и всегда будет значить для него. Только упрямство, капризы и предрассудки нескольких невежественных стариков стоят на его пути. Он должен преодолеть эту преграду. И он чувствовал, что может это сделать.

Юдокси Пенс встретила известие о помолвке Вирджилии со вздохом облегчения. Теперь она точно знала, как обстоят дела и как она должна действовать. Она призналась себе, что Дэффингдон Дилл всегда был ей по душе, и втайне надеялась, что он и Вирджилия найдут общий язык. Теперь ей следует добиться, чтобы Дэффингдон получил заказ от «Грайндстоуна» или, во всяком случае, соответствующую долю в нем. Если предполагаемому браку суждено осуществиться, необходимо, чтобы девять стариков приняли предложения Дилла и одобрили его проект. Вирджилия обычно вращалась в обществе состоятельных людей и тем самым давала повод думать, что располагает большими средствами, чем это было в действительности, а ведь сейчас она намеревалась выйти замуж за человека, который мог полагаться только на свой ум, способности и предприимчивость и всецело зависел от переменчивых, непостоянных вкусов публики.

Юдокси решила переговорить со своим мужем и спустилась в библиотеку.

— ...Другое дело, если бы моя сестра Пальмира обладала большим состоянием и у нее была одна только Вирджилия, — говорила Юдокси, — но ведь, кроме Вирджилии, у нее еще трое детей. А брат слишком занят своей женой и детьми, чтобы... Палмер, ты слушаешь меня?

— А? Что? — отозвался муж, отрываясь от груды бумаг, на которые падал светлый круг от настольной лампы, и обращая к Юдокси немолодое лицо.

Он был постоянно занят своими делами, а дела были у него серьезные. Поэтому он почти не уделял внимания таким мелочам семейной жизни, как заботы о родственниках жены.

Юдокси огорченно вздохнула и прекратила разговор. А когда на следующее утро зашла Вирджилия и сообщила об участи второго проекта отделки банка, ей пришлось вздохнуть еще раз. Дело в том, что и новый план не имел успеха. Попросту говоря, в последнюю минуту он с треском провалился. Между тем сколько сил было потрачено на попытки договориться о заказе и контракте! Переговоры то с одним директором, то с другим в тиши их частных кабинетов, тщетные усилия собрать хотя бы половину правления в конторе банка... Директора были неуловимы, и чтобы найти их, требовалось адски много времени, а когда их удавалось найти, они обнаруживали такую уклончивость, что требовалось адски много терпения. Все эти задержки и привели к краху. Чем больше уходило времени, тем больше возникало путаницы и всяческих препятствий, пересматривались пункты, по которым прежде было достигнуто соглашение, возникали сомнения то по одному поводу, то по другому. Эндрю Хилл вдруг счел излишеством все то, над чем столько бились художники, и проникся к их предложениям острой неприязнью, утверждая, что они затемняют целомудренную простоту его первоначального замысла. Роско Орландо Гиббонс стал вообще сомневаться, способны ли эти художники выполнить работу, и был готов предложить кандидатуру своего протеже. Тем более, что тот, как убедилась его дочь Элизабет, побывав в студии Фестуса Гоуэна, был единственным, бесспорно доказавшим свою талантливость.

Нет, перегруженная излишними подробностями давняя история их города не