Орландо - Вирджиния Вулф
Занятая этими наблюдениями, она вошла на Лестер-сквер. Ночь придала привычным зданиям воздушные очертания. Посредине площади на скамье под платаном с удрученным видом сидела молодая женщина, свесив одну руку, а другую уронив на колени, – истинное воплощение грации, наивности и одиночества. Орландо сняла шляпу на манер галантного кавалера, приветствующего женщину в публичном месте. Та подняла точеную головку и посмотрела Орландо в глаза. Они блеснули, словно начищенный чайник, что человеческим глазам почти несвойственно. Незнакомка смотрела на него (ибо видела перед собой мужчину) сквозь серебристую дымку, молча взывая, надеясь, трепеща, страшась. Она поднялась, взяла его под руку. Ибо – что за нужда объяснять? – была из племени тех, кто по ночам наводит лоск на свои товары и расставляет их на прилавке в ожидании того, кто предложит самую высокую цену. Она отвела Орландо к себе, в комнату на Джерард-стрит. Женщина повисла на ее руке столь невесомо и в то же время столь покорно, что всколыхнула в ней чувства, присущие мужчине. Орландо выглядела, чувствовала и разговаривала как мужчина. И все же, долго пробыв женщиной, она заподозрила, что наивность девушки, неловкие ответы, возня с ключом в замке, распахнутая накидка и опущенная рука служили одному – потешить ее мужественность. Они поднялись наверх, и жалкие усилия, потраченные бедняжкой на украшение комнаты и попытку скрыть тот факт, что другой у нее нет, ничуть не обманули Орландо. Обман вызвал у нее презрение, правда пробудила некоторую жалость. Первое чувство проступало сквозь второе, порождая самые странные ощущения, и она не знала, смеяться ей или плакать. Тем временем Нелл, как назвалась девушка, расстегнула перчатки, радиво пряча дырку на большом пальце левой руки, зашла за ширму, где, наверное, подрумянила щеки, оправила платье, повязала на шею платок, беспрестанно болтая, как делают все женщины, желая развлечь любовника, хотя Орландо могла бы поклясться, что, судя по тону ее голоса, мыслями она далеко. Закончив приготовления, она выпорхнула к Орландо и… И тут Орландо не выдержала. Терзаясь гневом, умирая от смеха и жалости, она сбросила личину и призналась, что женщина.
Нелл расхохоталась так громко, что, верно, и на другой стороне улицы услышали.
– Что ж, моя дорогая, – проговорила она, немного отдышавшись, – может, оно и к лучшему. Если уж на то пошло, – (удивительно, как быстро изменилось ее поведение: узнав, что они с Орландо одного пола, она тут же отбросила свои женские штучки), – если уж на то пошло, сегодня я не настроена общаться с противоположным полом. Просто я сижу, как чертов рак, на мели.
Разводя огонь и помешивая в чаше пунш, она рассказывала Орландо историю своей жизни. Поскольку в данный момент нас интересует история самой Орландо, нам нет нужды вникать в похождения другой леди, лишь отметим, что в обществе госпожи Нелл часы пролетали быстро и весело, хотя у нее не было ни грана остроумия, а когда в разговоре всплыло имя мистера Поупа, она простодушно спросила, не приходится ли тот родней изготовителю париков с Джермин-стрит. Тем не менее обаяние непринужденности и соблазнительность красоты оказали на Орландо столь мощное воздействие, что после изысканных фраз, к которым она привыкла, речь бедной девушки, приправленная самыми расхожими уличными выражениями, кружила ей голову, как вино, и она невольно пришла к заключению, что насмешки мистера Поупа, снисходительность мистера Аддисона и секрет лорда Честерфилда сводят на нет всякое удовольствие от общения с остроумцами, пусть их труды и заслуживают глубокого уважения.
У этих несчастных, как выяснила Орландо, ибо Нелл привела Прю, Прю – Китти, а Китти – Роуз, образовалось свое общество, в которое приняли и ее. Каждая поведала историю приключений, приведших к теперешнему образу жизни. Среди них были внебрачные дочери графов, а одна оказалась чуть ли не королевских кровей. Никто из них не пал так низко и не обеднел настолько, чтобы расстаться с перстнем или носовым платком, подтверждавшим их родословную. Итак, они окружили чашу с пуншем, щедро пополняемую Орландо, и принялись делиться презанятными историями и забавными наблюдениями, ведь нельзя отрицать, когда женщины собираются вместе – но тсс! – они всегда убеждаются, что двери плотно закрыты и ни единое слово не просочится в печать. Все, чего они желают – и снова тсс! – не мужчина ли там, на лестнице? Все, чего они желают, хотели мы сказать, когда джентльмен вырвал эти слова из наших уст. У женщин нет желаний, утверждает джентльмен, входя в гостиную Нелл, лишь сплошное кокетство. Без желаний (она его обслужила, и он ушел) их беседы не представляют ни малейшего интереса. «Всем известно, – заявляет мистер С. В., – что в отсутствие стимула в виде представителя противоположного пола женщинам абсолютно не о чем говорить. Когда они одни, то не разговаривают, а грызутся». И поскольку разговаривать они не могут, а грызня не может продолжаться вечно, и всем известно (мистер Т. Р. это доказал), что «женщины неспособны на привязанность к существам своего пола и испытывают друг к другу превеликое отвращение», то чем же они занимаются, собравшись вместе?
Человек здравомыслящий подобными вопросами задаваться вряд ли станет, так воспользуемся же правом биографов и историков и обойдем его стороной, заметив лишь, что Орландо получала огромное удовольствие от общения с представительницами своего пола, а джентльмены пусть доказывают, по своему обыкновению, что это невозможно.
О точном и подробном описании этого периода жизни Орландо не может быть и речи. Пробираясь буквально на ощупь по тускло освещенным, плохо вымощенным и затхлым дворикам между Джерард-стрит и Друри-лейн того времени, мы замечаем ее и тут же теряем из виду. Задача биографа еще более усложняется тем, что в то время ей нравилось носить то мужскую, то женскую одежду. Поэтому в мемуарах современников Орландо часто фигурирует как лорд Такой-то, на самом деле приходившийся ей кузеном, которому приписывают ее щедрость и даже ее стихи. Похоже, Орландо без труда играла разные роли, ибо меняла пол гораздо чаще, чем могут себе представить те, чей гардероб отличается однообразием; и посему собирала двойной урожай: радости жизни возрастали, опыт приумножался. Прямоту бриджей она меняла на соблазнительность юбок и в равной степени пользовалась любовью представителей обоих полов.
Мы можем лишь представлять, как она проводит утро в китайском кимоно, подходящем и мужчине, и женщине, в
