Под знаком незаконнорожденных - Владимир Владимирович Набоков
«Что ж, по крайней мере, ты знаешь, что я думаю, – сказал Максимов, беря исторический роман, который читал, когда вошел Круг. – Но мы еще не закончили. Я попрошу Анну тоже поговорить с тобой, нравится тебе это или нет. Возможно, ей повезет больше. Я думаю, Давид с ней в огороде. Мы обедаем в час».
Ночь выдалась ненастной, она металась и задыхалась жестокими потоками дождя, и в стылости холодного тихого утра мокрые бурые астры пребывали в полном смятении, а остро пахнущие лиловые листья капусты, между грубыми прожилками которых личинки наделали отвратительных дыр, были запятнаны ртутью. Давид с мечтательным выражением сидел в тачке, а маленькая пожилая дама пыталась толкать ее по грязной глинистой дорожке.
«Не могу!» – воскликнула она со смехом и откинула с виска прядь тонких серебристых волос.
Давид выбрался из тачки. Круг, не глядя на Анну Петровну, сказал, что ему подумалось, не слишком ли холодно мальчику без пальто, на что она ответила, что белый свитер, который был на нем, достаточно плотный и удобный. Ольге почему-то никогда особенно не нравилась Анна Петровна и ее приторная праведность.
«Хочу взять его с собой на длинную прогулку, – сказал Круг. – Должно быть, он вам уже порядком надоел. Обед в час, верно?»
Что он говорил, какими словами пользовался, – не имело значения; он продолжал избегать ее прямого доброжелательного взгляда, на который, как ему казалось, он не мог ответить тем же, и прислушивался к собственному голосу, нижущему тривиальные звуки в тишине съежившегося мира.
Стоя на том же месте, она проводила взглядом отца и сына, рука об руку идущих к дороге. Совершенно неподвижная, перебирающая связку ключей и наперсток в оттопыренных карманах черной кофты.
По шоколадно-коричневой дороге были разбросаны кораллы разбитых кистей рябины. Ягоды сморщились и запылились, но даже если бы они были сочными и чистыми, ты, конечно, не мог бы их отведать. Варенье – другое дело. Нет, я сказал: нет. Попробовать – все равно что съесть. Несколько кленов в тихом сыром лесу, через который шла дорога, сохранили свои крашеные листья, но березы были совсем голые. Давид поскользнулся и с большим самообладанием продлил скольжение, чтобы получить удовольствие от сидения на липкой земле. Вставай, вставай. Но он еще посидел немного, в притворном изумлении глядя вверх смеющимися глазами. Его волосы были влажными и горячими. Вставай. Конечно, это сон, думал Круг, эта тишь, глубокая ирония поздней осени, далеко от дома. Почему мы оказались именно здесь? Хилое солнце вновь попыталось оживить белесое небо: миг-другой две колеблющиеся тени, призрак К и призрак Д, шествовали на теневых ходулях, подражая человеческой походке, а затем пропали. Пустая бутылка.
«Хочешь, – сказал он, – возьми эту скотомскую бутылку и жахни ею о ствол. Она взорвется с дивным треском».
Но она отлетела в ржавые волны папоротника-орляка целой и невредимой, и ему пришлось самому лезть за ней вброд, потому что место было слишком сырым для неподходящей пары обуви, надетой Давидом.
«Попробуй еще раз».
Она отказывалась разлетаться на куски.
«Ладно, давай я».
Поблизости торчал столб с надписью: «Охота запрещена». В него он и швырнул с яростью зеленую водочную бутылку. Он был крупным, тяжелым мужчиной. Давид отступил назад. Бутылка взорвалась, как звезда.
Вскоре они вышли на открытую местность. Кто сей, праздно рассевшийся на ограде? На нем были высокие сапоги и картуз, но он не походил на крестьянина. Незнакомец улыбнулся и сказал:
«Доброе утро, профессор!»
«И вам доброго утра», – ответил Круг, не останавливаясь. Вероятно, один из тех, кто снабжает Максимовых дичью и ягодами.
Дачи справа от дороги по большей части пустовали. Кое-где, однако, дачная жизнь еще теплилась. Перед крыльцом одного из домов черный сундук с медными уголками, два-три узла и беспомощного вида велосипед с обмотанными педалями – стоял, валялись и лежал, дожидаясь какого-нибудь средства передвижения, и ребенок в городской одежде в последний раз качался на печальных качелях, подвешенных между двух сосен, знававших лучшие времена. Чуть дальше две пожилые женщины с заплаканными лицами хоронили убитую из милосердия собаку вместе со старым крокетным шаром, на котором виднелись следы ее веселых молодых зубов. В другом саду седобородый человек, похожий на Уолта Уитмена и одетый в костюм егеря, сидел перед мольбертом, и, хотя было без четверти одиннадцать ничем не примечательного утра, на его холсте ширился пепельно-красный закат; он же работал над деревьями и некоторыми другими деталями, которые накануне ему не дали закончить наступившие сумерки. Слева, в сосновой роще, очень прямо сидевшая на скамейке девушка с резкими жестами недоумения и тревоги быстро говорила («возмездие… бомбы… трусы… о, Фокус, будь я мужчиной…»), обращаясь к студенту в синей шапочке, сидевшему со склоненной головой и тыкавшему концом тонкого, туго свернутого зонтика, принадлежавшего его бледной подруге, в обрывки бумаги, автобусные билеты, сосновые иглы, кукольные или рыбьи глаза и мягкую землю. Но в остальном некогда беззаботное курортное местечко опустело, ставни были закрыты, ободранная детская коляска лежала в канаве колесами кверху, и телеграфные столбы, эти безрукие увальни, скорбно гудели в унисон с пульсирующей в голове кровью.
Дорога пошла под небольшой уклон, и затем показалась деревня с туманной пустошью с одной стороны и озером Малёр с другой. Упомянутые молочником плакаты придавали приятный оттенок цивилизованности и гражданской зрелости скромной деревушке, ютящейся под низкими замшелыми крышами. Несколько костлявых крестьянок и их тугопузые дети собрались перед деревенской ратушей, красиво украшенной к предстоящим празднествам; а из окон почтового отделения слева и из окон полицейского участка справа служащие в форме жадными пытливыми глазами, полными приятного предвкушения, следили за ходом работы, которая несомненно спорилась. Вдруг, со звуком, похожим на крик новорожденного, только что установленный громкоговоритель ожил, после чего столь же внезапно заглох.
«Там есть игрушки», – сказал Давид, указывая через дорогу на эклектичный магазинчик, торговавший всякой всячиной – от бакалеи до русских валенок.
«Ладно, – сказал Круг, – давай посмотрим, что там».
Но едва нетерпеливый ребенок первым начал переходить дорогу, со стороны окружного шоссе на полной скорости выскочил большой черный автомобиль, и Круг, рванувшись вперед, резко оттащил Давида назад, когда машина с грохотом пронеслась мимо, оставив после себя звон в ушах и раздавленную тушку курицы.
«Мне больно», – сказал Давид.
Круг почувствовал слабость в коленях и велел Давиду поторопиться, чтобы он не успел заметить мертвую птицу.
«Сколько же раз…» – сказал Круг.
Ручная копия смертоносной машины (вибрации которой все еще
