К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
– Убежал от меня, а куда – не знаю.
– В Ароне злобы нет, – проговорил Ли задумчиво.
– Знаю, меня самого это беспокоит. Но ведь он ни за что не решится, правда? Как ты думаешь, Ли?
– Старая история! Когда человек спрашивает у другого, что он думает, ему хочется, чтобы тот подтвердил его собственное мнение. Это все равно что спрашивать у официанта, что сегодня стоит заказать. Не знаю я, решится или нет.
– И зачем только я это сделал? – воскликнул Кэл. – Зачем?
– Пожалуйста, не усложняй, – сказал Ли. – Отлично знаешь зачем. Ты разозлился на него, а разозлился потому, что обиделся на отца. Проще простого: разозлился, и все.
– Наверное, ты прав… Но я не хочу быть злым, не хочу! Что же мне делать, Ли, подскажи!
– Погоди-ка, кажется, это отец. – Ли выскользнул за дверь.
Кэл слышал, как они о чем-то говорят, потом Ли вернулся.
– На почту идет. Иногда мне кажется, что все мужское население Салинаса отправляется днем на почту, хотя никакой почты в это время не привозят.
– Многие по дороге заходят выпить, – заметил Кэл.
– Да, своего рода обычай, расслабиться можно, знакомых повидать… Знаешь, Кэл, – переменил Ли тему, – не нравится мне отец, очень не нравится. Глаза какие-то неподвижные, и вообще… Да, совсем забыл. Ты новость слышал? Вчера ночью твоя мать покончила с собой.
– Как покончила? Правда? – вскинулся Кэл и проворчал: – Надеюсь, помучилась хорошенько… Господи, что я говорю! Вот видишь, опять! Не хочу я быть таким, не хочу!
Ли не спеша почесал голову в одном месте, потом в другом, в третьем, будто она вся кругом зачесалась. Ему нужно было выиграть время и принять глубокомысленный вид. Наконец он спросил:
– Ты получил удовольствие от того, что сжег деньги?
– M-м… Кажется, да.
– А тебе не кажется, что ты получаешь удовольствие от самобичевания? Что наслаждаешься тем, что терзаешь себя?
– Ли!..
– Ты чересчур поглощен собой. Заворожен трагедией Калеба Траска. Еще бы! Калеб – великий и неповторимый. Калеб, чьи страдания должны быть воспеты новым Гомером. А тебе никогда не приходило в голову, что ты всего-навсего мальчишка? Просто-напросто зловредный сопляк, зловредный и в то же время благородный – как все сопляки. Молокосос, набравшийся скверных привычек, но и сохранивший редкую чистоту помыслов. Допускаю, что у тебя побольше энергии, побольше напористости, чем у других. Но в остальном ты такой же мальчишка, как твои сверстники. Хочешь выставить себя великомучеником только потому, что от шлюхи родился? А если, не дай бог, что-нибудь случилось с Ароном, то и роль братоубийцы себе присвоить? Сопляк ты несчастный!
Кэл медленно отвернулся к столу. Затаив дыхание, Ли пристально следил за ним – точно так же, как врач следит за тем, как действует на пациента укол. Он видел, какие чувства бушуют в его подопечном: ярость, вызванная оскорблением, желание нанести ответный удар и сменившая его горькая обида – признак того, что кризис миновал.
Ли облегченно вздохнул. Он действовал настойчиво и нежно, и труд его, судя по всему, не пропал даром.
– Кэл, мы – народ необузданный, – негромко начал он. – Надеюсь, тебя не удивляет, что я говорю «мы»? Вероятно, правильно утверждают, что американцы происходят из бродяг и бедокуров, драчунов и спорщиков, психопатов и преступников. Но среди наших предков были и мужественные, независимые и великодушные люди. Иначе мы бы до сих пор лепились на жалких кочках истощенной земли Старого Света и голодали.
Кэл повернулся к Ли, его насупившееся лицо расплылось в улыбке. Китаец понимал, что ему не удастся совсем уж заговорить своего воспитанника, а тот понимал, ради чего старается Ли, и был благодарен ему.
– Я говорю «мы», потому что нам всем это передалось, независимо от того, откуда приехали наши отцы. У американцев разных цветов и оттенков кожи есть нечто общее. Все мы – порода, которая вывелась сама по себе. Именно поэтому мы ласковы и жестоки, как дети. Среди нас есть отчаянные смельчаки и жалкие трусы. Мы быстро сходимся с людьми, а с другой стороны, побаиваемся чужаков. Хвастаемся своими успехами и вместе с тем подражаем другим, как обезьяны. Мы чересчур сентиментальны, но и вполне прозаичны. Мы прагматики до мозга костей, расчетливость у нас в крови, а в то же время назови мне другую страну, которая так вдохновляется идеалами. Мы слишком много едим. У нас нет ни вкуса, ни чувства меры. Мы понапрасну растрачиваем нашу энергию. В Старом Свете говорят, что американцы из варварства перескочили сразу в декаданс, миновав промежуточные стадии. Но может быть, те, кто критикует Америку, просто не подобрали ключ к нашему образу жизни? Да, мы все такие, Кэл, все до единого. И ты не очень отличаешься от других.
– Зубы заговариваешь? – улыбнулся Кэл. – Ну, давай, давай.
– Нечего мне больше давать. Я все сказал. Отцу пора бы вернуться. Беспокоит он меня. – С этими словами Ли торопливо вышел.
В прихожей, у входной двери, прислонившись к стене, стоял Адам. Плечи у него были опущены, шляпа сбилась на глаза.
– Адам, что с тобой?
– Не знаю. Устал вроде бы. Устал.
Ли взял его под руку, ему показалось, что Адам не знает, как пройти в гостиную. В комнате он тяжело рухнул в кресло, Ли снял с него шляпу. Правой рукой Адам потирал наружную сторону левой руки. Глаза у него были какие-то странные – неестественно-прозрачные и неподвижные, губы пересохли и распухли, речь сделалась, как у говорящего во сне – медленной, слышимой словно бы откуда-то издалека. Он яростно тер руку.
– Удивительно, – проговорил он. – Должно быть, в обморок упал… на почте. Никогда такого не было. Мистер Пьода мне нашатырю под нос. Всего и
