Гейвин Максвелл - Кольцо светлой воды
Я снял замок и открыл крышку, и Мидж выскочил оттуда как молния. Как угорь он вывернулся из моих дрожащих рук и со страшной скоростью исчез в салоне самолёта.
Я попытался выбраться в проход и лишь заметил его передвижение по суматохе, возникшей среди пассажиров, что весьма походило на появление хорька в курятнике.
То тут, то там раздавался то крик, то визг и хлопки пальто, а посредине салона какая-то женщина вскочила с ногами на кресло и завопила: "Крыса! Крыса!" Затем к ней подошла стюардесса, и буквально через несколько секунд та уже сидела на своём месте и благодушно улыбалась. Я думаю, что эта богиня могла бы свободно справиться с охваченной паникой толпой.
Я теперь уже выбрался в проход и, заметив, как хвост Миджа исчез под ногами солидного индийца в белом тюрбане, сделал бросок и растянулся во весь рост на животе. Хвост поймать мне не удалось, но зато я крепко ухватился за обутую в сандалии ногу его соседки, к тому же совсем непонятно почему всё лицо у меня оказалось вымазано каким-то мясным соусом. Я с трудом поднялся на ноги, бессвязно бормоча извинения, а индиец удостоил меня таким долгим и совершенно невыразительным взглядом, что даже в своём сверхвозбуждённом состоянии я не смог разобрать в нём никакого смысла. Однако я с радостью отметил: что-то в моём облике, возможно соус, покорило сердца основной массы пассажиров, и они теперь смотрели на меня как на безобидного клоуна, а не на опасного лунатика. И тут снова вмешалась стюардесса.
- Может было б лучше, - сказала она с исключительно обворожительной улыбкой, - если бы вы сели на своё место, а я найду зверька и принесу его вам. - Она, пожалуй, сказала бы то же самое, если бы Мидж был заблудшим слоном-отшельником.
Я объяснил ей, что Мидж, потерявшись, с перепугу может укусить незнакомого человека, но она скептически отнеслась к моим словам, и я вернулся на своё место.
Я слышал в салоне позади себя шум беготни и погони, но видеть почти ничего не видел. Я сидел, вытянув шею и повернув голову назад, пытаясь из-за спинки сиденья уследить за ходом погони, как вдруг услышал у своих ног знакомое жалобное повизгиванье, зов и приветствие, Мидж прыгнул мне на колени и стал тыкаться мне в лицо и шею. В этом чужом мире в самолёте я был единственным знакомым ему существом, и при этом первом спонтанном возвращении было посеяно семя абсолютного доверия ко мне, которого он не утратил до конца жизни.
В течение последующих часа или двух он спал у меня на коленях, слезая время от времени для обильных испражнений на газету у моих ног, и мне приходилось без всякой у тому подготовки проявлять ловкость рук и, крадучись, убирать всё это с глаз долой и застилать всё вновь свежими газетами. Как только он проявлял признаки беспокойства, я звонил, чтобы принесли воды и рыбы, поскольку, как и рассказчица из "Тысячи и одной ночи", чувствовал, что если мне не удастся удерживать его внимание, то возмездие падёт на меня.
Выдры совершенно не приспособлены к бездействию. То есть, они не могут как, скажем, собаки, лежать и бодрствовать, они либо спят, либо полностью увлечены игрой или каким-либо другим занятием. Если под рукой не оказывается подходящей игрушки, или же у них плохое настроение, то они из самых лучших побуждений стремятся опустошить всё вокруг. Я убеждён, что выдры совершенно нетерпимы к порядку и чистоте в любой форме, и чем больший хаос они создают, тем получают больше удовлетворения. Любая комната недостаточно пригодна для обитания, пока они не перевернут всё вверх дном: подушки с диванов и кресел надо сбросить на пол, книги надо вытащить из книжных шкафов, корзины для бумаг - опрокинуть и весь мусор разбросать как можно шире, выдвижные ящики надо открыть и содержимое переворошить и разбросать. Комната, в которой выдре была предоставлена свобода действий, представляет собой не что иное, как результат поспешного поиска грабителем какой-либо ценности, которая по его мнению спрятана там. Я никогда толком не задумывался над смыслом выражения "обвальный обыск" до тех пор, пока не убедился, на что способна в этом плане выдра.
Эта черта поведения выдры отчасти вызвана огромной любознательностью, традиционно присущей мангустам, но в такой степени что любая мангуста выглядит в таком сравнении очень бледно. Выдре обязательно нужно всё выяснить и обязательно принять участие в чём бы то ни было, но прежде всего ей нужно знать, что находится в любой упаковке или же за созданной человеком преградой. Всё это вместе с почти сверхъестественным чувством механики, заключающемся в способности открывать запоры, а в более общем плане чувством статики и динамики, вызывает необходимость убирать ценные вещи вообще, это гораздо безопаснее, чем бросать вызов изобретательности выдры созданием хитроумных препятствий. Но всё это мне ещё предстояло узнать позднее.
Мы летели уже около пяти часов и, должно быть, подлетали к Каиру, когда на Миджбила нашло такое настроение. Всё началось с относительно безобидного налёта на тщательно расстеленные у меня под ногами газеты, и через минуту-другую всё вокруг стало похоже на улицу, по которой проезжала королевская особа, всё было усыпано серпантином и конфетти. Затем его внимание переключилось на коробку, спальное отделение которой было наполнено мелкой древесной стружкой. Сначала он залез в неё головой вперёд по плечи и с невероятной скоростью стал выбрасывать стружку назад, затем залез туда целиком, лег на спину и стал всеми четырьмя лапами имитировать велосипедиста и вышвырнул остатки. Я изо всех сил старался прибрать мусор, но это больше походило на работу судовых насосов, не справляющихся со слишком большой течью, и я безнадёжно отставал в этой гонке, когда он обратил внимание на холщовую дорожную сумку моей соседки, стоявшую на полу рядом с ним. Молния задержала его не более чем на несколько секунд, по всей вероятности он совершенно случайно дёрнул её назад и моментально ушёл в сумку с головой, выбрасывая журналы, платки, перчатки, флаконы с таблетками, баночки с затычками для ушей и прочие личные вещи, которые берут с собой в дальнюю дорогу.
Слава богу, соседка крепко спала, и мне удалось незаметно вытащить Миджа за хвост и кое-как затолкать всё это обратно. Я надеялся, что она выйдет в Каире, прежде чем мой позор всплывёт наружу, и к моему безграничному удовлетворению так оно и случилось. Я всё ещё боролся с Миджем, когда зажглась команда "Пристегнуть ремни", мы стали заходить на посадку и вскоре очутились на бетонном поле аэродрома, где надо было ждать сорок минут.
Мне кажется, именно в Каире я понял, какое сложное и, как мне тогда казалось, непредсказуемое создание я себе приобрёл. Из самолёта я вышел последним и, пока мы с ним были на земле, хлопот с ним было не больше, чем с послушным китайским мопсом. Я надел на него поводок и прогуливал его по краю лётного поля, вокруг нас с рёвом садились и взлетали реактивные самолёты, но он и виду не подавал, что замечает их. Он трусил рядом со мной, останавливаясь как собака, чтобы понюхать траву то тут, то там и, когда я зашёл в буфет чего-нибудь выпить, он сидел у моих ног так, как будто именно к такой жизни и был привычен.
По пути назад к самолёту какой-то египетский чиновник задал мне первый из множества в последующие месяцы вопросов по поводу моего питомца.
- Что это у вас такое? - спросил он. - Горностай?
По-настоящему беды мои начались в Париже бесконечно много времени спустя. Время от времени Мидж спал, я же не сомкнул глаз, и вот уже более полутора суток я даже не вздремнул. Мне нужно было переехать в другой аэропорт и, поскольку я знал, что Миджу ничего не стоит выскользнуть из своей упряжи, у меня не было другого выхода, как только посадить его обратно в ящик. Однако ящик был в плачевном состоянии, одна петля болталась, оторвавшись от крышки.
За полчаса до Парижа я позвонил в последний раз, чтобы мне принесли воды и рыбы, и объяснил стюардессе своё бедственное положение. Она сходила в кабину экипажа, через несколько минут вернулась и сообщила, что один из лётчиков вскоре придёт, заколотит и перевяжет ящик. В то же время она предупредила меня, что правила "Эр-Франс" отличаются от правил "Трансуорлд", и что от Парижа ящик поедет багажом, а не в пассажирской кабине самолёта. Мидж в это время спал на спине у меня за пазухой, и мне пришлось переломить себя, чтобы обмануть его доверие и запихать его назад в эту ненавистную тюрьму и слушать его жалобные крики, пока заколачивали ящик, который мне вдруг показался гробом. Есть один пока ещё слабо изученный фактор, который приводит к гибели многих диких животных при перевозке.
Его обычно называют "дорожный шок", но истинные причины его пока неизвестны. Я лично убеждён в том, что он сродни так называемой "добровольной смерти", на которую по давно укоренившимся поверьям способны африканцы. Жизнь становится невыносимой, и животное, конечно совершенно бессознательно, "предпочитает"
