Укридж. Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Что мне делать?!
– Быть может, вы разрешите мне одолжить вам мой?
– Ваш?
– У меня есть очень пристойный фрак. Подарок его сиятельства покойного графа Окстедского, у которого я служил много лет. Думается, он будет сидеть на вас как влитой, сэр. Его сиятельство был примерно одного с вами роста, хотя, пожалуй, чуточку похудощавее. Принести его, сэр? Он у меня в сундуке внизу.
Законы гостеприимства священны. Через пятнадцать минут у Марио соберутся шестеро бонвиванов, и что они будут делать при наличии отсутствия хлебосольного хозяина? Я слабосильно кивнул.
– Вы очень добры, – умудрился я выговорить.
– Ну что вы, сэр. Для меня это удовольствие.
Если он сказал правду, мне остается только радоваться, что хоть кто-то извлек удовольствие из ситуации.
В том, что покойный граф Окстедский действительно был чуточку похудощавей меня, я убедился, едва начал натягивать брюки. До того момента меня всегда восхищал тип стройного мелкокостного английского аристократа, но не прошло и пары минут, как я пожалел, что Баулс не служил у приверженца диеты, богатой углеводами. И еще я пожалел, что мода на фраки с бархатными воротниками, раз уж ей приспичило возникнуть, не продержалась на несколько лет дольше. Как ни тускл был свет в моей спальне, его яркости хватило на то, чтобы я содрогнулся, увидев себя в зеркале.
И тут я ощутил странный запашок.
– Здесь кажется душновато, Баулс?
– Нет, сэр, мне не кажется.
– А вы не замечаете непонятного запаха?
– Нет, сэр. Однако я удручен довольно сильным насморком. Если вы готовы, сэр, я вызову такси.
Нафталин! Вот какой запах я учуял. В такси он накатился на меня, как девятый вал. Всю дорогу до «У Марио» он окутывал меня точно туман, но всю свою полноту его благоухание обрело в тот миг, когда я вошел в вестибюль и снял пальто. Гардеробщик, вручая мне номерок, изумленно потянул носом, двое-трое людей, стоявших поблизости, поспешно покинули мои окрестности, а мои друзья, когда я присоединился к ним, высказали свое мнение с подкупающей дружеской откровенностью. С полным единодушием они без обиняков поставили меня в известность, что терпят мое присутствие только потому, что за ужин плачу я.
Ощущение прокаженности, порожденное этой беспощадной принципиальностью, заставило меня по окончании ужина подняться на балкон над залом, чтобы покурить в одиночестве. Мои гости весело танцевали, но подобные наслаждения были не для меня. К тому же мой бархатный воротник снискал множество насмешливых замечаний, а я человек с тонкой кожей. Скорчившись в безлюдном уголке балкона, окруженный изгоями, которых не допускали в зал, так как они были без фраков, я жевал сигару и брюзгливым взором наблюдал за праздничным весельем. Пространство, отведенное под танцующих, было переполнено, и пары то опасливо кружились, то беспощадно пролагали себе дорогу, используя партнершу в качестве тарана. Среди беспощадных таранщиков особенно выделялся человек крупного сложения, который искусно подражал паровому катку. Он танцевал мощно, энергично, и едва он устремлялся вперед, как на его пути тут же возникала брешь.
С самого начала в этом человеке чудилось что-то знакомое, но из-за его оригинальной скорченной манеры танцевать, которая, казалось, воспроизводила манеру мистера Джеймса Д. Джеффриса передвигаться по рингу, увидеть его лицо мне выпало не сразу. Но затем музыка оборвалась, он выпрямился, чтобы похлопать в ладоши, требуя повторения, и мне открылись его гнусные черты.
Это был Укридж! Укридж, чтобы черт его подрал, в моем фраке, облегавшем его с такой элегантностью, без единой морщинки, что он вполне мог сойти со страниц романа Уйды, живописующего высший свет. До этой секунды до меня толком не доходил смысл выражения «безупречный фрак». Со страстным воплем я взвился из своего кресла и, окруженный густым ароматом нафталина, устремился к лестнице. Как Гамлет по куда меньшему поводу, я жаждал сразить этого предателя, пока он в грубом пресыщенье пребывает, пока его грехи цветут, как май, пока он пьян, в кощунстве иль в непотребстве, то путь ему на небеса закроют.
– Но, малышок, – сказал Укридж, оттесненный в угол фойе вдали от суетной толпы, – будь же благоразумен.
Я очистил свою грудь от доброй толики губительного груза, обременяющего сердце.
– Но откуда мне было знать, что тебе понадобятся эти тряпки? Взгляни на случившееся с моей позиции, старый конь. Я знал тебя, малышок, как доброго истинного товарища, который с восторгом одолжил бы закадычному другу свой фрак со всеми принадлежностями в любое время, когда они бы не требовались ему самому, а поскольку, когда я зашел к тебе домой, тебя там не было, то попросить тебя одолжить их мне я не мог, а потому, естественно, просто их позаимствовал. Маленькое недоразумение, одно из тех, которые невозможно предвидеть. По счастью, как я вижу, у тебя был в запасе еще один, и, значит, в конце концов все прекрасно уладилось.
– Не думаешь же ты, что этот пакостный маскарадный костюм – мой?!
– Неужели нет? – изумился Укридж.
– Собственность Баулса. Он мне его одолжил.
– И ты в нем удивительно хорош, малышок, – сказал Укридж. – Провалиться мне, если ты не смахиваешь на герцога или кого-нибудь там еще.
– И от меня разит, как от лавки старьевщика!
– Вздор, мой милый старый малышок, вздор. Всего лишь легкий намек на приятно-ароматное антисептическое средство. Только лишь. И мне он нравится. Очень бодрит. Нет, правда, старичок, просто поразительно, как ты выглядишь в этом костюме. Исполненным достоинства. Вот слова, которые я искал. Ты выглядишь исполненным достоинства. Тут все девушки только это и твердят. Когда ты сейчас шел поговорить со мной, я услышал, как одна из них прошептала: «Кто это такой?» Вот видишь!
– А может быть: «Что это такое?»
– Ха-ха-ха! – разразился Укридж, стремясь улестить меня подхалимским смехом. – Чертовски хорошо! Дьявольски хорошо! Не «кто это такой?», а «что это такое?». Просто не понимаю, откуда у тебя что берется. Кошки-мышки, да будь у меня твой мозг… Но теперь, малышок, с твоего разрешения, я должен вернуться к бедной малютке Доре. Она, наверное, ломает голову, куда я делся.
Многозначительность этих слов на мгновение заставила меня забыть мой праведный гнев.
– Ты здесь с той девушкой, которую водил на дневное представление?
– Да. Мне немножечко повезло с Дерби, и я подумал, что сострадание требует пригласить ее провести где-нибудь приятный вечерок. Жизнь у нее такая серая!
– Естественно, раз она вынуждена постоянно тебя видеть.
– Кажется, переходим на личности, старый конь? – с упреком сказал Укридж. – Обидно. Но я знаю, на самом деле ты так не думаешь. На самом деле у тебя золотое сердце. Сколько раз я это говорил! Только
