К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
– Должно быть, тени от иголки испугалась, – сказал Джо. – Чем меньше знаешь, тем лучше – я так считаю.
– Что верно, то верно, – согласилась девица.
Глава 40
1
Утопая в подушках, Кейт бессильно откинулась на спинку кресла. Ее била нервная дрожь, по телу ползли мурашки, волосы шевелились на голове.
– Успокойся, – негромко твердила она себе. – Возьми себя в руки. Не обращай внимания. Ни о чем не думай. Сопляк паршивый!
Ей вдруг вспомнился один-единственный человек, который вызывал у нее такой же панический страх и жгучую ненависть. Это был Сэмюэл Гамильтон – седобородый, румяный, своими насмешливыми глазами он словно сдирал с нее кожу и заглядывал в самую глубь ее существа. Забинтованным указательным пальцем Кейт подцепила тонкую цепочку и вытянула из-за корсажа прикрепленные к ней два ключа от сейфа, золотые часики с булавкой в виде лилии и маленький стальной патрон с кольцом на крышке. Она не спеша отвинтила крышку, расправив юбку, вытряхнула из трубочки желатиновую капсулу, поднесла ее к свету: внутри шесть белых кристалликов морфия – верное, безотказное средство. Потом аккуратно опустила капсулу в патрон, завинтила крышку и опустила цепочку за лиф.
«Вы просто боитесь и поэтому прячетесь», – звенели у нее в голове слова Кэла. Чтобы избавиться от навязчивого звучания, она повторила их вслух. Звон перестал, но перед ее внутренним взором возникла отчетливая картина, и она не гнала ее прочь – ей надо было оживить воспоминания.
2
Это случилось перед тем, как Кейт велела сделать пристройку. Она получила чек, оставленный ей Чарльзом. Чек был обменен на крупные казначейские билеты, и билеты стопками лежали в сейфе Монтерейского окружного банка.
Как раз тогда ей начало крючить пальцы от боли. Она могла уехать. Денег у нее было предостаточно – останавливала только возможность выжать из заведения побольше. Кроме того, лучше подождать, пока она совсем поправится.
Но совсем Кейт так и не поправилась. Нью-Йорк казался холодным и очень далеким.
Однажды она получила письмо, подписанное: «Этель». Какая еще Этель? Женщин с таким именем – как собак нерезаных. И вообще – что за наглость клянчить деньги! Письмо было написано какими-то каракулями на плохой линованной бумаге.
Немного погодя Этель заявилась собственной персоной, и Кейт едва узнала ее.
Сидевшая за столом Кейт встретила гостью спокойно, холодно и настороженно.
– Давненько тебя не было видно, – сказала она.
Этель держала себя, как старый солдат, заглянувший навестить своего сержанта, который когда-то его муштровал.
– Болела я. – Этель расплылась и огрубела. Ее старательно вычищенная одежда выдавала бедность.
– Где ты?.. Где проживаешь-то? – спросила Кейт, нетерпеливо дожидаясь, когда эта старая развалина перейдет к делу.
– В гостинице, в «Южно-Тихоокеанской»… Комнату там сняла.
– Значит, не работаешь больше?
– Так и не сумела устроиться. Зачем ты меня прогнала, Кейт? – Краем матерчатой перчатки Этель промокнула выступившие на глазах крупные слезы. – Плохи у меня дела, ей-ей, плохи. Первый раз попалась, когда новый судья к нам заявился. Три месяца дал, хотя за мной ничего такого не числилось, то есть здесь, в городе, не числилось. Вышла я, значит, и с нашим Джо слюбилась. Знать не знала, что подцепила заразу. А от меня наш бывший клиент… симпатичный такой, десятником на путях работает. Ну он, само собой, трепку мне, нос повредил, четыре зуба вышиб. Судья, значит, новый еще на полгода меня упек. А за полгода, сама знаешь, всех растеряешь, клиентов-то. Будто тебя и нет больше. Вот и не сумела я снова бизнес наладить.
Кейт слушала и равнодушно кивала, даже не особенно стараясь показать, что сочувствует. Она догадывалась, что Этель хочет поймать ее на крючок. Вот-вот кинет наживку, сообразила Кейт и сделала ответный ход. Она выдвинула ящик стола, достала денег и протянула Этель.
– Не такая я, чтоб старую подругу в беде бросить, – сказала она. – Может, тебе куда-нибудь перебраться, в другом месте попробовать? Глядишь, фортуна и повернется к тебе.
Этель едва удержалась, чтобы не схватить сразу деньги, и развернула бумажки веером, как карты в покере, – четыре десятидолларовых билета. Губы у нее задрожали.
– А я-то рассчитывала, что у тебя побольше найдется. Старой подруге – четыре десятки всего?
– Что значит «всего»?
– Разве ты не получила мое письмо?
– Какое еще письмо?
– Ах-ах! – проговорила Этель. – Значит, затерялось на почте. До чего ж безалаберные! Ну ладно… Я-то считала, что повнимательнее ко мне будешь. Плоха я, болею часто. В животе вот тяжесть какая-то последнее время. – Она вздохнула и затараторила так, что Кейт поняла: заранее все наизусть выучила. – Ты же знаешь, что я вроде как ясновидящая. Могу заранее сказать, что и как исполнится. Видения у меня. Как примерещится, так потом и сбудется. Один сказал мне, что сеансы надо устраивать, бизнес делать. Ты, говорит, медюм прирожденный. Ты же знаешь.
– Понятия не имею, – отвечала Кейт.
– Правда? Значит, просто внимания не обращала. Остальные-то все знают. Я им разные вещи рассказывала, так потом они взаправду происходили.
– Ты куда гнешь? Выкладывай.
– Было, значит, мне видение – я его хорошо помню, потому как в ту ночь Фей померла. – Этель скользнула взглядом по непроницаемому лицу Кейт и продолжала настойчиво: – Дождик еще тогда пошел, и мне тоже дождик мерещился, и вообще мокро было. Ну вот, вижу я, значит, тебя, из кухни на двор выходишь. Темень на дворе не особенная, как раз луна показалась малость.
