Финеас Финн - Энтони Троллоп
– Ни словом больше с ним не перемолвлюсь! – воскликнула разгневанная миссис Лоу.
– Мне теперь тоже нечего ему сказать.
– Ни теперь, ни после, – с огромной убежденностью заявила супруга. – Он тебя обманул.
– Нет, – сказал мистер Лоу, который, будучи человеком основательным и вдумчивым, всегда оставался справедливым, – он меня не обманывал. Он всегда был искренен и искренне же менял свое мнение. Но он слаб и слеп и летит, как мотылек, на пламя. А мотылька всегда жаль – и хочется помочь ему сохранить хоть обрывки крыльев.
Финеас же, написав письмо мистеру Лоу, отправился в Линкольнс-Инн, минуя известные своим угрюмым видом улицы Сохо, Сент-Джайлс и Лонг-Акр. Он знал здесь каждый угол, проходя последние три года почти ежедневно одним и тем же путем. Этот маршрут он любил, хотя легко мог пойти другой дорогой, почти не делая крюк, через фешенебельные Оксфорд-стрит и Холборн, но ему нравилось, идя напрямую, кратчайшим путем, осознавать себя деловым человеком, и он часто повторял себе, что иные вещи, неприветливые и мрачные на вид, могут быть в действительности не так уж плохи. Здание Линкольнс-Инн было мрачным, а тамошние суды – пожалуй, самыми суровыми из всех. Три комнаты мистера Лоу на Олд-сквер, бурые от переплетов громоздившихся повсюду юридических книг и пыльных документов, обставленные мебелью, которая была бурой всегда и еще побурела с годами, представлялись юному ученику унылейшим из всех известных ему помещений. Впрочем, и само изучение юриспруденции едва ли можно назвать захватывающим занятием – по крайней мере, пока разум недостаточно созрел, чтобы видеть красоту в его конечной цели. Финеас за три года рассуждений об этих предметах научился верить, что уродливое снаружи может быть прекрасным внутри, и потому предпочитал идти через улицы бедные и неприглядные – Поланд-стрит и площадь Сохо, а оттуда – по Севен-Дайалс и Лонг-Акр. Такой моцион вполне соответствовал его утренним занятиям, и он наслаждался тем, как они подходят друг к другу. Но теперь он успел привыкнуть к яркому свету фонарей в роскошном Вестминстерском дворце и его окрестностях и обнаружил, что пейзажи Сент-Джайлса действуют на него плохо. Идти по Пэлл-Мэлл и через парк до Парламент-стрит или до казначейства была куда веселее, а новые правительственные здания на Даунинг-стрит, уже наполовину построенные, теперь интересовали его куда больше, чем будущий Королевский суд, который предлагалось расположить вблизи Линкольнс-Инн. Направляясь к домику привратника под высокими воротами, он сказал себе, что рад спасению – по крайней мере на время – от здешней тоскливой и безрадостной жизни. Насколько было бы приятнее сидеть в своем кабинете в казначействе, а не в этом древнем учреждении! В конце концов, если уж говорить о вопросах денежных, должность в казначействе вполне могла принести доход больше – и быстрее, – чем работа адвоката. А кроме того, такая должность, как и место в парламенте, не входила в противоречие с присутствием в его жизни леди Лоры, в то время как с конторой в Линкольнс-Инн на Олд-сквер ее особа была несовместима.
Тем не менее, когда старик-привратник как будто обрадовался, что Финеас отказывается от комнат, тот невольно почувствовал укол сожаления.
– Тогда их сможет снять мистер Грин, – сказал привратник. – Ох он и обрадуется. Уж и не знаю, на что будут готовы джентльмены ради здешних комнат, если так пойдет и дальше.
Финеас готов был уступить неведомому мистеру Грину без колебаний, но тем не менее был несколько опечален, отказываясь от блага, которое и привратник, и мистер Грин почитали столь желанным. Однако он уже написал письмо мистеру Лоу, дал обещание Баррингтону Эрлу и был обязан леди Лоре Стэндиш и потому, выйдя через старые ворота на Чансери-лейн, решил, что в ближайший год и носа не покажет в Линкольнс-Инн. В часы досуга – которые оставит ему занятие политикой – он станет читать книги по юриспруденции, но в стены адвокатской палаты не войдет все двенадцать месяцев, что бы ни говорили такие признанные авторитеты в области права, как мистер и миссис Лоу.
Прежде чем уйти из дома после завтрака, он сказал миссис Банс, что пока намерен остаться под ее крышей. Она была очень рада – не только потому, что жилье на Грейт-Мальборо-стрит снимают не так охотно, как комнаты в Линкольнс-Инн, но и потому, что считала для себя большой честью иметь среди жильцов члена парламента. На Оксфорд-стрит парламентарии встречаются не так часто, как в окрестностях Пэлл-Мэлл и площади Сент-Джеймс. Однако вернувшийся к ужину мистер Банс не разделил, как можно было ожидать, воодушевления жены. Он работал переписчиком в мастерской на Кэри-стрит и потому твердо верил в юриспруденцию как профессию достойную, чего нельзя было сказать о палате общин.
– Выходит, адвокатуру он бросил? – спросил мистер Банс у жены.
– Пока что да, бросил совсем, – ответила та.
– Значит, и клерк ему не понадобится?
– Разве только для работы в парламенте.
– Там клерки не надобны, а что еще хуже, там и денег не платят. Скажу вот что, Джейн: смотри в оба, а то скоро этому хлыщу станет нечем платить.
– Но он член парламента, Джейкоб!
– Говорю тебе, им жалованья не полагается. Много там в парламенте разных, которые за обед заплатить не могут. А ежели кто поверит им на слово, так поди потом вытряси из них что-нибудь, как из простого человека!
– Уж не думаю, что наш мистер Финеас из таких, Джейкоб.
– Экой вздор, Джейн! Так вот вас, слабый пол, вокруг пальца-то и обводят! «Наш мистер Финеас», поди-ка ж! С чего бы это наш мистер Финеас лучше остальных?
– С нами он всегда
