Финеас Финн - Энтони Троллоп
– А помнишь, как он не мог заплатить за комнаты добрых девять месяцев, пока его папаша наконец не расщедрился? Не знаю, что тут такого порядочного. Мне тогда пришлось куда как несладко.
– Душа у него прямая, Джейкоб.
– Что мне до его души, если у него не будет денег? И как он думает жить, просиживая штаны в парламенте, когда отказался от работы? Нам он уже задолжал.
– Он заплатил сегодня утром за два месяца и больше ни гроша не должен.
– Тем лучше для нас. Я еще потолкую с мистером Лоу да послушаю, что он на все это скажет. Что до меня, я о членах парламента и вполовину так хорошо не думаю, как некоторые. Они горазды обещать, пока их не выберут, а после того и один из двадцати обещаний не держат.
Мистер Банс работал в переписной мастерской и проводил по десять часов в день на Кэри-стрит с пером в руках, а после этого нередко еще два-три часа дома за тем же занятием. Человек весьма трудолюбивый, он вполне преуспел в жизни: дом его был уютен, а жена и восемь детей никогда не ходили голодными и раздетыми, тем не менее счастлив он не был, считая, что ему недостает прав политических – или, правильнее сказать, политических и общественных. Он не имел права голоса, потому что не был съемщиком дома на Грейт-Мальборо-стрит. Съемщиком был портной, державший там магазин, в то время как мистер Банс занимал всю остальную часть здания и являлся, таким образом, всего лишь жильцом, которому права голоса не полагалось. У него имелись некоторые идеи, которые он сам признавал весьма сырыми, относительно оплаты его труда: цену за лист, независимо от того, каким образом или насколько хорошо работа исполнена и без учета мнения переписчика, он не считал справедливым вознаграждением. Мистер Банс уже давно вступил в профессиональный союз и в течение двух лет платил взносы в размере одного шиллинга в неделю. Ему хотелось бороться с вышестоящими и противостоять работодателям – не потому, что он лично имел что-то против господ Фулскапа, Марджина и Веллума, которые всегда ценили его как полезного работника, но потому, что такое противостояние казалось ему проявлением мужества и борьбой за правое дело. «Если мы, рабочее движение, не хотим, чтобы нас уничтожили, – говорил Банс жене, – так нам нужно шевелиться. Или мы – или они».
Миссис Банс была женщиной по-матерински добродушной; мужа она любила, но политику терпеть не могла. Как он ненавидел вышестоящих за то лишь, что те были вышестоящими, так она по той же причине испытывала к ним почтение. На людей беднее себя она смотрела свысока и считала обоснованным поводом для похвальбы то, что ее дети на обед всегда едят мясо. Она и правда заботилась о том, чтобы оно было на столе, пусть даже в самом малом количестве, так что и повод для гордости находился неизменно. Раз или два ей случалось переживать по-настоящему тяжелые времена – например, когда заболел ее муж, да и, скажем по правде, в тот раз, когда Финеас не платил по счетам, особенно в последние три месяца. Но она встречала невзгоды храбро и могла положа руку на сердце поклясться, что и тогда ее дети без мяса не оставались, хотя сама она, случалось, обходилась без него по нескольку дней кряду. В такие моменты она была сверх обыкновенного любезна с мистером Марджином и особенно учтива со старой леди, квартировавшей в гостиной на втором этаже (Финеас жил двумя пролетами выше). В оправдание своего подобострастия она говорила, что неизвестно, когда ей может понадобиться помощь. Супруг ее, однако, в чрезвычайных обстоятельствах становился воинствен и заявлял, что рабочее движение идет к своей погибели и что необходимо немедленно предпринять самые решительные меры. Шиллинг, который Банс еженедельно платил профессиональному союзу, его жена считала потраченным впустую – совершенно так же, как если бы муж каждый раз выбрасывал его в Темзу. Об этом она повторяла ему снова и снова, самым жалостным образом напоминая о восьмерых детях, которым нужно мясо. Из раза в раз муж пытался объяснить ей, что другого способа защитить трудового человека не существует; но выходило до того отчаянно и неубедительно, что она привыкла считать еженедельный шиллинг проявлением безумия со стороны человека, в остальном здравомыслящего.
Как всякая женщина, миссис Банс питала инстинктивную склонность к видным мужчинам – и весьма привязалась к Финеасу Финну, потому что он был хорош собой. Теперь, когда он стал депутатом парламента, она им очень гордилась. Она слышала от мужа (который говорил об этом с большим негодованием), что в парламенте заседают сыновья герцогов и графов, и ей нравилось думать, что пригожий юноша, с которым она перекидывалась словом почти каждый день, пребывает в обществе молодых аристократов. Даже когда Финеас и правда доставил ей неприятности, задолжав тридцать или сорок фунтов, она так и не смогла рассердиться на него всерьез: ведь он был красив и ужинал с лордами. К тому же в итоге весь долг был выплачен разом, а значит, права оказалась она, а вовсе не муж, который желал быть куда суровее с их аристократичным должником.
– Уж не знаю, надо ли за него держаться, – сказал Банс, обсуждая с женой возможный отъезд жильца.
– Сдается мне, Джейкоб, ты совсем не ценишь общество уважаемых людей, – возразила та.
– По мне, уважаемые люди – это те, кто зарабатывает себе на хлеб. А мистеру Финну, насколько я могу судить, до этого еще очень далеко.
Финеас зашел к себе на квартиру, прежде чем отправиться в клуб, и подтвердил миссис Банс, что его решение относительно комнат в ее доме вполне твердо.
– Если вы согласны, то я, полагаю, останусь здесь на всю первую сессию.
– Конечно, для нас это честь, мистер Финн. Хоть, быть может, для члена парламента наш дом и не подходит…
– Прекрасно подходит.
– Очень любезно с вашей стороны, мистер Финн, и мы уж постараемся, чтобы вам здесь было хорошо. Осмелюсь сказать, мы люди добропорядочные, хоть мой Банс и бывает грубоват…
– Только не со мной, миссис Банс.
– Но это правда, он грубоват… да и не семи пядей во лбу. Подумать только, ни за что, просто так отдавать по шиллингу в неделю этому проклятому Союзу! И все же душа у него добрая, вот что я вам скажу: никогда я не видела человека, который столько работал бы ради жены и детей. Но как начнет болтать о политике…
– Мне нравится, когда мужчины говорят о политике, миссис Банс.
– Для джентльмена в парламенте оно, может, и хорошо, но не сойти мне с этого места, если я
