Финеас Финн - Энтони Троллоп
Моя дорогая леди Гленкора,
осмелюсь вам написать, чтобы избавить от дальнейших терзаний – ведь вы были очень встревожены, когда вчера удостоили меня своим визитом. Я не представляю угрозы для вашего драгоценного сына – как и для вас с вашим супругом, что на самом деле важнее, – и вашего дядюшки, к которому, говоря по правде, я питаю искреннюю любовь. Вы задали мне прямой вопрос, на который я не пожелала сразу дать прямой ответ. В тот момент у вас едва ли было право его ожидать. Прямой ответ был с тех пор дан тому, кому предназначался, и я, питая к вам слишком добрые чувства и не желая длить ваши страдания, пишу, чтобы сообщить: я никогда не встану на пути у вас или вашего сына.
Теперь, дорогая леди Гленкора, позвольте мне кое-что добавить. Если когда-либо вы вновь сочтете необходимым употребить ваш пыл для защиты супруга или ребенка, не пытайтесь отговорить женщину, убеждая ее, будто брак с ней унизит предполагаемого жениха или его семью. Если какой-то довод и мог побудить меня к тому, чего вы так хотели избежать, то именно такой. Но мое собственное спокойствие и счастье другого человека, которого я ценю почти так же, как себя, слишком важны, чтобы ими жертвовать ради женской мести. Пусть моим отмщением будет это письмо к вам, которое докажет, что я лучше, благоразумнее и мудрее, чем вы полагали.
Если теперь вы пожелаете сохранить со мной добрые отношения, я с радостью буду вашей подругой. Дальнейшего возмездия я искать не стану. Вы должны мне извинения, но, независимо от того, принесете вы их или нет, я удовлетворена и никак вас более не задену – разве что поинтересуюсь, по-прежнему ли вы убеждены, что будущее вашего обожаемого ангелочка обеспечено надежно. На свете есть женщины и кроме меня, а потому вам не стоит считать себя в безопасности, избегнув одной-единственной угрозы. Если появится другая – приходите ко мне, будем держать совет.
Остаюсь, дражайшая леди Гленкора,
искренне ваша,
Мари М. Г.
Ей хотелось добавить еще пару шпилек, и она посмеивалась, думая о них, но все-таки удержалась. Письмо было отправлено в том виде, что представлен выше.
На следующий день леди Гленкора явилась на Парк-лейн снова. Прочитав письмо мадам Гослер, она ощутила досаду и злость, но злость на себя, а не на свою корреспондентку. Все время после разговора с той, кого так боялась, леди Гленкора осознавала, что повела себя неосмотрительно. Ее захлестнули чувства, и она, вполне возможно, приблизила именно то, от чего хотела отговорить. «Вы должны мне извинения», – писала мадам Гослер. Это было правдой, и леди Гленкора готова была извиниться. Излишней гордостью она не страдала, скорее наоборот. Возненавидев мадам Гослер и стремясь противодействовать ей во всем, пока существовала опасность, теперь, когда угроза миновала, она с той же легкостью открыла бы ей объятья. Извиниться! Разумеется, она извинится – и назовет эту женщину подругой, если только та пожелает. Правда, приглашать ее в Матчинг, когда там гостит герцог, больше не стоит – во избежание дальнейших недоразумений. Леди Гленкора не стала показывать письмо мадам Гослер мужу и не рассказала ему, какое облегчение испытала: тот был не слишком озабочен грозящей опасностью, куда больше думая о государственном бюджете, а потому ему для спокойствия достаточно будет не слышать более о дядюшкиной женитьбе. Леди Гленкора отправилась на Парк-лейн рано утром во вторник, на сей раз не взяв с собой сына. Она понимала, что мадам Гослер может позволить себе шутки на его счет, и, как мать, чувствовала, что перенесет их легче, если ребенка не будет рядом.
– Я пришла поблагодарить вас за письмо, мадам Гослер, – сказала леди Гленкора, прежде чем сесть.
– Отвечай нам: ты с миром пришел, иль с войной, иль на свадьбе плясать, Лохинвар молодой? [47] – пропела мадам Макс Гослер, вставая с кресла, и рассмеялась.
– Определенно не плясать на свадьбе, – ответила леди Гленкора.
– Увы, нет. Вы слишком убедительно выступили против моего брака, и вот я сижу здесь в трауре, совсем одна. Отчего мне не дозволено выйти замуж, как любой другой женщине? Полагаю, вы все были ко мне слишком жестоки. Но садитесь, леди Гленкора. Как бы то ни было, вы пришли с миром.
– О, разумеется, с миром – и с большим восхищением, и с самой искренней приязнью, и прочими добрыми чувствами, если только вы их примете.
– Приму с гордостью, леди Гленкора, хотя бы ради герцога.
– И я должна принести извинения.
– Считайте, что они были принесены, как только вы приблизились к моему дому с дружественными намерениями. Разумеется, я вас понимаю. Представляю, как вам было тяжело, хотя на самом деле опасность, угрожавшая милому маленькому Плантагенету, едва ли была так велика. Помешать будущим перспективам Плантагенета – о, это было бы ужасно! Уверяю вас, для такого я слишком хорошо знаю историю.
– Я позволила себе слова, о которых сожалею и которых не должна была говорить.
– Забудем об этом. В конце концов, вы были правы. Я, не колеблясь, скажу это сама, хотя и не позволю никому другому – ни женщине, ни мужчине. Я бы унизила герцога – и опозорила. – Мадам Гослер теперь оставила шутливый тон и говорила вполне серьезно. – Самой мне нечего стыдиться. У меня нет темного прошлого, нет секретов, которые, будучи раскрыты, запятнали бы мое имя. Но я ни по рождению, ни по жизненным обстоятельствам не гожусь в жены герцогу Омнийскому. Я не была
