Саттри - Кормак Маккарти
На заре, когда кашляют остывшие грузовики и переваливаются по брусчатке, и черные мужчины в обтерханных и частично изъеденных шинелях службы своей стране стоят вкруг костров в пустых мусорных бочках, и плюют, и рассуждают, и кивают, средь них отыщется плечо отщепенца побледней, кто тянет ручки свои к пламени без единого слова.
Порой ночами сидел он у полосы отчуждения, где пути столь хирургически точно уходят в вялый глянец четверти луны. Изгибаясь прочь к некой лучшей земле, где чужаки посиживают привольно и им не задают вопросов. Среди чуждых очертаний в жимолости, наблюдая, как, пыхтя и лязгая, по выемке между высоких откосов проходит поезд, оставляя в дыму и вихре листвы такое полнейшее одиночество, что он, вышедший из укрытия проводить его, склонял, всхлипывая, колени на шпалах посреди легко нашептанных столкновений листвы, с жаркой и соленой горечью в горле, руки болтаются, замурзанное лицо уныло, наблюдая, как амбарно-красный последний вагон мягко елозит, скрываясь прочь с глаз за изгибом пути.
Его поймали на первом же ограблении. Белые огни пересекли бакалейную лавчонку и обратно, как мечи в сражении, его фигурка, мучимая там, корчилась и моргала, как будто его жгли заживо. Головой вперед он нырнул в витринное стекло и оказался, оглушенный и весь в крови, у ног полицейского, стоявшего со взведенным револьвером у его головы со словами: Надеюсь, ты побежишь. Вот бы ты побежал.
Со скованными руками его отвезли по зимнему пейзажу в Нэшвилл. Это правда, что мир широк. Там открытые концы рядов на кукурузном поле прокатывают мимо, как турникет. Темная земля между мертвыми будыльями. Рельсы на переезде сходятся текучим столкновеньем и вновь безмолвно разметываются долгими углами. Лбом к холодному стеклу, наблюдая.
Проехали по долгим послеполуденным сумеркам, и старый вагон покачивается и звякает, и дождь, который надуло с севера, взрезает долгие прорехи в пыли на окнах. Голые поля отпадают прочь опустошенные, а стайки безымянных птичек взмывают над землею и против темнеющего неба, словно морские веера, оттиснутые с черного листового железа, очертанья зимних деревьев на фоне зимнего неба.
Проехали какой-то дом, и женщина вышла из двери, и выплеснула воду из тазика во двор, и вытерла руку о фартук. Он прижался лицом к окну, глядя, как она спокойно отступает себе в сумрак. Поезд гуднул на переезде, и они проехали лавчонку, присевшую в коксе и пыли за станционным парком, и миновали ряд пустых пассажирских вагонов, мертвые окна отщелкивают мимо и нарезают квадратиками пейзаж вдали, и долгий вой паровоза висит над местностью, как нечто проклятое и лишенное всякого избавленья. Хэррогейт поправил стальной браслет на запястье и упер голову в жесткий ворс сиденья, и уснул.
Проснулся ночью, когда поезд сбрасывал ход. Стоялый запах дыма и древней затхлости от старой деревянной облицовки вагона. Человек, к которому он был прикован, спал, раззявив рот. Он выглянул в окно. Долгий ряд освещенных курятников на горке проскользнул мимо, сам как проходящий поезд, ряд за рядом желтых окон, отступая от ночи и втягиваясь в темноту. Проехали городок в горах, полночное кафе, пустые табуреты, мертвые часы на стене. Когда снова выбрались на простор, и окна сделались черными зеркалами, городской крыс увидел, как его сморщенное лицо смотрит на него в ответ из холодного стекла, мчится где-то там среди проводов и горьких деревьев, и закрыл глаза.
* * *
Дремлющий город, холодный и унылый под дождем, огни кровят на улицы. Рассекая по переулку за Торговой, он увидел, что среди мусора кто-то съежился, и опустился на колени убедиться, все ли в порядке. Запрокинулось лицо и закрытые глаза. Намасленная маска в черном против кирпича.
Саттри взял его за одну руку. Ав, сказал он.
Ты меня домой можешь отвести? Голос из пустоты, мертвый и плоский, и лишенный всякой суетности. Саттри поднял одну его громадную руку и взвалил себе на плечо, и уперся покрепче ногами, чтобы встать. На лбу его выступил пот. Ав, сказал он. Пойдем.
Тот открыл глаза и огляделся. Они за мной охотятся? спросил он.
Не знаю. Пошли.
Он качнулся и встал, и стоял, покачиваясь, пока Саттри поддерживал его за одну руку. Тени их от фонаря в конце переулка падали во тьму долго и узко. Пока шатко выбирались из устья переулка, их миновала патрульная синеглазка. Ав обмяк, мотнулся назад и врезался в здание.
Ну черт возьми, Ав. Держись прямее. Ав.
Крейсер остановился и стал медленно сдавать назад. Зажегся прожектор, и покромсал все вокруг, и пришпилил их к стене.
Иди, Молодежь.
Нет.
Я никуда не пойду.
Через минуту с тобой все будет в норме.
С ними я никуда не пойду. Иди.
Нет же, черт. Ав. Я с ними поговорю.
Но черный уже начал распрямляться с силой и изяществом, измышленными из совершенного ничто, и Саттри сказал: Ав, – а черный ответил: Иди.
Ладно, сказал полицейский. Что это тут?
Я просто веду его домой, сказал Саттри. С ним все в порядке.
Да ну? По мне, не так уж и в порядке. Ты что с ним делаешь? Он тебе папаня?
Пошел нахуй, произнес Ав.
Что?
Теперь их стало двое. Саттри слышал ровное урчанье крейсерского выхлопа на пустой улице.
Что? повторил полицейский.
Черный повернулся к Саттри. Иди давай, сказал он. Иди, пока можно.
Офицер, этот человек болен, сказал Саттри.
Он сильнее заболеет, ответил лягаш. Показал своей ночной дубинкой. Тащи его жопу сюда.
Херня получится, сказал другой. Давай я фургон вызову. Это ж тот здоровенный сукин сын…
Джоунз шатнулся на волю и завернул за угол переулка, опрометью бросившись наутек. Двое полицейских рванули мимо Саттри и скрылись с глаз вслед за ним. Плоский шлеп их подметок затих в переулке чередой удалявшихся выстрелов, а потом остался лишь грубый гул крейсера на холостом ходу у обочины. Саттри сделал шаг к машине, опустился за руль и захлопнул дверцу. Мгновенье посидел так, затем переключил передачу и тронулся.
Поехал он на Веселую улицу и свернул к югу и на мост. Затрещало радио, и голос произнес: Машина Семь. За мостом он свернул налево, мимо заброшенного роликового катка, гниющей деревянной арены, покосившейся, как старый элеватор. Проехал по платной Островного Дома к реке. Радио шипело и потрескивало. Вызываем любую машину в зоне Б. Зона Б. Отвечайте.
У нас сообщение о каком-то нарушении на перекрестке Торговой и Рыночной.
Саттри проехал по освещенной фонарями улице. Больше никто здесь не ездил. По левую руку от него зажглись огоньки
