Саттри - Кормак Маккарти
Позже он проснулся среди ночи один на кровати. Она сидела за туалетным столиком, занимаясь алхимическими ритуалами с кремами и лосьонами, расчесывала себе волосы. В темном окне и отчасти занавешенное старыми кружевными шторами расцветало и угасало красное биенье разбавленного света, и от шума дождя и машин на мокрых улицах ему захотелось с удовольствием раскинуться в простынях. Она за ним наблюдала в зеркале. Подмигнула ему. Привет, любовничек, сказала она.
Здравствуй, детка. Сколько времени?
Она нагнулась посмотреть на часы. Без четверти час, ответила она. Хорошо вздремнул?
Ммм.
Выпить хочешь?
Да. Могу сам взять.
Нет.
Она встала и подошла к кровати. На ней было бледно-голубое неглиже, легонько развевавшее следом. Подошла, и нагнулась, и поцеловала его, а он погладил ей груди, и она подперла его обеими подушками, и смешала выпить, и присела ненадолго на кровати.
Что это за тарарам тут был недавно?
Сюда поднялся чертов Ралф, пытался деньги за номер забрать. Просто невероятно. Сказал, что ты должен быть в комнате свиданий.
Ты научила его уму-разуму?
Она улыбнулась. Я ему сказала, что мы с тобой, к черту, не на свидании. Кажется, я назвала его черножопым хуесосом.
Как он это принял?
Не сказал. У этого ебаного Джеймза тоже язык без костей.
Это Марджи тут была?
Ага. Ревнует.
Кого, тебя или меня?
Дурашка. Ее старик, кажется, дал ей отставку. Ревнует она меня, еще бы, но этой цыпе уже под пятьдесят, христаради.
Не понимаю я, как ей удается.
Эта девочка берет по сотне долларов за ночь.
Она?
Ну да. Ей всего-то и надо, что полсотни клиентов. Подло, а?
Что вас сюда привело?
Деньги, что ж еще. Я все равно еще сколько-то не смогу вернуться в Чикаго.
Ты говорила про обвинение. В чем?
Писькой своей торговала.
Ее проказливая ухмылка. Наблюдает за ним. Он прихлебывал виски. Где Ог? спросил он.
О, вот тут он, на полу. У него, кажется, и нос набекрень. Она подоткнула простыни Саттри поверх голой груди и вернулась к своим вещам на туалетном столике. Он допил и едва опять не отплыл ко сну, полусидя на прогибавшейся кровати, когда она выключила свет и забралась к нему в постель, ее теплое мягкое надушенное тело бок о бок с его телом по всей длине, и дыханье у него в ухе, шепчет непристойные нежности.
Глухой ночью его разбудил грохот по трубам парового отопления, и он лежал в чужой комнате с красной неонкой гостиничной вывески, безмолвно мерцавшей в окне. На улицах тишь. Она раскинулась, как дитя, одна рука вяло присогнута подле ее спящего лица.
Наутро дождь все еще шел или же пошел снова. Один в номере, запутавшись на мягкой кровати с продавленными пружинами, он слушал машины под окном, пригашенная шинковка шинами по мокрому. Глядя вверх на потолок, свисают лепестки обоев, старый и вычурный газовый рожок с латунными херувимами. Он приподнялся. Мимо окна клонился серый дождь. С трубами горячей воды происходила какая-то чудовищная литейная работа, и маленький вентильный клапан на батарее шипел чайником. Поджав пальцы на ногах, он прошел по холодному вздыбившемуся линолеуму, и голый встал у окна, и принялся смотреть на утреннее понедельничное движение машин по улицам внизу. Тут жизнь под иным уклоном. На мокром гудроне крыш валялись старые бутылки из-под виски с их выцветшими этикетками. Стеклянный световой люк, затянутый сеткой. Повсюду на город падал холодный зимний дождь.
Он натянул на себя одежду и прошел по коридору в уборную. Дверь с натрафареченным поперек МУЖЧИНЫ. Высокий узкий зал, а не комната, с плиточным домино. Желтая ванна на львиных лапах, раковина и туалет. Саттри ссал долго и громко, выглядывая в узорчатое оконное стекло на зимний день.
Когда вернулся в номер, там по-прежнему было пусто. Он взял полотенце и брусок мыла, и вернулся по коридору, и принял горячую ванну. Снова дойдя до комнаты, попробовал побриться ее электробритвой. Пошарил у нее в вещах, стараясь оставлять все так, как лежало. Случайный набор безделушек, изящные вместе с дешевкой. Он позаимствовал у нее зубную пасту и пальцами почистил зубы.
Вошла она, улыбаясь, со свертками, и пахла духами и дождем. Сняла целлофановую косынку, что была на ней, и растрясла волосы, и подошла к нему, расстегивая плащ с поясом, похожая на шлюху из кино. Поцеловала его и поздоровалась.
Ты не ел? Я принесла тебе кофе и газету.
Который час?
Около одиннадцати. Чего б нам в «Ригас» не сходить да не пообедать.
Ладно.
Я проголодалась, а ты?
Сейчас в обморок упаду. Ты во сколько сегодня утром шевелиться начала?
Не знаю. В девять. На. Осторожнее, горячий.
Спасибо.
Она сняла плащ и встряхнула его, и разложила на кровати, и подошла к туалетному столику поправить раскраску. В этих туфлях на шпильках и твидовом костюме она казалась дамственной и деловитой. Саттри сидел на кровати, и прихлебывал кофе, и смотрел на газету. Она же наблюдала за ним в зеркало. Подмигнула ему широко и очень соблазнительно.
Они спустились на лифте с молодым черным, который отводил взгляд, а она подавала непристойные сигналы над затылком у него за опрятной головенкой. Рука об руку прошли по вестибюлю, словно парочка в медовый месяц, и она бодро заговорила с вальяжно ленившимся носильщиком, и подняла воротник, и они пересекли мокрую улицу и нырнули в «Ригас».
Назавтра их вышвырнули из гостиницы. Саттри не возвращался к себе в комнату в Маканалли, и они купили ему новую одежду, и она выбрала для него бритвенный прибор в сумочке из свиной кожи, и набила его всевозможным всяким, что он вообще едва знал, зачем нужно, пудрами и одеколонами, лосьонами и хромированными инструментиками для ухода за ногтями. Упаковали все свои вещи и сели в такси, и отправились на другой конец Веселой улицы, где она разговаривала с черным старшим коридорным и размахивала руками у стойки, а он сидел в такси на заднем сиденье, полупогребенный под платьями и коробками.
Она вам машет, чтобы шли, сказал таксист.
Саттри выбрался из машины и вступил в запущенный вестибюльчик, мимо которого проходил раз сто или больше. Трупно-бледный держатель этого места знал Саттри по «Сутолоке» через дорогу. Саттри кивнул ему и подошел к старшему коридорному.
Коря, это Джесси, сказала она.
