Виктор Голявкин - Избранные
— Нельзя же всем падать, — говорю.
— Но я попал под машину, а не под забор, — сказал он таким тоном, будто попадать под машину почетнее, чем стукаться о забор.
Опять все громко заговорили о том, кто куда попал. И тощая регистраторша предупредила, что она не в силах в такой обстановке записывать травмированных.
— В конце концов, мы не ноем и не бренчим на гитарах, а мирно беседуем, обмениваемся информацией друг с другом, — сказал изуродованный парень.
На него зашикали. Он как-то странно зашипел и вдруг упал.
— Поднимите его, — сказала регистраторша, — вы же рядом сидите.
Парня подняли, и он снова сел как ни в чем не бывало.
— Первый раз упал не на забор, — сказал он. — Но даю честное слово, что мне почудился забор и будто я на него полез.
Тут стали вызывать к врачу. Все стали нервничать, боялись пропустить очередь.
— Замолчите вы со своими заборами, — сказал интеллигентный мужчина.
Парень и все травмированные замолчали.
Я заметил, что в тишине регистраторше легче стало записывать травмированных. Какой молодец перебинтованный интеллигент, что приструнил парня с перекореженным лицом. До чего нас тут много, и всех терпеливо принимают.
Слезы покатились у меня из глаз от умиления.
Я и к врачу пошел со слезами на глазах.
— Вам так больно? — сочувственно спросил врач.
— Нет, нет, все в порядке, — сказал я, утирая слезы.
Врач наложил мне на ногу гипс и хотел положить меня в больницу.
— Не надо в больницу, — сказал я. — Я не заслуживаю. Теперь будет все в порядке.
На глазах у меня опять появились слезы стыда и умиления.
Я был рад, что вот прошла наша очередь и старенькая регистраторша может спокойно записывать других травмированных в тихой, спокойной обстановке. А они идут один за другим.
И что их так много падает? Я не ожидал такого количества.
С тех пор у меня всегда слезы наворачиваются, если вижу перед собой пьяного, травмированного или испитого судьбой человека.
Врач готов для меня на все. Даже стыдно. Я опять прослезился.
— Что? — спросил внимательный врач.
— Ничего, — сказал я, — все в порядке.
— Вы упали? — спросил врач.
— Упал, — сказал я, глотая слезы стыда и умиления.
— Больше не падайте, — сказал он ласково.
— Я больше не буду, — сказал я. — Я пойду домой и больше никогда не буду.
ИНТЕЛЛЕКТ
До него я, честно говоря, в глаза не видывал профессиональных спортсменов, кроме как в спортивных телевизионных программах. И один раз столкнулся нос к носу с ним у ларька на «орбите» возле торгового центра. Там кого только нет: встретишь любого в любое время. Все свои соотечественники — приятно.
Белокур, статен, красив, как спортивный бог, — такой простой милый парень. Имя — сама жизнь — Виталий. И парень, видать, с мозгами. То и дело сладостно вворачивает в разговор: «Мы, интеллектуалы… Мы, интеллектуалы…» И меня к ним причислял за милую душу.
Под качественной сорочкой у него бугристо играют мышцы. Как двадцать лет назад, так и сейчас играют. Накачаны что надо.
Это сколько же человек сделал в своей жизни зарядки!
Сейчас-то он поседел. Но седина ровна и красива. Волосы до того крепко торчат в башке, ни один не выпадает. У меня им на голове не сидится, так во все стороны и скачут.
За двадцать лет, конечно, круг интеллектуалов значительно поредел: куда-то они стали «с орбиты» деваться. Но так и быть, не важно. Новые являются. Живет и гудит «орбита».
У иных, бывает, без внешних изменений. Зато черт-те что делается внутри. И по лицу от этого ходят тени. Не лицо, а туча градовая. А у него хоть бы что. Никаких внутренних изменений.
Хотя внешние и у него были. Сын вырос. Здоровенный детина с высшим образованием плюс спортивная школа.
Жена, Евгения, тоже, между прочим, спортсменка, запросто стала ученой за это время. Двадцать лет все ставила эксперименты, эксперименты, писала диссертации: одну, другую — и вот тебе на!
— Надо же, — говорю, — она у тебя, не то что у меня, — доктор!
— Профессор! Интеллектуалка! — говорит он.
Лучший физрук во всем районе. Хоть тебе образцовый спортивный зал, зимой каток, летом футбольное поле — все его рук дело. Все чудеса — своими руками. У него не увидишь, чтобы на засеянный газон перед спортзалом бесцеремонно въезжала машина. «Только через мой труп!» — кричит, и баста. Быть хорошим семьянином он считал для себя делом чести. Естественно, аккуратно приносил жене заработную плату. А на «орбиту» только с дополнительным заработком выходил.
Жена, видать, к этому привыкла, и, по-моему, избаловалась.
И вот к пятидесяти годам, он говорит, заказал себе новый костюм, немыслимо дорогой. И в этот раз принес ей с зарплаты один остаток. Она оскорбилась малым размером остатка, взять отказалась, чем страшно его оскорбила. И тут между ними пошла перепалка.
— Что, у тебя денег нет? — кричит он ей.
А она:
— Сколько угодно! Понадобится сыну машина, пусть мне права принесет, — завтра же станет под окнами лучшая отечественная марка!
Сказала и сама улетела отдыхать к морю.
Его покоробило и заело, и он мне говорит:
— Это сыну-то машину? Возить девчонок? Так и я могу. А чем я хуже?!
К своим пятидесяти годам, конечно, он почувствовал себя обделенным.
— Она не права, — я ему говорю, — тебе она должна машину купить…
И вот теперь по ночам, пока она гуляет на курорте, он голову ломает, строит единоличные планы. С женой разведется. И на собственную зарплату через год-другой сам себе купит машину.
А чем он хуже сына! Здоров, как и сын. Не хуже сына. Ему есть с кем соревноваться. Это у меня дочь, мне к ней и не подступиться. А у него все же сын.
Вот он и стоит сейчас в раздумье, у решительного порога, в руках документ о браке, расторгнуть — один момент.
А так и надо.
Ночью в окно он якобы видел на небе свою звезду. Говорит, светит по-прежнему ярко. И впереди перспектива блестящая, как политое водой утреннее шоссе.
Бедный парень! Жалко его до слез. И завидно в то же время. Живут же люди! Не то что я…
Только это он мне рассказал на «орбите», вдруг обернулся, — и сразу изменился в лице.
Гляжу: с той стороны улицы от его дома сходит с тротуара женское существо. Во вкусе не откажешь: воздушное творение.
Фу-ты, у меня со зрением что-то творится — перешла дорогу женщина средних лет.
Ближе, ближе.
Черт-те что делается у меня с глазами: издали лучше кажется: чем ближе, тем хуже, не пойму, в чем дело.
На «орбиту» отважно вплывает баба. Ну пожилая женщина с крепкими устойчивыми ногами на твердых каблуках. Я же говорил: кого здесь только не увидишь. Женщина ничего особенного, таких мы и дома видали.
Она прямым ходом неумолимо идет на нас. Косит на него сердитым глазом и выжимает из себя пару слов, как командующий на параде:
— Марш домой!
Ну тут уж я догадался: это его жена, хотя за двадцать лет здесь ее ни разу не видел.
Что ему оставалось делать?
Он без лишних слов, скромно, бесшумно заскользил в русле ее интеллекта, вслед за упорными каблуками.
Надо же, как живут согласно! Я бы на его месте и то не сразу пошел. Ну хотя бы для порядка сначала поломался.
И как она оказалась на «орбите», черт ее знает!
Ведь только что на курорте была.
БАНАНОВЫЕ СВАДЬБЫ
Сажусь в такси, называю свой адрес, срываемся с места и несемся.
И шофер рассказывает, что дочка его сегодня замуж выходит. Сто двадцать гостей собираются за свадебным столом. Гулять так гулять при народе.
— Больше тысячи рублей придется гробануть на свадебное дело. Даже если половина гостей не придет. А половина с собой кое-что притащит по привычке. Одно беспокоит меня: жених в последний момент может на свадьбу не явиться, подозрительный, между прочим, тип.
Украдкой смотрю на симпатичную внешность шофера, внешне непримечательную. Всегда таким людям подозрительные типы попадаются в зятья. До чего обидно и несправедливо. А разным прохвостам зятья выдаются на редкость исключительные.
— Эх, — говорит он, — будет мне сегодня по первое число. Достанется мне сегодня от дочки и от жены… Прости мою душу грешную, все как есть на свете забыл…
— Что вы такое забыли, — говорю, — может, я вам чем-нибудь помочь смогу?
— Спасибо, — отвечает, — вам большое за поддержку, но с такой памятью, как у меня, лучше на свете не жить…
— Да что такое у вас стряслось, объясните, пожалуйста, дай вам бог длинной жизни, плюйте на все, берегите свое здоровье.
— Я не могу домой возвращаться без бананов, — говорит он, чуть не плача. — На сто двадцать человек бананов планируем к свадьбе. Знакомый продавец тут недалеко ждет меня сейчас с оставленными бананами до полвторого.
