Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Когда безвинные, уже небесные отроковицы, райские царевны, подушками защищали друг друга от ветхозаветных пуль — не себя! не себя! — а “други — сестры своя”…
Да! Да!..
Там всеобщая гибель началась!..
Там исток!..
Оттуда потекли ручьи русской крови, собираясь потом в широкошумные реки…
Там ледник, откуда потекла русская вековая кровавая река!..
Если можно убить — предать, растерзать в подвале Помазанника Божия — то что же можно сделать с тобой, мой безымянный, смирившийся с этим убиеньем, русский брат?..
А?..
Если Царь — закланная Овца, то что тогда немой народ, раб Царя?..
Но!..
И!..
И опять наползают осенние, болотистые туманы на дорогу — ничего не видно окрест, словно один я еду в тумане, и туман знобкий проникает в голову мою, и я едва еду…
И вспоминаю в тумане стихи поэта Z:
…Если ты родился русским на Святой Руси,
То не будет тебе счастья, как ни голоси…
И куда ни колеси!..
…Во мне две крови текут-говорят…
Одна кровь — кровь моего убитого отца — еврейская, бурливая, бешеная, как горная река…
Это кровь ветхозаветных Пророков, вопиящих против зла, против безбожия, против Золотого тельца, против греха…
Эта кровь не дает уснуть многим народам в их сытом историческом сне, не дает им сладко забыться в розовых домиках-склепах их…
Эта кровь разрушает империи, страны, языки, города, чтобы человеки знали, что земная жизнь перед Богом — это суета сует, тщета, вода…
Эта кровь гонит Мельницу Мировой Истории, в которой все человеки — лишь сладкая хлебная пыль, мука…
Да?..
Вторая кровь во мне — кровь моей убитой матушки — тихая, смиренная, глубокая, как русская река…
И эта кровь зовет меня к великому смиренью, и далеким монастырям, к святым отцам, к небесам… И тоже говорит, что земная жизнь перед Богом суета, трава, тщета, вода… да?..
О Господь мой!..
Крови разные — а цель одна… да?..
Дать тленному человеку вечную веру в вечный рай?.. да?..
Да!..
О Боже!.. Два Сада колышатся на историческом ветру — жаркий иудейский Сад и заснеженный русский Сад…
Но Плод у Них один — Бог…
И только Любовь соединяет Их, как соединила Она моего отца и мою мать… Израиль и Русь…
…И тут странное явленье, странный призрак плывет по дороге в тумане: девочка на велосипеде… Высокая… в вязаной шапочке спортивной и в спортивном узком костюме…
Стройная, как древняя египтянка, вырезанная на древних камнях…
Я медленно еду в тумане, и она останавливается около меня.
И вдруг сдергивает с головы шапочку — льняные, дивной шелковистости, длинные, ангельские, волнистые, осиянные, лучистые серебряные волосы, власы падают, разбегаются, разливаются на плечи её, и я впервые в жизни понимаю, почему все Святые отцы всех религий запрещают женам и девам распускать власы…
Ангел Серебряные Власы…
Древние раввины говорили, что дьявол пляшет на кончиках девьих волос…
А Она победно глядит на меня лазоревыми, русским глазами, очами…
Это не фригийские синь-васильки во ржи…
Это лесные дымчатые колокольчики во льне… (Лесные колокольцы тоже вымирают и тоже попали в Красную Книгу).
Никогда я не видел таких водопадных, искрящихся, херувимских влас и глаз-колокольцев текучих, лесных таких на человечьем лице…
А вся она, девочка-подросток, как птица райская пава, покрыта старинным, русским, павловопосадским платком… да!
Птица нагибается ко мне и говорит детским шепотом простуженным, неокрепшим, щекочущим, обольстительным:
— Сударь!.. Вы не желаете женщину?.. И старинную русскую любовь в стоге медового сена?.. С древней медовухой в царских кубках-потирах? С древнерусскими плясками и песнями?..
— А где ты видишь женщину?..
— Это я, сударь!.. Я знаю секреты старинной русской, боярской любви в сене! В копне! В стоге душистом! С песнями и плясками забытыми деревенскими! А я все умею!.. И щекотать до смерти, как русалка, умею…
— Ты не женщина. Ты ребенок… Поезжай немедленно к родителям. Иначе я сообщу в милицию…
А у меня нет родителей… Они спились, и их лишили родительских прав… а я учусь и живу в детском доме имени Михаила Горбачева… Он сам миллионы сирот натворил — и вот открыл один детский дом!.. Отец сирот… Убийца, растлитель родителей — стал отцом сирот… Как Сталин…
Я вздрогнул: откуда она знает о Сталине?..
— Девочка, уходи… Я не могу ничем помочь тебе…
…Тут она разочарованно собирает неистовые свои льны-власы, нимбы осиянные, и туго прячет, загоняет их непокорность, несметность их под бедную вязаную шапочку, как волка в клеть…
Потухают раздольные, неспокойные колокольцы лесные на точеном, выточенном словно из перламутра, недетском лице.
Что-то страшное, пронзительное, языческое, русалочье промелькнуло в очах её и погасло, как вопль на болоте…
А потом она быстро, призрачно пропадает в туманах, хлябях, болотах, кривых дорогах, уже не ведущих никуда, потому что окрест деревни опустели…
Последнее, что я увидел, была короткая лопата что ли в мешковине, которая была криво привязана к багажнику велосипеда, и я подумал: “Зачем ей лопата на дорогах?”…
О Боже!..
Ангел Серебряные Власы…
…Но за все мои страданья и страхи меня ждало чудо на дороге!..
Быть может, только на Святой Руси бывает такое снежное знаменье…
Туман неожиданно расступился, раздался, разбежался…
Стало далеко и прозрачно, студено, кристально видно…
И я быстрей поехал, и вдруг что-то дробно, шумно сыпануло на машину за моей спиной.
Я оглянулся и увидел, что первая снежная россыпь, первая ранняя метель, как белая сеть летучая, рассыпчатая настигает меня…
О Боже!.. Как свежо и прекрасно!..
Как рано на Руси является долгая, лютая хозяйка-зима!..
И я увидел, как хрустальная, алмазная россыпь летучая посыпалась на придорожные золотые дубравы!..
Какая свежесть! Какая невиданная красота!..
Я вдруг вспомнил того золотого шмеля в горах, бегущего от первой горной метели… Я?..
Но “первый снежок — не лежок”…
И я вспомнил опять стихи поэта безвестности неприкаянности русской — бродяги Z:
..Сыплет, сыплет снегопад на осенние леса…
Ах, Господь! Зачем на золото серебро кладешь?
Смоляные мои кудри продирает дрожь!
Смоляные мои кудри серебром звенят!
Ледяные мои кудри, как застывший водопад…
Ледяные мои кудри, как уснувший звездопад…
И я все повторял: “Ах, Господь, зачем на золото серебро кладешь?”…
О Боже!.. “Ледяные мои кудри, как уснувший звездопад”…
Я остановил машину и вышел на дорогу — в первую, свежую, девственную метель…
Но тут случилось чудо: метель остановилась, унялась, улеглась тихо, льстиво у моих ног, как белая собака покорливая или козочка Марфина белоснежная…
Тогда я сел в машину и медленно поехал.
И — о, чудо! — метель, как живая, вновь понеслась за мной и осыпала машину россыпью перлов жемчужных!.. О!..
Тогда я вновь остановился и вышел на дорогу, и метель унялась, утихла…
Она играла со мной, как живая!..
И так было много раз!..
И никогда в жизни я не испытывал такого трепетного детского восторга, как от игры с живой первометелью…
Но потом я устал и рванулся, помчался по дороге, и метель помчалась за мной, и в этом белом, искристом вихре я радостно мчался по дороге родной Руси моей! Да!..
О Боже!.. Вот невиданное счастье!.. Неслыханное явленье русской природы — прирученная, словно привязанная метель!..
И она мчится! скачет за тобой! обнимает тебя! опутывает… обдает дивной колючей свежестью! не отпускает… летит!.. догоняет… обгоняет… кружится… вихрится… сыплется…
Живая трепещущая метель…
Такое бывает раз в сто лет? да?..
Да!..
Но тут, в снежном мареве сыпучем, я слышу рев встречной милицейской машины — мы едва не расшибаемся, не сталкиваемся в слепой метели… О!..
Вот она, коварная метель!.. Подруга неверная дорожная моя!.. Едва не замутила! не закружила! не убила меня!.. не запеленала в ледовый саван меня!.. Айда!..
А в сладкой метели и горькой смерти можно не увидать не услыхать, как в белом слепящем сне!..
И улететь в иной мир в летящих снегах!..
…Два милиционера с автоматами выходят из машин и спрашивают меня:
— Гражданин, вы тут не видели на дороге девицу на велосипеде?..
Я почему-то молчал…
Я еще витал в метели…
Тогда один из них словоохотливо поведал мне:
— Тут, на дорогах, работает-гуляет юная проститутка… Льняная ведьма… русалка-берегиня болотная с синими глазами…
