Дженнифер Доннелли - Чайная роза
— Господи Иисусе, ну и шайка, — сказал Брендан Джо. — Если они так ведут себя, когда радуются, то что же бывает, когда они злятся? Не хотел бы я встретиться с таким кагалом на узкой дорожке…
Джо засмеялся и стал следить за тем, как Альфи и Фред обнимались с плакавшими женщинами. Затем братья подошли к старушке, которая взяла в морщинистые ладони их лица и поцеловала по очереди. Потом они долго и неистово обнимались со всеми подряд, и наконец дошла очередь до представлений. Джо и Брендан познакомились с мистером и миссис Феррара, бабушкой, двумя дедушками, дядей Франко, тетей Розой, братьями, сестрами, кузенами, племянниками и племянницами. Мать мальчиков, не успевшая вытереть слезы, поцеловала заодно и Джо с Бренданом, а потом начала что-то трещать по-итальянски, колотя их в грудь тыльной стороной ладони.
— Si, Mamma, si… i nostri amici…[56] — сказал Альфи и повернулся к приятелям. — Моя мать приглашает вас к нам на обед. — И прошипел: — Соглашайтесь сейчас же! Она готовила целую неделю!
Джо и Брендан ответили, что сделают это с удовольствием, после чего снова получили свою порцию поцелуев. Потом надели вещмешки и пошли за оживленно болтавшими членами семейства Феррара, осматривая по пути местные достопримечательности. Джо не мог поверить, что на свете есть такие большие и шумные города. Он был настолько захвачен видом огромных домов и энергичных горластых людей, что забыл смотреть вперед и столкнулся с пареньком, на спине и груди которого красовались плакаты.
— Извини, приятель, — смутился он.
Парнишка улыбнулся ему. На плакате было написано: «ТейсТи — лучший без лесТи, ты дело чесТи, мы всегда вместе!»
— Не за что, сэр. Вот, попробуйте образец нового товара, — сказал он и сунул ему в руку маленькую пачку чая.
Джо поблагодарил его и повернулся к Брендану, собираясь похвастаться подарком, но тот уже ушел вперед и подмигивал блондинке с глазами лани, ждавшей, когда освободится тележка для ручной клади.
— Веди себя прилично, — ткнул его в бок Джо. — Иначе нас арестуют, а ведь мы только что приехали.
— Если тут все девушки такие же, как эта, то я, пожалуй, никуда не уеду. Ты только глянь на это место. Небо голубое, ни одной паршивой тучки. Тепло. Картофельных полей не видно. Может, у них тут и картошки нет? Вот было бы счастье! Не пробыли здесь и двух секунд, а уже получили приглашение на обед. Мне тут нравится, Джо. Бьюсь об заклад, здесь можно жить припеваючи!
— Большой город, Брен. Просто огромный! Потеряться здесь — пара пустяков, — ответил Бристоу, рассматривая шумную улицу.
Брендан смерил его взглядом:
— Беспокоишься из-за своей девушки?
— Ага.
— Не бойся. Ты ее найдешь. Не сомневаюсь. Судя по тому, что ты мне рассказывал, она где-то здесь. Я вижу только одну трудность.
— Какую?
— Если она действительно такая красотка, как ты говоришь, тебе остается надеяться только на то, что я не найду ее первым.
Джо поднял глаза к небу. Брендан перебросил тяжелый вещмешок с правого плеча на левое. Переходя Бродвей, они увидели проехавшую мимо элегантную карету.
— Когда я разбогатею, куплю себе такую же, — сказал ирландец. — А кучером сделаю англичанина. Может быть, тебя. По знакомству.
— Поцелуй меня в задницу, Брендан, — рассеянно ответил Джо, обводя взглядом тротуары, витрины, лица людей, проходивших мимо, и надеясь увидеть Фиону.
Брендан, бывший в отличном расположении духа, начал насвистывать. Скоро ему это надоело, и он запел:
Прощайте, миссис Даркин, работайте упорнее,Теперь картошку сами вы будете копать,А я уеду скоро, уеду в КалифорниюИ золотые слитки там стану добывать…
Молоденькие итальянки обернулись на него и хихикнули. Он улыбнулся им, приподнял кепку и перешел к следующему куплету:
Играл я раньше в карты, таскался за девчонкамиИ в пабе пил не пиво, а виски или ром…
— Брендан, это сестры Альфи и Фреда, — предупредил Джо.
— Ну и что? Они все равно ни бельмеса не понимают.
А нынче уплываю в далекую сторонку яИ не вернусь обратно, пока не грянет гром…
Джо засмеялся: Брендан был неисправим. Его веселье оказалось заразным. И он был прав. Фиона здесь. Где-то в этом городе. От него требуется только одно — найти ее.
Ник смотрел на Фиону как на сумасшедшую и качал головой, не веря своим ушам.
— Ник… — неуверенно сказала она. — В чем дело? Я думала, ты обрадуешься. Будешь счастлив. Теперь у тебя будет намного больше места, и…
— В чем дело? — наконец выдавил он. — В чем дело? Ты только что сказала, что отдаешь мне весь дом! Сказала, что не собираешься открывать «Чайную розу»! Вот в чем дело, черт побери!
— Не кричи, пожалуйста.
— Я ничего не понимаю, — сказал он, меряя шагами свою маленькую гостиную. — Ты любишь этот дом. Ты так за него боролась. Ты убедила эту старую летучую мышь продать тебе его за бесценок, убедила банк дать тебе ссуду, несколько недель трудилась как вол, чтобы довести его до ума. А теперь, когда конец близок, хочешь бросить все? Ради бога, почему?
Фиона, казавшаяся на фоне красного кресла с высокой спинкой особенно бледной и хрупкой, теребила пряжку сумки.
— Просто я так занята подготовкой к свадьбе… а потом будет медовый месяц… мы уедем на два месяца, и…
— Занята? Чем? Поисками платья? Заказом торта? Чушь! Я видел, как ты делала пять тысяч дел одновременно. А что до медового месяца… Почему нельзя просто отложить открытие чайной до твоего возвращения?
— Нельзя. — Она снова уставилась на сумку. — Уилл хочет детей, Ник. Прямо сейчас. Говорит, что мечтает видеть, как они вырастут.
— Да, с женатыми людьми такое случается. Ну и что?
— Он хочет растить их за городом. В Гайд-парке. Хочет, чтобы я жила там. Постоянно. Не хочет, чтобы я продолжала работать. Говорит, что женщины моего… моего будущего положения не работают. Это неслыханно. Это плохо отразится на его репутации, а он не может себе такого позволить.
Ник кивнул. Теперь все встало на свои места. То, что Уилл находил очаровательным, когда ухаживал за Фионой — ее честолюбие и преданность своей работе, — для жены не годилось. Жена должна соблюдать интересы мужа, а не свои собственные. Заниматься его домом. И его детьми.
— Я знал, что так случится, — сказал он. — Надеялся на другое, но просто морочил себе голову. Понял, как только ты сказала мне, что обручилась.
— Ник, это всего-навсего старая чайная, — ответила она с мольбой в голосе. — И крошечный магазин в Челси. Что они значат по сравнению с бизнесом Уилла? Ничего.
— Послушай себя! Сама знаешь, что это чушь. «Чайная роза»… «ТейсТи»… это не ничего. Совсем даже не ничего. Они — это ты. Ты создала их.
— Ник, для него это ничто. Он говорит, что не хочет, чтобы я так много работала. Что он будет заботиться обо мне. Обеспечивать меня.
— Фиона, но ведь это была твоя мечта. Научиться бизнесу у своего дяди. Однажды создать собственное дело. Забыла? Ты забыла, как мы говорили об этом на пароходе? Как ты могла отвернуться от своей мечты?
— Тебе не нравится Уилл, вот ты и говоришь так.
— Конечно, мне нравится Уилл. Он очень хороший человек. Но типичный мужчина. Хочет подавить именно то, что привлекло его к тебе: твой дух, твой огонь. И он добьется своего. Уже добился. Это не ты. Не та Фиона, которую я знал. Ты бросила все, ради чего она работала, все, что она любила, просто потому что кто-то велел тебе сделать это. От прежней Фионы не осталось и следа.
— Не понимаю, почему ты так строго меня судишь, — грустно сказала девушка.
— А я не понимаю, почему ты лжешь. Когда я болел, ты заставила меня поклясться, что я не буру тебе лгать. Ни в чем. А теперь лжешь сама.
— Лгу? — воскликнула она. — Ник, я не лгу. И не буду.
— Нет, лжешь! — крикнул Сомс, заставив ее вздрогнуть. — И мне, и себе!
Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Ник кипел от гнева. Он помнил, как чувствует себя человек, делающий то, что должен, а не то, что хочется. Помнил Париж, помнил страсть и восторг, с которыми смотрел на новую картину знакомого художника. Помнил свое возвращение в Лондон и работу над первым проектом — эмиссией акций одной полиграфической компании. Он неделями просиживал в кабинетах «Альбиона», листая гроссбух за гроссбухом, просматривая бесконечные колонки цифр, оценивая основные фонды, доходы и расходы, и чувствовал, что задыхается.
Неужели Фиона всерьез думает, что ей будет этого достаточно? Семьи, дома, материальной обеспеченности? Достаточно, чтобы возместить потерю того, от чего она отказалась? Нет. Может быть, другой женщине этого хватило бы. Но не Фионе. Он знал ее. Знал, что ей необходимо кого-то любить. Глубоко и искренне. А она не любила. Ее слова не имели значения; Ник знал, что это не любовь… Немного успокоившись, он взял пуфик и сел напротив Фионы так, что их колени соприкоснулись.
