Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки
Слежку за собой она заметила через три дня, когда отъехала от офиса врача. Серый «пежо» шел за ней как привязанный, открыто и демонстративно.
Нахмурившись, Алена свернула в одну улицу, потом в другую — «пежо» не отставал. Подъехав к своему дому, Алена остановилась и, не выходя из машины, снова посмотрела в зеркальце заднего обзора.
«Пежо», остановившись в нескольких метрах позади нее, тоже стоял, ждал, никто не выходил из машины.
Вздохнув, Алена достала из сумки мобильный телефон и записную книжку, нашла нужную страницу и, глядя на нее, набрала номер.
— Бонжур, это мадам Бочкарева. Можно мсье Нектера? Занят? Не важно, передайте, что я буду через полчаса, это срочно.
И, не заходя домой, Алена поехала обратно в центр, к адвокату.
«Пежо» следовал за ней.
Толстяк Мишель Нектер был молод, не старше тридцати пяти, но даже по тому, как выглядел его офис (мебель девятнадцатого века, ковры, картины голландской школы и лепнина времен Наполеона), можно было уверенно сказать, что его адвокатской фирме не меньше века. А если принять во внимание ее расположение — в старинном особняке по соседству с Дворцом правосудия, — то можно легко прибавить еще сотню лет, поскольку позже приобрести целый особняк рядом с Дворцом правосудия стало не по карману даже адвокатам.
— А вы записали этот разговор на пленку? — спросил Нектер, сидя за своим старинным бюро.
— Нет, к сожалению, — ответила Алена. — Я ведь не ждала ее.
— Жаль! Такая пленка могла бы стать нашим главным козырем в суде! А без этого что я могу вам сказать? Можно я буду называть вещи своими именами?
— Да, пожалуйста.
— Вы должны учитывать некую предубежденность против русских, которая сейчас существует. Мы, французы, иностранцев вообще не любим. Англичан мы ненавидим, итальянцев презираем, немцев терпеть не можем, а уж про евреев и арабов — лучше не спрашивайте! Хотя к русским мы всегда относились неплохо. Особенно после Сталинграда. Однако теперь, когда вы снова оккупировали Париж и все наши курорты на Лазурном берегу и привезли с собой криминал и проституцию, — ну подумайте: как вас можно любить? Я имею в виду не вас лично, вы, мадам, достойны самой высокой любви, тем более в вашем положении! Но судья… Судья априори отнесется к вам так, как пишут сейчас в газетах обо всех русских девушках, которые приезжают в Париж. Поэтому что он сделает в лучшем случае? Назначит генетическую экспертизу. Вы уверены, что этот Кушак — отец вашего ребенка? Да или нет?
— Да.
— Абсолютно?
— Да, абсолютно, — твердо сказала Алена.
Некоторое время Нектер внимательно разглядывал Алену, буравя ее своими темными глазами. Потом спросил:
— А вы вообще знаете, сколько стоит ваш Алан Кушак?
— В каком смысле? — не поняла Алена.
Нектер порылся в завалах папок на своем столе, извлек из-под них журнал «Форбс» и открыл его.
— Вот, пожалуйста. По сведениям журнала «Форбс», семейство Превер-Кушак весит 12 миллиардов долларов и занимает 17-е место в таблице самых богатых семей мира. То есть в случае чего на долю этой Илоны и трех ее сынков приходится по три миллиарда. А тут появляетесь вы с вашей дочкой и говорите: нет, теперь будет не три наследника, а четыре. То есть хотите отнять два миллиарда с мелочью. И ведь отнимете, если экспертиза на ДНК подтвердит его отцовство, а я буду вашим адвокатом. Но если не подтвердит, они вас просто размажут за шантаж! Так что решайте сейчас, мадам: он отец или он только вероятный отец? У этого кабинета нет ушей, и за триста лет существования нашей фирмы эти стены слышали еще и не такие секреты.
Алена улыбнулась:
— Мсье Нектер, Алан Кушак — отец моего ребенка.
Нектер, несмотря на свою полноту, вдруг живо встал:
— Мадам, я вас поздравляю! Идите, рожайте, и мы победим! А на слежку не обращайте внимания, это они вас прессуют морально. Да, между прочим, мой гонорар — пять процентов от нашего выигрыша. Вы согласны?
— Я к вам пришла не ради этого. Я не хочу судиться.
— Я знаю, дорогая. Но на войне как на войне — другого выхода нет.
177
Схватки были мучительны и казались бесконечными, медсестры-акушерки и Маргарита, прилетевшая из Вильфранша, хлопотали у кровати Алены, и врач наконец сжалился над Аленой, сделал ей глубокий обезболивающий укол…
А тем временем вдали от Парижа, в Анси, в библиотеке родового замка Преверов проходило совещание Илоны Превер-Кушак с ее адвокатами. Здесь же, у окна с видом на соседние Альпы, сидел Алан, насупившись, как провинившийся школьник.
На столе перед Илоной и адвокатами веером лежали фотографии Алены и Алана, сделанные частным детективом с помощью длиннофокусной оптики. На этих фото были все или почти все их эскапады — на ралли, в сафари, на горных лыжах, на подводной охоте, в прыжках с парашютом, на улицах Парижа, Рима и Мадрида.
Старый, лет за семьдесят, адвокат, абсолютно игнорируя присутствие Алана, разговаривал только с Илоной:
— Есть ли у нас хоть один шанс доказать, что Алан не отец этого ребенка?
Илона бессильно пожала плечами.
— Если такого шанса нет, — сказал старик, — если твой Алан уверен, что это его ребенок, и если твои детективы подтверждают, что она была с ним неразлучна во всех его путешествиях, то нам лучше избежать генетической экспертизы и решать эту проблему другим путем.
— Каким? — спросила Илона.
— Детка, — улыбнулся старик, — наша фирма вела дела еще твоего прадедушки, и тогда мы выигрывали дела посложнее этого. В конце концов, чего ты хочешь? Не допустить раздела наследства, не так ли? Что ж. Выходит, если нельзя купить у нее этого ребенка, то нужно его отнять. То есть лишить эту русскую девку родительских прав, вот и все.
— Но как? Как это сделать? — воскликнула Илона. — При наших законах!
— Ну, по закону лишить мать родительских прав можно только в очень редких случаях — если она безнадежная алкоголичка или наркоманка, — сказал старик. — Здесь, к сожалению, не та ситуация. Но!.. Мы приложили некоторые усилия и получили кое-что поинтересней…
Старик жестом приказал своему помощнику открыть потасканный кожаный, времен, наверно, Наполеона Бонапарта, портфель-саквояж. Тот открыл и выложил на стол толстое и аккуратно переплетенное досье.
Илона потянулась за досье, но старый адвокат положил на него руку.
— Детка, — сказал он, глядя Илоне в глаза, — в этой папке полное решение твоей проблемы, то есть спасение двух миллиардов долларов. Ты поняла меня?
— Я поняла, — нетерпеливо сказала Илона.
Но адвокат не выпускал папку.
— Что ты поняла?
— Я поняла, что, хотя мы сотрудничаем сотню лет, в особых случаях наша семья платит вам по двойной ставке. На этот раз ставка будет тройная.
— Умница, — улыбнулся старик и убрал свою руку с папки.
Илона открыла досье.
На первой же его странице были полицейские фотографии Алены в фас и в профиль, сделанные еще во время ее пребывания в испанской тюрьме… Затем на следующих страницах вместе с полицейскими рапортами и документами по-испански и по-французски шли фотографии Алены с Коромысловым на теплоходе «Бато Муш» во время банкета 8 мая в честь Дня Победы… фото Алены с председателем Фонда поддержки воздушных путешествий в Тулоне на судоверфи… и фото Алены с Красавчиком в польской полиции…
Илона, рассматривая эти фотографии и читая документы досье, даже встала и повизгивала от ликования:
— Потрясающе!.. Какая прелесть!.. Фантастик!..
Алан, раздираемый любопытством, подошел к ней, заглянул в досье, и лицо его вытянулось от изумления. А Илона вдруг повернулась и отвесила ему звонкую пощечину.
— Идиот! Ты б еще алжирскую террористку забрюхатил!
— Спокойно, — сказал старый адвокат. — Этого досье достаточно, чтобы депортировать ее из Франции в двадцать четыре часа.
— С ребенком? — спросила Илона.
— Нет, конечно. Ребенок от француза и родится в Париже, а Франция не выбрасывает из страны своих детей. Иначе российские адвокаты вцепятся в это дело мертвой хваткой. Девочку вам придется удочерить.
178
Девочка родилась восьмого марта, в Международный женский день, о котором во Франции никто почему-то не знает. Алена сначала думала назвать ее Мартой, но это звучало больше по-немецки, чем по-русски или по-французски, и в результате дискуссий Алены с Маргаритой девочка стала Felice, то есть Фелицией по-французски и Феклой по-русски. Нужно сказать, что то ли в силу франко-русской смеси, то ли по каким-то иным причинам девочка с первой минуты выглядела небесным ангелом — тонкое ангельское личико, большие голубые глаза, огромные ресницы, прозрачная белая кожа, крошечные кукольные ручки. При одном взгляде на нее хотелось улыбаться, трогать ее, покупать ей игрушки…
