Михаил Балбачан - Шахта
– Все ясно, какие еще могут быть вопросы? Как в аптеке! Семь дней за все про все! Бумага – она все стерпит. А ты не каркай! Я не каркаю, мне сортировку за пятидневку предписано построить, а один день, оказывается, прошел уже! А ты что – против? Начальство оно… конечно…
Слепко заметил среди наиболее рьяных ругателей тех самых прорабов, которые сами прошедшей ночью участвовали в разработке плана. Но не удивился.
– Товарищи, тише! – вновь поднялся он с места. Наступила тишина.
– Государство предоставило нам все необходимое для сверхскоростного восстановления шахты, даже с избытком. Не волнуйтесь, все просчитано по науке, как надо. Людей достаточно. Если мы все будем соблюдать дисциплину, выполнять нормы, то уложимся в срок, как миленькие уложимся. Пусть каждый внимательно изучит то, что касается его участка или бригады. И подробно разъяснит своим товарищам, если кто из них чего недопоймет. Со всеми вопросами обращайтесь к начальникам своих участков. А их самих, если что, милости прошу в диспетчерскую, к Михал Исаичу Абрамсону.
Абрамсон, сидевший на красной канцелярской папке в первом ряду, встал и раскланялся.
– Ну а если что-нибудь совершенно ужасное приключится, тогда, конечно, ко мне или к товарищу Бирюлеву.
– Чертежи когда выдадите? Сроки безбожные назначаете, а чертежей нету! – выкрикнули справа.
Вскочил Малышкин, начальник проектировщиков и добрый приятель Евгения Семеновича.
– Чертежи к утру будут. Утром получите свои синьки. Мы же всех предупреждали, что выдаем пока самое первоочередное, а остальное – утром. Вот вы. Вы, вы! Выступаете тут, а ведь я вам объяснял уже! Если что еще не понятно…
Крикун замахал руками, показывая, что это он – так, а на самом деле все очень даже понятно. Пора было закругляться.
– Еще вопросы есть? – обвел россыпь глазастых голов строгим, всепонимающим взглядом Евгений Семенович.
– Нет, нет вопросов, кончай бодягу, работать надо, – зашумели в ответ.
– Есть вопрос! – откуда-то сзади полез лысый мужик в драном ватнике. – У меня вопрос. Сверхурочные будут платить?
Те, кто уже уходил, вновь начали рассаживаться.
«Вот те на! У нас ведь даже бухгалтерии нет. На шахте, положим, была… А деньги? Денег же мы вообще не заказывали!»
– Точно, сверхурочные. И полевые! И премию давай, начальник! – понеслось со всех сторон.
– Я объяснял уже, – пустился во все тяжкие Слепко, – оплата будет аккордно-премиальная, вы, в итоге, практически тройную зарплату получите. Тут вам и сверхурочные.
– Ты, давай не финти, начальник. Прямо скажи, будут сверхурочные или нет? – не унимался лысый.
Вскочил какой-то щуплый паренек и взволнованно закукарекал:
– Товарищи, это же Шулейкин, не слушайте его! Не обращайте на него внимания, товарищ начальник! Он известный жмот, ему бы только деньгу зашибить! Всех нас позорит!
– Товарищи, со сверхурочными, надеюсь, все ясно. Могу вас заверить, что премии передовикам могут оказаться очень и очень значительными! – продолжал импровизировать Слепко.
– Не дрейфь! Я сейчас же притащу сюда всю мою бухгалтерию. А насчет сверхурочных, это ты прав. Аккордно-премиалка, какие еще могут быть сверхурочные? – задышал в ухо чесноком Бирюлев. Сидевший рядом Цикало записал на листке крупными школьными буквами: «Шулейкин».
– Так значит, не будет сверхурочных? – не унимался тот.
– Долой жмота Шулейкина! По шея́м ему! – заорали нетрезвые голоса.
– Стрелять надо таких шулейкиных, а не разговоры с ними разводить! – выскочил как черт из табакерки Нанидзе.
Но тот уже ретировался.
– Совещание закончено! – прихлопнул ладонью по столу Бирюлев – За работу, товарищи!
– Комсомольцев прошу подойти ко мне! – поднялся чахоточный очкарик, представлявший в президиуме райком комсомола.
– Вы там, это, охрану общественного порядка, пожалуйста, организуйте, – попросил его Слепко.
– И чтобы никаких выпивонов, – добавил Бирюлев.
– И чтобы петухи неслись, – пробормотал Цикало, все еще сидевший сгорбившись за столом.
– Будет сделано, – ответствовал комсомольский деятель.
– Товарищи, открытое партийное собрание начнется через час на этом самом месте, – прокричал в спины уходящим парторг сгоревшей шахты, – передайте на своих участках: явка членов ВКП(б) и кандидатов строго обязательна. Могу я вас попросить, чтобы столы пока тут остались? – понизив голос, обратился он к Евгению Семеновичу.
– Разумеется.
Отметившись на партсобрании, Бирюлев отправился на боковую, а Слепко – в обход. У главного ствола он познакомился с Деминым, прорабом участка, строившим копры. В несусветной суете он выделялся тем, что суетился больше всех. Толстенький, казалось бы, неповоротливый, похожий на селезня, он ни на минуту не останавливался, выписывая затейливые круги и петли своими короткими ножками. На бегу он вел поучительные беседы, изучал чертежи, показывал, как и где забивать костыли, подписывал бумаги, ругался, зычно командовал, перекуривал, ел и пил. У него уже связаны были боковые фермы и завершалась сборка стрелы для их подъема. Слепко, труси́вший некоторое время следом, начал с непривычки уже задыхаться, когда бег Демина сменился козлиными прыжками на месте. Трос одной из пятитонных лебедок оказался надрубленным. Он держался на единственной пряди, порядком, к тому же, ржавой.
– Не выдержит ведь, етить тя мухи, – пожаловался Демин заросшему диким волосом мужику, слонявшемуся без дела поблизости.
– А ты ее срости, к примеру сказать, хомутами, – посоветовал мужик.
– Сростишь ее… Хомутов-то нету!
– А пущай их тогда в кузне изделают.
– Пока они их сделают, нас с тобой, вот, товарищ начальник, самолично здесь присутствующий, – кивок в сторону Слепко, – за задницу, да и…
– Это, дядя, тебя – за задницу, а меня тута вроде как и не было, – забоялся волосатый и дернул в сторону. Между тем вокруг лебедки собрался уже весь участок и много кто еще. Как из ведра, посыпались советы. Евгений Семенович думал уже идти к Григорьянцу, наверняка у того имелись нужные хомуты, когда вопрос рассосался сам собой. Кто-то принес и брякнул их на землю перед изображавшим умирающего лебедя Деминым.
– Ага! Молодец! Где взял? – зачастил тот.
– Где взял, там таперича нету, только чтобы молчок, – прозвучал из темноты ленивый ответ.
«Не-ет, за неделю нам никак не уложиться, тем более осталось меньше шести суток. А! Пускай теперь Абрамсон свою многоумную башку ломает, а мы, если что, с него стружку снимать будем. За кое-какие исправления», – размышлял Евгений Семенович. Начался подъем первой фермы. Мощный фонтан матюгов ударил в бессловесные небеса, и замначальника стройки двинулся дальше.
Ему все определеннее казалось, что большинство участков сильно отстает от плана. Он подошел к прожектору и начал раздраженно листать бумаги. При этом обнаружился листок с поправками, пришедший накануне за подписью Михаила Исаевича. Задания на прошедшие сутки были задним числом уменьшены, а на оставшиеся шесть суток – соответственно, увеличены. «Это, …, что за фокусы? Он думает, переписал цифирь – и блохи быстрей заскачут? Дурак, хоть и кандидат! Пойти, что ли, вломить ему?» – развеселился Слепко. Но тут он напоролся на действительно серьезный прорыв. Рытье траншей под эстакаду отставало просто катастрофически. Человек семьдесят-восемьдесят вяло ковырялись в земле лопатами, точнее, ковырялись человек десять, остальные – наблюдали, картинно опираясь на черенки. От их неподвижных фигур во все стороны тянулись длинные пересекающиеся тени. Еще десятка три мужиков перекуривали. На куче бутового камня восседал прораб Зыкин, солидно смоля огромную козью ножку. То, что на его участке задание было сорвано, похоже, нимало его не беспокоило. Зыкин был могучим мужиком, косая сажень в плечах. Перед ним прыгала субтильная очкастая барышня, из абрамсоновских.
– Василий Кондратьевич! – всхлипывала она. – Вы никак не можете так просто сидеть. В прошлую смену ваш заместитель сообщил, что не хватает совковых лопат. Но теперь-то их хватает! Мы прислали вам в помощь резервную бригаду, а вы не только не обеспечили ее работой, но ваши собственные землекопы сами стоят без дела!
– Правильно! Потому фронту никакого нету, резервам этим вашим, сама не видишь, что ль? Сидят там, понимаешь, в жопе ковыряют, – снизошел до ответа Зыкин.
– Василь Кондратьич, а ведь дело-то наше дрянь, – вынырнул из обширной тени прораба угреватый старичок в длинном, перемазанном глиной черном пальто, – Слепко ентот, еще ничего, он все больше ворон ловит, а как Бирюль-то наш проспится, он те всыплет по первое число!
– Всыплет? А я ему на это, что инструмент негодящий!
– Струмент? И-и, даже не думай, еще хуже будет, он тады тебя пальцами землю драть заставит.
– Небось обосрется!
– Не знаешь ты его…
Дальше Евгений Семенович слушать не стал.
– Что здесь творится? – грозно спросил он, выйдя на свет.
