Фред Стюарт - Век
Принц взглянул на него.
— Давайте не будем говорить о политике, — поспешно вмешался Моррис. — Все веселятся… А вот и этот ferkokle, дрянной оркестр! Наконец-то! Я им плачу деньги, чтобы они играли, а они все равно делают перерывы на двадцать минут. Профсоюзы! A putz shteyt, ober di tsayt shleyt nit[77]!
Он печально покачал головой, когда оркестр заиграл мелодию «You're the Тор». Ник повернулся к Габриэлле:
— Потанцуем?
— С большим удовольствием.
Он повел ее через лужайку к дощатому помосту танцевальной площадки под просторным навесом.
— А что такое сказал твой дядя? — спросил он, когда они начали танцевать.
— Не спрашивай. Это какая-то непристойность. Дядя Моррис обожает говорить сальности на идиш. Но это шокирует только тех, кто понимает, а остальные ведь так и не знают, о чем он говорит. А что ты думаешь об Эрике Штерн?
Она ничего, да Бог с ней. Я ее не понимаю. Она что, случайно не перебрала?
— Возможно.
— А может быть, она вообще выпивоха?
— Не думаю.
У нее в голове была не Эрика Штерн. Она думала о Нике Кемпе и о том, как хорошо быть в его объятиях.
— Когда тебе надо возвращаться в Сан-Диего? — поинтересовалась Габриэлла.
— Не раньше утра понедельника. Я поеду на машине завтра в ночь.
— А ты не хочешь завтра обойти студию дяди Морриса? Там в воскресенье будет мало работы, и я могла бы тебе многое показать.
— Отличная идея! Если уж сам принц Асака осмотрел студию, почему же не показать ее и Нику Кемпу? А после этого я приглашаю тебя на ленч. Знаешь какое-нибудь хорошее место?
— Я знаю великолепное место в Венеции, как раз на воде.
Он закружил ее в танце. Влюбленная в Ника Габриэлла теперь испытывала состояние, которое французы называют «coup de foudre»[78]. Она была сражена.
Стоял великолепный январский день: двадцать градусов в тени, безоблачное небо; Тихий океан оправдывал свое название. Они сидели на открытой веранде ресторана над водой и ели абалон[79], запивая его хорошим калифорнийским белым вином.
— Наверное, съемка фильмов — забавное занятие, — сказал Ник, наблюдая, как она любовалась игрой лучей калифорнийского солнца в его золотистых волосах.
— Вообще-то съемки — это утомительное занятие и быстро надоедают, — возразила она. — Даже самые захватывающие моменты — сцены борьбы и прочие такие вещи — кажутся бесконечными.
— Вот те раз, а мне на дядюшкиной студии понравилось. Так о чем его новая картина? «Ангел желания»?
— Да, это глупая история. По крайней мере сценарий. Но дядя Моррис обычно не ставит на неудачников. Скорее всего его ждет успех, но когда он его закончит. А публика просто обожает любовные истории.
— А ты сама? Ты любишь любовные истории?
— Конечно. Я люблю поплакать в конце. Они меня так и зовут: «Габриэлла — Клинэкс-кид»[80].
— А ты когда-нибудь влюблялась?
Она растерялась:
— Нет, пожалуй, нет.
— Ты даже не уверена? Тогда ты действительно не влюблялась, потому что когда ты влюблен, ты это знаешь наверняка. Это на тебя обрушивается, как тонна кирпичей.
Она пристально посмотрела на него, наблюдая за тем, как он режет пластину абалона.
— А… ты влюблен? — спросила она неуверенно.
— Да. Мы должны вот-вот обручиться. Она чудесная девушка — тебе бы она понравилась. Ее зовут Кэрол Деннисон. Я познакомился с ней месяц назад на танцах в офицерском клубе. У нее было свидание с офицером из оперативного отдела нашего штаба. Он жутко рассердился на меня, когда я сам стал с ней встречаться, но теперь… ну что же, побеждает тот мужчина, который лучше.
Он широко улыбнулся ей.
— Извини меня… — Она встала.
— Что-то случилось?
— Я сейчас вернусь.
Она поспешила в ресторан и направилась в дамскую комнату. Заперев дверь, она вначале забарабанила кулачками по розовым обоям стены, а затем разрыдалась.
— Проклятие, проклятие, проклятие, проклятие, ПРОКЛЯТИЕ! — с горечью выкрикнула она и поддала ногой корзинку для мусора в последнем приступе разочарования и ярости. Затем она умылась, поправила макияж и вернулась к столу.
— С тобой действительно все в порядке? — спросил он, отодвигая ей стул.
— В жизни не чувствовала себя лучше, — огрызнулась она, присаживаясь.
— Ну что же, ты выбрала хороший ресторан, — сказал он, возвращаясь на свое место. — Это было одно из лучших блюд из абалона, которые мне доводилось есть.
— Мой был с душком и как резина. Да и вино оставляет желать лучшего. Одно слово — «Шато Тиахуана».
Он посмотрел на нее:
— Я что-то не так сказал?
— А что, собственно, ты сказал?
— Ты выглядишь так, будто хочешь кого-нибудь удавить, может быть, меня?
— Пожалуй, нет.
— Серьезно, что тебя обидело?
— Ни-че-го! — Она посмотрела на часы. — Мне надо быть дома к двум часам.
Он подозвал официанта.
— Действительно было очень весело, — процедил он сухо.
Когда он повез ее обратно в Беверли-хиллз на своем «форде» выпуска 1938 года, она сказала:
— Извини меня.
— За что?
— Я вела себя грубо. Я не должна была так поступать.
— Так ты не хочешь мне сообщить, что же все-таки произошло?
Она вздохнула:
— Неужели ты так и не догадался? Я не умею проигрывать.
— Ты рассердилась из-за того, что я рассказал тебе о Кэрол?
— А из-за чего же еще? У меня была прекрасная мечта, что ты без ума влюбишься в меня. Что ж? Придется распрощаться с этой фантазией и начать придумывать новую.
— Но ведь ты меня совсем не знаешь! Какого черта тебе вообще взбрело в голову, влюблюсь я в тебя или нет?
— Киностудия «Моррис Дэвид продакшнз» представляет: «Правдивые признания!» Несовершеннолетняя Габриэлла не смогла скрыть свою безумную любовь к брату своей школьной подруги. Брат игнорирует ее, но молодую девушку сжигает пламя любви. Проходят годы, опадают листки календаря. Девушка выросла, но по-прежнему без ума от брата подруги. Она приглашает его на прием. Он еще более соблазнителен, чем раньше. Она едва не теряет сознание в его крепких мужских объятиях. Он рассказывает ей о своей любви к другой. Габриэлла идет в дамскую комнату и поддает ногой корзинку для мусора. Изображение постепенно исчезает, конец. Еще одна глупая история.
Он улыбнулся:
— Нет, это очень милая история. И я польщен. Правда. Но ведь ты обманешь меня.
— О Боже, и почему люди всегда так говорят? Ты — первый мужчина, которого я полюбила, а первую любовь обмануть невозможно.
— Откуда ты это знаешь?
— Я прочитала это в журнале, — надулась она.
Он припарковал машину у тротуара и повернулся к ней:
— Стань хоть на минутку серьезной. Ты же в меня совсем не влюблена. В лучшем случае это одно из увлечений школьницы. Ты ведь за обедом сама сказала, что никогда не влюблялась.
Она грустно взглянула на него:
— Я соврала.
— Ну, у тебя же должны быть и другие приятели…
— Да не нужны мне приятели. Мне нужен любовник. Я хочу тебя. Прошлую ночь я глаз не сомкнула. Все мои мысли были только о тебе и о том, как мне до смерти хотелось видеть тебя снова и как я хотела, чтобы ты трогал, целовал меня. Так что видишь? Теперь ты знаешь, какая я девочка. Страстная любительница секса.
Он улыбнулся:
— О'кей, любительница секса, как насчет поцелуя?
Она прикусила губу и отвернулась к окну.
— Нет, — ответила она наконец. — От этого потом будет только хуже.
Он увидел, как слеза покатилась по ее щеке, и это его глубоко тронуло. Он никогда прежде не встречал никого, похожего на нее, никогда не сталкивался с таким сильным желанием. Он протянул руку и дотронулся до нее.
— Прости меня, — сказал он мягко.
Она поежилась:
— Послушай, мне не везет в любви. Может быть, я стану отличной деловой женщиной. Ты бы лучше отвез меня домой, пока у меня не началась истерика.
Он сжал ее руку. Затем завел двигатель, и они двинулись в сторону Беверли-хиллз.
— Я люблю вас, Чармион, — вздохнул британский офицер, целуя руку известной немецкой шпионки, полулежавшей в шезлонге в отеле «Адлон» в Берлине.
— Так докажите это, дорогой, — ответила Чармион. На ней был пеньюар, сшитый по эскизам Габриэллы.
— Как? Как я могу это доказать?
— Чертежи, — прошептала она, целуя его в лоб в тот момент, когда операторская тележка с камерой подъехала для съемки крупного плана, — чертежи подводной лодки. Ты мне отдаешь чертежи, а я отдаю тебе… себя.
— Стоп камера! — прокричал директор-распорядитель. — О'кей, всем перерыв на ленч.
Эрика Штерн поднялась из шезлонга навстречу своему костюмеру и спросила:
— Ну, как впечатление?
— Очень здорово, мисс Штерн.
