Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
Еще несколько таких дней — и нам предстояло приступить к тренировкам орла. В конце концов, если любовь и могла оставаться единственным жизненным предназначением богов - олимпийцев, героев-троянцев, Париса и Елены или Филемона и Бавкиды, то нам следовало думать о хлебе насущном. А заработать на хлеб мы могли лишь этим задуманным Теей экстравагантным способом — охотой вышколенной птицы за другим представителем фауны. Так что медлительная лучезарно-ленивая часть нашего путешествия окончилась в Тексаркане.
Когда я впервые подошел к клетке с предназначенной нам страшной птицей, у меня потемнело в глазах, а по ляжкам словно потекло что-то, будто я намочил штаны; на самом деле это была игра сосудов. Но мне действительно стало дурно при взгляде на существо, с которым вскоре предстояло иметь дело. Вот такой же орел, наверно, прилетал клевать печень Прометея. Я считал, что птица будет гораздо меньше и воспитывать мы станем птенца, которого сможем привязать к себе нежным обращением. Но нет: к моему отчаянию, птица была точь-в-точь как тот орел в чикагском зоопарке — те же турецкие шаровары или галифе из перьев чуть ли не до самых беспощадных когтей.
Тея была страшно возбуждена.
— О, какой красавец! Но сколько ему? Он же не птенец. Выглядит вполне взрослым и весит, должно быть, фунтов двенадцать.
— Или же все тридцать, — сказал я.
— О нет, милый, нет.
Конечно, в орлах она разбиралась куда как лучше моего.
— Но вы же не из гнезда его взяли? — допытывалась она у владельца.
Этот старик, державший у себя целый зоопарк — львов, броненосцев и гремучих змей, — похожий не то на золотоискателя прежних времен, не то на суслика, вид имел самый подозрительный; склонность к мошенничеству, ясно читавшаяся в его взгляде, могла быть либо следствием врожденного уродства, либо плохого освещения.
— Нет, я не карабкался за ним по горным кручам. Мне добыл его приятель, принес совсем крохотным. Но растут-то они с дикой скоростью.
— Он кажется старше. Вид у него совсем взрослый. Я должна знать, не охотился ли он уже, — сказала Тея.
— Да он не покидал клетки практически с рождения. Я ведь вашему дядюшке уже чуть ли не двадцать лет живность поставляю. — Он считал Джорджа — как бишь его там — дядей Теи.
— О, мы, конечно же, готовы его взять, — заверила Тея. — Он так хорош! Можете открыть клетку.
Я ринулся к ней, боясь за ее глаза. Одно дело соколиная охота на уютных лугах Восточного побережья в компании спортивного вида джентльменов и дам — любительниц такого рода развлечений, и совсем другое — намерение делать это у самой границы Техаса, где в лицо тебе веют пески пустыни и дышат дикие горы, и ведь Tee раньше не приходилось приручать орлов, хотя, возможно, она и знакома с более мелкими птицами и даже поднаторела в ловле ядовитых змей. Правда, животных она не боялась, в этом ей надо было отдать должное. Натянув рукавицу, она просунула в клетку мясо. Сильным ударом орел выбил добычу из ее руки, после чего поднял и проглотил. Тея взяла другой кусок, и орел, прошелестев крыльями — тихий звук, от которого становилось не по себе, — сел ей на кулак, вцепившись когтями, и, сильным взмахом приподняв крыло, отчего обнажилась рыжеватая изнанка перьев и глубокая подмышечная впадина, принялся рвать мясо клювом.
Однако когда она захотела вытащить его из клетки, он проигнорировал эту попытку, продолжая рвать мясо. Тогда к нему потянулся я, и он ударил меня клювом повыше края рукавицы, так что на предплечье показалась кровь. Это можно было предвидеть, я ожидал чего-то в этом роде, если не хуже, и был даже рад, что все произошло быстро и теперь можно не испытывать такого трепета. Что же до Теи, вдохновенно-целеустремленной и казавшейся даже бледнее обычного в своей кепке с зеленым козырьком, Теи, быстрой, решительной, сильной, занятой только одним — выполнить задачу и приручить птицу, то ей струйка крови на моей руке казалась лишь досадным недоразумением, побочным следствием чего-то действительно важного и существенного, как шуршание гравия под башмаками. Случайные ранения она воспринимала хладнокровно, будь то результат падения с лошади или мотоцикла, ножевые царапины или травмы, полученные на охоте.
В конце концов нам удалось переместить птицу в свой фургон. Тея была счастлива, я озабочен — бинтовал руку и передвигал вещи в фургоне, освобождая место орлу, что позволяло мне маскировать дурное расположение духа. Старик хозяин, узнав о плане Теи, ухмылялся в усы, но она, как все подлинные энтузиасты, не обращала внимания на скептиков. Запросив и получив за орла непомерную, на мой взгляд, сумму и пристроив наконец сурового своего питомца, довольный хозяин мог позволить себе и язвительность. Итак, мы отбыли под зорким взором птицы, глядевшей на нас из угла фургона, я же утешался радостью Теи и ее уверенностью, но при этом не упускал из вида ружье возле кресла.
Помню кузину Бабушки Лош, декламировавшую по-русски стихотворение Лермонтова, где речь шла об орле. Слов я не понимал, но звучало очень красиво и романтично. Кузина была черноглазой брюнеткой со звонким голосом, но слабыми руками, гораздо моложе Бабули и замужем за скорняком. Я вспоминаю это, лишь пытаясь как-то упорядочить и собрать воедино все, что знаю об орлах — сведения, доступные городскому жителю, отнюдь не являющемуся охотником. Получается любопытный список: орлы на десятидолларовых и двадцатидолларовых купюрах, на гербах многих государств и штандартах легионеров Цезаря, орлы, высоко парящие над Бомбеем, реактивный истребитель и мощная, стремительная птица Юпитера, орлы прорицателей, полковник Джулиан, Черный Орел Гарлема, вороны Ноя и пророка Илии, которые вполне могли быть и орлами, орел — морской охотник, царь пернатых, но в то же время разбойник, не брезгающий падалью.
Что ж, на досуге каждый может продолжить список.
Мне птица казалась взрослой, но, наверно, старик если и солгал, то месяцев на восемь, не больше. Американские орлы в целом довольно темные, белые перья у них отрастают только в зрелом возрасте, после многих линек. Наш же питомец, несмотря на грозный вид, судя по всему еще не линял и был, так сказать, не царем, но лишь наследником престола. Отказать ему в красоте было бы трудно, и выглядел он весьма импозантно: гордая стать, белые и светло-бежевые перья на фоне общей черноты, хмурая остекленелость горящих, как драгоценные камни, глаз и общее впечатление жестокости и крайней самодостаточности. Я возненавидел его с самого начала. Ночью он не давал нам спать и заниматься любовью. Если мы укладывались возле машины и я, проснувшись, не заставал Теи рядом, можно было не сомневаться, что она сидит возле него. Иногда, растолкав меня, она просила встать и взглянуть на орла — все ли в порядке, хорошо ли спутаны лапы, не соскочило ли с шарнира кольцо, на которое крепился ремень. Если мы ночевали в отеле, он находился в номере вместе с нами и я слышал его шаги, скрип перьев и шипение, которое он издавал, — так шипит, оседая, снежный сугроб. Он занимал все мысли Теи и был ее идеей фикс, увлечением почти детским, но совершенно захватывающим. В машине она постоянно оборачивалась, поглядывая на него, во время остановок не спускала с него глаз, и иногда я начинал сомневаться, в здравом ли она уме.
Разумеется, вышколить его было необходимо, ибо держать у себя за спиной дикого зверя рискованно, тем более что антагонизм между пленником и хозяином имеет тенденцию со временем только возрастать. Мне оставалось лишь каким-то образом налаживать с ним отношения. Любви от меня он не требовал, и нужно ему было совсем другое. Нашу с ним связь скрепляло мясо. Тея лучше меня умела обуздывать его нрав и, владея искусством дрессуры, больше им занималась и сильней была привязана к птице. Вскоре он научился брать мясо, сидя на кулаке. Даже через рукавицу кожа у нас покрывалась царапинами от его когтей. Вокруг себя он все крушил, ломал и пачкал. Мне нелегко было привыкнуть к тому, как жадно он орудовал клювом, поедая пишу. Позже, увидев хищных птиц, питающихся трупами, я оценил благородную повадку орлов.
В Техасе было очень жарко. На переездах мы по нескольку раз в день останавливались, тренируя птицу. Вблизи Ларедо, где начиналась пустыня, он научился по команде слетать с крыши фургона на кулак мне или Tee. И эта нависшая над тобой с распростертыми крыльями тень, исходящее от нее ощущение силы вкупе с неприятным запахом, эти траурные перья и загнутый клюв заставляли сжиматься сердце. Часто без всякого предварительного, как это бывает у других животных, движения он пускал мощную тугую струю экскрементов, после чего опять усаживался на верх фургона. Тея восторгалась птицей и ее успехами, я же восторгался Теей по многим причинам, среди которых был и ее талант дрессировщицы.
Используемых для охоты птиц приучают к колпачкам. Тея запаслась и им, стеганым чехольчиком на тесемках, которые можно было затягивать или же отпускать перед тем, как птица взмывает вверх в поисках добычи. Но сперва предстояло полностью завершить дрессуру, и, занимаясь этим, я однажды провел сорок часов без сна, держа птицу на плече. Орел бодрствовал, и Тея заставила бодрствовать и меня. Происходило это в Нуэво-Ларедо, сразу после пересечения границы. Мы остановились в засиженной мухами гостинице, в грязном номере с кактусом перед самым окном, лезшим чуть ли не в глаза. Вначале я шагал по комнате, затем сидел в темноте, опершись рукой на стол, изнемогая под тяжестью птицы. Спустя несколько часов у меня онемели бок и плечо и кости словно сковало. Меня одолевали мухи, поскольку отмахиваться я мог только одной рукой, да и то боясь вспугнуть орла. Тея попросила парнишку-коридорного принести нам кофе и взяла у него поднос, стоя в дверях. Я видел, как парнишка таращил на нас глаза, видимо, зная о птице, а может, различив ее силуэт на моей истерзанной руке, испуганный взглядом его недреманных очей.
