Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
Однако истинная, глубинная причина беспокойства мне тогда была неясна, и я грешил на Мексику и охоту. В конце концов однажды вечером, когда мы сидели с Теей и она играла на гитаре, вернее, касалась большим пальцем струны, а та отзывалась гулом, я сказал:
— А нам обязательно ехать в Мексику?
— Обязательно ли ехать? — переспросила она, накрывая струны ладонью.
— Тебя бы с легкостью развели и в Рено, и где угодно.
— Но почему ты против Мексики? Я была там много раз. Что в ней плохого?
— А что плохого в другом месте?
— Там есть дом в Акатле, где мы сможем отловить ящериц и других животных. Я договорилась с адвокатом Смитти, что развод пройдет в Мексике. Кроме того, существует еще одна причина, почему там будет лучше.
— Что за причина?
— После развода я буду стеснена в средствах.
Я невольно зажмурился и схватился за голову, словно помогая улечься в мозгу только что услышанному поразительному факту.
— Прости меня, Тея, но я не понимаю. Я считал, что и у тебя, и у Эстер полно денег. А все эти купюры в холодильнике?
— Нет, Оги, наши родители никогда не были особо богатыми. Богат мой дядя, брат отца. Но, кроме меня и Эстер, других детей в семействе нет, поэтому нас баловали, давали деньги на расходы и тратились на наше воспитание, но при этом предполагалось, что нам следует сделать хорошую партию. Эстер так и поступила — вышла замуж за состоятельного человека.
— И ты тоже.
— Но мой брак распался. И я могу признаться, что за всем этим стоит один скандальный случай. История глупейшая, вряд ли тебе стоит обращать на нее внимание, но все произошло оттого, что с одной вечеринки я уехала с морским кадетом. Он был так похож на тебя. Я его не любила и думала только о тебе.
— Своеобразная замена?
— Ну, как и у тебя с той гречаночкой.
— Я никогда не утверждал, будто после Сент-Джозефа о тебе только и думал.
— И об Эстер тоже не думал?
— Нет.
— Тебе важно меня переспорить или все-таки выслушать? Я просто объясняю, как все вышло. К нам приехала погостить моя тетя. Помнишь ее? Старая такая дама? И была вечеринка у нас дома, то есть дома у Смитти, и тетя увидела, как я обжималась с тем парнем. Ну не делай большие глаза, Оги, к тебе это не имеет отношения. Это было бог знает где и бог знает когда, и я же не предполагала, что окажусь потом в Чикаго и разыщу тебя. А Смитти мне к тому времени уже осточертел и требовался кто-то другой, пусть даже первый попавшийся морской кадет. Тетя моя после этого сразу уехала, и мне позвонил по межгороду дядя и сказал, что назначает испытательный срок. Вот еще почему мне необходимо ехать в Мексику — чтобы заработать денег.
— При помощи орла? — вскричал я. В душе моей царил разброд. — Как ты себе это представляешь? Даже если орел и поймает пару-другую чертовых игуан или каких там еще животных ты себе наметила! Это же бред!
— Деньги мы получим не только за игуан. Мы снимем кино про охоту. Ведь как иначе заработать, если не тем, что умеешь делать? Мы можем и статьи продавать в «Нэшнл джиогрэфик».
— Откуда ты знаешь, что у нас получится? И кто будет писать эти статьи? -
— Мы соберем материал и наймем кого-нибудь в помощь. Всегда можно найти подходящего человека.
— Но, дорогая моя, на это же нельзя рассчитывать! Не так это просто!
— Но и не так сложно, уверяю тебя. Я знаю массу людей, которые только и мечтают быть мне чем-нибудь полезными. Вот приручить и вышколить орла действительно нелегко. Но мне не терпится попробовать. А кроме того, жизнь в Мексике гораздо дешевле.
— Ну, а зачем же такие траты здесь? В этом номере?
— Пока развод не оформлен окончательно, за все платит Смитти. Тебя ведь это не оскорбляет, правда?
— Нет, но тебе стоит быть поэкономнее, не так швыряться деньгами.
— Почему? — Она искренне этого не понимала.
Как и я не понимал ее представлений о необходимых расходах. Например, ей ничего не стоило оставить тридцать долларов в магазине на Мичиган-бульваре, заплатив за какие - нибудь бесполезные французские серебряные ножницы. Такими ножницами не срезают пуговиц, не обрезают нитку. Они валяются, забытые, в ящике или чемодане среди прочих вещей и, возможно, пролежат там до скончания века, и при этом в Мексике она собиралась экономить!
— Тебе ведь не жаль денег Смитти?
— Нет, — откровенно признался я. — Но если, предположим, я откажусь, ты поедешь в Мексику одна? С орлом и так далее?
— Конечно, поеду. А разве ты собираешься отказаться?
Но она отлично знала, что отпустить ее одну я не могу. Я скорее дал бы выколоть себе глаза, чем остался в Чикаго, когда она едет в Мексику. И предложи она мне путешествие с африканскими хищниками, кондорами, птицей Рух или фениксом, я соглашусь и на это. И ведущая тут она, а я ведомый, и если бы имел встречную идею, то непременно попытался бы склонить ее на свою сторону, но я молчу и, значит, таковой не имею.
Поэтому, спросив, не хочу ли я остаться в Чикаго, и, увидев на моем лице выражение бесконечной любви, она взяла свой вопрос обратно, и наступившее молчание нарушил лишь стук положенной на место гитары.
Потом она сказала:
— Если тебя беспокоит эта птица, забудь о ней на время. А после я тебя всему научу. Не думай пока об этом. Представь себе только, как здорово ее приручить и какая красота эта охота!
Я пытался внять ее совету, но все равно глубоко укоренившийся во мне скептицизм вест-сайдского мальчишки давал о себе знать, я мучился и никак не мог отделаться от подспудной мысли: «Какого черта я лезу в этот кошмар?» И поскольку жили мы неподалеку от зоопарка, я однажды отправился туда, чтобы взглянуть на орла — тот восседал на дереве в огромной, сорок футов высоты, и конической, как у домашнего попугая, клетке, в перемежающихся зелеными тенями солнечных бликах, горделивый, двуногий, в пышных, не то турецких, не то янычарских своих шароварах из перьев, с приплюснутой головой, зорким взглядом убийцы и жестким оперением. Каким же неуместным рядом с ним выглядел этот традиционный парк с жидкой зеленью лужаек и газонов, оплетенными чахлыми вьюнками резными оградами и по-домашнему уютным солнечным светом — как не подходило орлу все это окружение! «Да разве можно приручить такого, — думал я. — Поскорей бы уж в эту Тексаркану, пока орленок не подрос как следует».
Наконец пришло письмо от адвоката. В тот же день мы погрузили вещи в машину и двинулись из города к Сент-Луису. В путь мы отправились поздно и потому дотемна не успели далеко проехать. На ночь мы расположились прямо на земле, под распахнутой дверцей багажника. Я понял, что наш привал недалеко от Миссисипи, которую мне не терпелось увидеть. Я был возбужден и взволнован.
Рядом высилось огромное дерево. Казалось странным, что такой толстый ствол способен довольствоваться столь мелкими и скудными листочками. Но вскоре за жужжанием и стрекотом насекомых я стал различать шорох листвы под дуновением ветерка. Шум нарастал, охватывал все новые листья, усиливался и гремел, неумолчный, вселенский, словно морской прилив, устремляющийся ввысь, в усыпанную звездами небесную твердь.
Глава 15
До чего же хорошо все было вначале! Нас несли теплые волны абсолютного счастья, умноженного, возможно, еще и той загадочностью, чужеродностью, которую мы находили друг в друге, поскольку даже Даная или какая-нибудь там римская Флора, казалось, не могли бы удивить меня сильнее, очутись вдруг рядом со мной, а уж какие странности, порожденные варварским Чикаго, должна была находить во мне она — ведомо одному лишь Господу Богу. Однако все эти неискоренимые отличия и особенности умеряют природный эгоизм и облегчают тягостную ношу, извечно сопряженную с близостью и являющуюся непременной ее частью.
Начало нашего путешествия и все сделанное и увиденное на его протяжении — что мы ели, под какими деревьями снимали с себя одежду, в каком порядке следовали друг за другом, наши поцелуи, начиная с лица и вниз, к ногам, а потом обратно, к груди, наше согласие и споры, все встреченное нами по пути — будь то люди или животные, — я при желании с легкостью могу припомнить и перечислить. Все это является мне четко и без предыстории, увиденное и прочувствованное природным животным сознанием, неспособным, в отличие от сознания человеческого, улавливать ход времени. Животное всегда существует здесь и сейчас — лежит ли оно у ног Карла Великого, плывет ли в лодке по Миссури или роется в чикагской помойке. И именно так могут вспоминаться трава и вода, деревья и тропинки, возвращаться к тебе в своем зеленом, белом или голубом обличье, в пятнышках и морщинах, с полосками вен и особым ароматом, и я могу воскрешать воспоминания во всей полноте и мельчайших подробностях, вплоть до муравья в бороздке древесной коры, жиринки в кусочке мяса, нитки на воротничке блузки, различать оттенки цвета в розах на кусте, меняющиеся в зависимости от направления и силы солнечных лучей. Оттенки эти различны, и потому ты тычешься носом то в один цветок, то в другой и вдыхаешь полной грудью и всем нутром его аромат, питаясь им и с ним сливаясь. Но даже увядшая и слегка подгнившая роза вызывает в тебе восторженный отклик. Не так ли и желание, охватившее тебя целиком, но встретившее препятствие на своем пути, оставляет жгучий всепроникающий след горечи и сожаления, а прогоревший в коротком замыкании провод рвется, погружая тебя во тьму? Что за жар без золы и угольев и свет без заслоняющей его тени?
