Ван Мэн - Избранное
…Ни Цзао приснился сон, в котором он увидел отца, летящего в воздухе и улыбающегося. У него были непомерно длинные ноги и руки. Он что-то шептал ему на ухо, Ни Цзао даже чувствовал его дыхание.
— Папа очень жалкий и страшный человек!.. Ты говоришь, что когда тот человек вешался, то, наверное, почувствовал ужасную боль в шее. Потом у него что-то хрустнуло и наступила смерть, а на шее выступила кровь — много крови. Неужели так было? Не может этого быть!.. После этого случая я боялся вечером выходить из дома, потому что мне мерещился удавленник, будто он болтается у ворот нашего дома.
О своем сне Ни Цзао поведал сестре, которая, вздохнув, сказала, что картина самоубийства выглядела очень страшно. Она говорила так, будто во время смерти отца находилась где-то рядом или в свое время пережила смерть сама.
Ни Пин добавила, что, если в тот раз отец действительно умер, значит, он превратился в черта-висельника, у которого изо рта высовывается длиннющий язык, потому что висельник задохнулся и у него прервалось дыхание. А язык у него не красный, а белый, так как в нем совсем нет крови, оттого он такой страшный. Душа умершего отца с вывалившимся изо рта длинным бледным языком никогда не сможет найти утешения и каждую ночь будет бродить где-то рядом. Она не простит маме, тете, бабушке, она непременно каждую из них накажет — до смерти напугает, а потом утащит в загробное царство. Там, в аду, папа и мама по-прежнему будут судиться, устраивая свой развод, они будут просить владыку ада Яньвана, чтобы тот определил, кому из них двоих суждено вариться в котле с кипящим маслом, а кому — быть распиленным пополам. Кому в будущей жизни следует возродиться в облике собаки, а кому стать волком или совой. Никто из них, будь он живой или мертвый, не пожалеет один другого, никто не пойдет на уступки.
Такое заключение сделала девочка, которой едва исполнилось десять.
Во время рассказа глаза сестры горели дьявольским огнем, и Ни Цзао очень испугался. Он тут же вспомнил знаменитое заклинание сестры: «Тыдна», которое после возвращения из деревни бабушки и тетки как-то незаметно исчезло из обихода и впоследствии больше не появлялось…
Кроме популярных песен обитатели нового дома часто исполняли арии из опер. Надо сказать, что рядом с ними, через стену, жила одна почтенная госпожа по фамилии Бай, происходившая из маньчжурской семьи. Эта согбенная дама никогда по утрам не завтракала, довольствуясь лишь ароматным чаем, который заваривала в особом чайничке. А еще дама курила кальян, издавая при этом звуки, напоминающие похрапывание спящей кошки, которые всегда изумляли Ни Цзао. Он не мог понять, издает ли их кальян, или они исторгаются из груди самой госпожи Бай.
Старая Бай, несмотря на почтенный возраст, уверяла всех, что она осталась большой поклонницей театра и музыки, и тотчас подтверждала слова, порываясь спеть. Из ее горла вырывались звуки, напоминающие дребезжание треснувшего гонга, затем следовало само пение, прерываемое кашлем. Когда ее терзало удушье, она тряслась как в лихорадке. Однако дама упорно твердила: «Послушайте-ка вот этот мотивчик! Все остальные — сущее ерунда, а вот этот — что надо!.. У некоторых и голос есть, и лицом они ладные, и у хороших мастеров учились да и сами на любительской сцене выступают, умеют побренчать на хуцине и знают всевозможные мелодии, и все же вот этот мотив им не по плечу. Век будут разучивать — ничего у них не получится. Не верите? Послушайте мотивчик!»
Су-сань ушла из уезда Хундун,Вперед по улице пошла…
Эти две строки из арии она пела действительно сносно, сохранив изначальный мотив песни, однако Цзинъи, ходившая сейчас с большим животом, заметила, что в свое время эта ария пелась иначе:
Су-сань ушла из уезда ХундунИ остановилась у края дороги…
— Какой еще «край дороги»? Таких слов в этой песне нет! — категорическим тоном заявляла старуха. — Так поют только в пьесах, которые исполняются под аккомпанемент колотушек.
Цзинчжэнь дергала сестру за рукав: зачем, мол, обижаешь такую достойную старуху, которая по-настоящему разбирается в театральном искусстве.
И сестры, послушно следуя указаниям старой Бай, пели арию в той тональности, которую та подсказала, и с прежними словами о Су-сань, которая «вперед по улице пошла».
Ни Цзао в их спорах ровно ничего не понимал: какая, в конце концов, разница? Вообще-то ему показалось, что первое выражение «дацзе цянь» означает вроде как «сестрины деньги», а второе — «большой нож и плеть». Ему стало от этого неприятно, ему не хотелось, чтобы эти слова повторялись, а женщины, как на грех, продолжали распевать вновь и вновь, казалось, они собирались петь каждый день, год за годом… Хоть вешайся от этой песни! Ни Цзао возненавидел эту Су-сань, как невзлюбил он и старуху Бай. Кто такая Су-сань? Может быть, такая же скрюченная старуха, которая от нечего делать дует в свою водяную трубку. Мальчик считал, что в кальян именно дуют.
Старая Бай, устав петь, принималась ругать свою невестку. Ругалась она страшно забавно и необыкновенно живо, так что, впервые услышав ее, брат и сестра были просто зачарованы ее проклятьями.
Однажды, изрыгнув последнюю порцию проклятий, старуха Бай вдруг вспомнила, о чем собиралась спросить:
— А где же отец Ни Цзао?
Ни Цзао почувствовал, как бешено застучало его сердце. Ему хотелось убежать прочь. Он испугался, что мать и тетя, вслед за старухой Бай, которая только что отчитывала свою невестку, примутся ругать отца. А старуха тем временем притянула к себе Ни Цзао и крепко обняла, будто он был самым близким ей существом — ее родным внуком, которому она только что купила сахарную фигурку.
Но страхи мальчика оказались напрасными. Мать не успела раскрыть рта, а тетя уже ответила:
— Муж ее нынче в Шанхае, работает на железной дороге начальником службы!
— Угу! Там он… — поддакнула Цзинъи. — Он в Шанхае, на железной дороге… служит начальником!.. Намедни прислал письмо. Пишет, что очень занят, поэтому и редко пишет. Ведь у него еще мать и полон дом родни. В общем, ноша у него нелегкая!
Впоследствии Ни Цзао потратил немало времени и сил, чтобы выпытать у матери и тети, почему они так ответили соседке. Ведь они совсем недавно переехали на новое место, люди вокруг них жили все чужие, как эта старуха. С какой стати перед ней отчитываться? Глядишь, через нее новость пойдет гулять по свету, и они станут посмешищем, в них будут тыкать пальцем, унижать… Да и потом, показывать, что в семье все обстоит хорошо, тоже нельзя, потому что владелец дома сразу сообразит, намотает на ус и не станет им давать поблажки с арендой. Вот так-то, мальчик, разъяснила тетя, жизнь прожить — не поле перейти! Когда ты беден, тебя все унижают, а стоит разбогатеть — все пожелают свести с тобой счеты. Поэтому и говорится в поговорке: «Встретишь человека — всю душу перед ним не распахивай, раскройся только на треть». Эту поговорку тетя произнесла не просто, но на манер речитатива, исполняемого перед основной арией в пьесках, которые играются в некоторых местах Хугуана.
Бабушка также высказала свое мнение относительно старухи соседки. В Пекинской опере, заметила она, слушать ровным счетом нечего. Куда лучше пьесы, что идут под стук деревянных колотушек, например «Узница». Или вот послушайте, как старые актеры Чжилийской труппы исполняли пьеску «Трава бессмертия»! А как они пели арию Су-сань!
И в тот самый момент… О!.. А!..Ой-ой-ой! Ай-ай-ай!Бумага… туда пришла.И жизнь… О! А! Даровали ей… О! А!
Бабушка пела так здорово, что из груди обеих дочерей вырвался вздох восхищения.
…Помнится, как-то в деревню приехала труппа актеров, которая ставила эту самую пьесу — «Трава бессмертия». В тот год был еще жив ваш отец, а вы еще не вышли замуж. Ох, что и говорить? Что уж там! Кто бы мог подумать, что мы дойдем до такого состояния! Чего уж там!
Упоминание о театральных колотушках вызвало у сестер несказанную боль. Чистые детские воспоминания! «Что уж там!»
В воскресенье, когда обе сестры хлопотали по дому, к ним вновь пришла старая Бай, но на этот раз не одна, а со своей знакомой, учительницей, родом из провинции Хэнань. Старуха предложила сыграть в мацзян[163], что вызвало большой интерес у детей, которые, стоя позади матери и тети, скоро постигли все секреты игры. Не менее двух часов, вытянув шеи, они следили за игроками, храня полное молчание, и лишь иногда, при неожиданных переменах костей, вскрикивали от восторга и возбуждения. Они с напряжением ждали, когда кто-то выбросит нужную кость. Каждое движение души у игроков, казалось, выливалось в звуках их голосов. Кто-то тихо-тихо шептал: «Только бы выбросили „четыре круга“!» В какой-то момент сестра схватила брата за руку и потянула во внутреннюю комнату. Опустив занавеску, она осторожно подошла к изображению бога Цайшэня и принялась отбивать перед ним поклоны. «Бог Цайшэнь! — тихонько молила она. — Помоги нашей маме и тете выиграть! Век будут тебе кланяться!»
