Томас Пинчон - Винляндия
— Проверка ямочек! — позвала её бабушка. Прерии пришлось попросить её обождать, пока не разрешится ситуация с Матерью, наконец рискнув восьмёркой и объявив пики, по свершении чего наконец Она и вынырнула, на вид такая же гадина, как обычно, и Дяде Р. тем самым пришлось тянуть ещё пять карт, что, как бы доблестно ни играл он дальше, оказалось на одну карту больше, чем требовалось.
У трейлера с Сашей стояла женщина лет сорока, раньше бывшая девушкой в кино, и за его камерами и софитами, грузней, чем Прерия рассчитывала, там и сям на лице ущерб от солнца, волосы гораздо короче и на знающий глаз решительно нуждаются в укладочном муссе, хотя как Прерии завести об этом речь, не очень понятно.
У Саши по-прежнему кружилась голова от возвращения собственной дочери, и она попыталась загладить встречу клоунадой.
— Дисюда проверю, не сбежали ли эти наси ямоцьки, да вот они, у какие, и дай-ка бабу, — ля, проверит, нет ли в них мусора, она же просто, симпатя, — шнейшая у нас- ма лютка! — неуклонно возвращая её к младенчеству, щипля за щёки, отчего рот округлялся, пихая то туда, то сюда.
— Ффах-тыд, Ба-ах!
— Моя же обожаемая внученька, — наконец мягко отпихнув голову девочки прочь. — А спой-ка ты тему из «Острова Гиллигэна» для своей матери, — скомандовала она.
— Ба!
— Первый раз, когда она Ящик заметила, помнишь, Френези? Такая крохотуля, и четырёх месяцев не было ещё — шёл «Остров Гиллигэна», Прерия, и глазки у тебя ещё, может, и не очень сфокусировались, но ты села, такая серьёзная, и всё посмотрела до конца…
— Хватит, я-не-желаю-этого-слушать…
— … а потом, только передача начнётся, улыба лась и булькала, и качалась вся взад-вперёд, такая хорошенькая, будто в сам телевизор влезть хотела, и прямо на тот Остров…
— Ну пожаалуста… — Она поискала взглядом подмоги у Френези, но мать её казалась такой же ошарашенной, как и она.
— А ещё и трёх тебе не исполнилось, ты уже могла все слова петь, до единого! этим своим булькающим голоском, со всеми жестами, молния — «Бум!» говорила ты — «Если б не смелость моряков…», пухлыми кулачками туда-сюда размахивала, и тональности всякий раз меняла, как заправский маленький певец салонный.
— Ладно, ладно! — закричала Прерия. — Спою. — Она огляделась. — А надо, чтоб так на людях?
— Ничего, — сказала Френези, — по-моему, это она по-своему хочет помочь. — Она схватила Сашу, притворяясь, что трясёт её и тем возвращает благоразумие.
— Впрямь. Извини, Ба. — Девочка ушла за ними к охладителю для газировки и пива под дубом, где они сидели и тусовались часами, сплетали и ловили пряди памяти, опасно воссоединяясь, — а вокруг повсюду избыток тётушек, дядюшек, двоюродных братцев и сестричек, а также их деток и тому подобного, — у каждого при этом история причудливей прежней, за годы все творчески усовершенствованы, — входил и выходил, помахивая в воздухе кукурузными початками, проливая на рубашки газировку, покачиваясь или танцуя под музыку Билли Блёва и «Рвотонов», а из ям возносился ароматный дым жарёхи — там в линию выстроились мужчины Траверзов и Бекеров, все в одинаковых белых поварских колпаках, за огнями, дымными от накапанного жира, переворачивали огромные отрезы говядины, казнённой из штурмовых винтовок и разделанной мотопилой не сходя с места в каком-то набеге на крутосклонное пастбище где-то отсюда до Монтаны, у безлунной грунтовки, мяса нарезанного, завёрнутого, к огню готового. Взвод детворы стоял наготове с брызгалками, заряженными тайными маринадами и соусами, и пулял из них время от времени, пока мясо это поворачивалось, и волшебные глазури к нему липли, стекали, капали, дымились, взмывали, жгли. Вскоре Траверзы и Бекеры заполняли скамьи за длинными секвойными столами, а меж тем появлялись кастрюли картофельного салата и фасоли, вместе с блюдами пасты и жареным тофу, лептой более юных элементов, и поедание, кое затянется до ночи, начиналось уже с определённой вдумчивостью. То была самая сердцевина сборища, призванная почтить ту связь между Юлой Бекер и Джессом Траверзом, что лежала в основе, определяла их всех, придавала смысл им, распределившимся от Приморского округа до Сиэттла, от залива Кус до центра Бьютта, чокеровщикам и вальщикам, динамитчикам рыбы, гонторезам и заклинателям с перекрёстков, старым и битым, молодым и новёхоньким, все они не спускали глаз с главы стола, в которой сидели вместе Джесс и Юла, с каждым годом всё меньше и прозрачнее, ждали ежегодного чтения Джессом пассажа из Эмерсона, который он нашёл и выучил наизусть много лет назад, тот цитировался в тюремном экземпляре «Многообразия религиозного опыта» Уильяма Джеймза. Хрупкий, как туман Винляндии, зычным, чистым своим голосом Джесс напомнил им:
— «Тайные воздаяния всегда восстанавливают уровень, если он нарушен, божественной справедливости. Коромысло накренить невозможно. Все тираны, собственники и монополисты на свете тщетно упираются плечом, дабы сдвинуть брус.
Лишь прочнее устанавливается на его протяжённости тяжеловесный экватор, и человек ты иль мошка, иль звезда, иль солнце, все расположиться должны вдоль него — либо стереться в порошок его отдачей». — Произносил он это так, что их всегда заводило, и Юла не могла с него глаз свести. — А ежели не верите Ралфу Уолдо Эмерсону, — добавлял Джесс, спросите Крокера Горшкинга, он же «Вершок»… — главу Ассоциации пиломатериалов, чья жизнь в безнаказанности за то, что устроил так, что на Джесса упало дерево, вдруг резко оборвалась на 101-м шоссе неподалёку отсюда, где он въехал на своём «БМВ» недели от роду в грузовик со щепой на суммарной скорости 150. С тех пор прошло уже несколько лет, но Джесса это по-прежнему развлекало.
Когда пала ночь, Хаб Вратс, доставивший сюда свои дуговые прожекторы вместе со старыми партнёрами Асом и Дмитрием, зажёг парочку на потеху детворе. Работы у него пока не было, но проклёвывалась халтурка в Бивертоне, Орегон, через неделю. Ему как-то удалось сохранять достаточную прибыльность своего маленького дела, «Люкс с неограниченной ответственностью», чтобы каждый день питаться, хотя ночлеги его не всегда отвечали требованиям строительного кодекса. На таинство мощного луча света, за много миль вдали, по-прежнему реагировало достаточно народу. Он показывал своему только что встреченному внуку Николасу, как встряхивать угольные электроды, чтобы луч получился лучше, как их затачивать, пока не пришла Френези, и Николас не вспомнил, что почти настал лучший эфир.
— Эгей тебе, Юный Электрик.
— Привет, пап. — Накануне ночью он ей снился, укатывался, побрякивая, от неё по прямой старой макадамовой дороге, где-то в деревне, поля и холмы в металлическом облакосвете к исходу дня, понятно, сколько точно часов и минут до темноты, сколько фут-свечей осталось в небе, а за ним утятами влеклась вереница прожекторов, генераторов и лучевых пушек, каждый аппарат на своём прицепе, на следующую халтуру, к очередному карнавалу или автостоянке, по-прежнему не желая ничего, кроме видоизменения смертельных ампер в свет, в великий добела-раскалённый смертельно-холодный разлив, и потоп, и толчок, куда б ни приходилось ему ехать, какие бы условия ни принимать, чтобы делать это и дальше. Она его позвала, но он не обернулся, только полз себе дальше этим гружёным манером, отвечая, но отказывая ей в своём лице:
— Ты приглядывай, Юный Электрик. Приглядывай за своими мёртвыми, не то сама им приглянешься.
Обиженная, в ярости, она завопила в ответ:
— Ага, а может, они слишком заняты, мертвизной своей. — И хотя не разглядела — почувствовала пустоту, что при этом накатила ему на лицо, вот тут-то и проснулась…
Николас отыскал отца и Зойда в глубине пикапа, они смотрели «Скажи-ка, Джим», получасовую многосерийную комедию положений по мотивам «Звёздного пути», в которой все актёры были чёрные, кроме Офицера Связи, веснушчатой белой и рыжей, по имени Лейтенант О’Хара. Стоило на мостик зайти Споку, все салютовали по-вулкански и ходили, говоря друг другу «Дай три». Когда передача заканчивалась, пришла Прерия, и Зойд с Блицем отправились искать пиво, а она уселась с Николасом, полубрат и сестра, глядеть «Восьмичасовое Кино», Пи-Уи Хёрмен в «Истории Роберта Музиля». Пи-Уи там, в основном, разговаривал с иностранным акцентом или сидел где-нибудь перед какими-то клочками бумаги с каким-нибудь причудливым разметочным пером, и ребята постоянно отвлекались друг на друга.
— Есть «Кино в Девять», — сказал Николас, глядя в программу, — «Великолепное бедствие», художественный телефильм о финале игр НБА[145] 83 — 84-го года — это ж летом вот было? Быстро они кино сняли.
— Они с каждым годом всё быстрее, насколько я помню, — сказала Прерия.
