Таня Валько - Арабская жена
— Ты живодер! — выкрикиваю я, готовясь к очередной атаке. — Ты подлый, лживый ублюдок! — Я с трудом дышу от напряжения и жгучей боли, но все-таки продолжаю говорить: — Годами каждую ночь насиловал свою сестру, которую так пылко любишь, довел ее до тяжелой болезни. Разрушил карьеру Малике, а мать лишил дома. И ты смеешь кого-то обзывать! Ты подонок! Ты такой же, как и те страшные убийцы, ты такой же сумасшедший, как и они, отъе…сь от меня и всей моей семьи.
Ахмед, видя огонь и ненависть, которые охватили меня, пренебрежительно машет рукой и с издевкой на лице удаляется в зал, который он переделал в притон для своих сумасшедших приятелей.
— Самирка, ты дома у мамы? — я шепчу в телефонную трубку, ища утешения у кого-нибудь близкого.
— Да, пакуемся.
— Как, ты тоже? — удивляюсь я. — Я думала, что ты уезжаешь со своим парнем в Канаду лишь на какое-то время. Ведь вы можете там пожениться.
— Ничего не выйдет. Никакого замужества не будет.
В телефонной трубке воцаряется тишина. Знаю, что в таких ситуациях не принято расспрашивать.
— Снова все ухудшилось, — грустно говорит она. — Ничего не поделаешь.
— Что, Самирка, что?..
— Свищ, врачи так ничего и не смогли сделать. Я гнию, дерьмо выливается из меня, и это не только снаружи, каждую ночь начинает перетекать внутрь.
— Но ведь медицинские процедуры не могут нарушить ваши планы, вы так любите друг друга…
— Знаешь ли ты, девушка, что такое свищ?! — кричит она срывающимся голосом. — Имеешь хотя бы элементарное представление?!
— Нет, — отвечаю я коротко. — Что-то вроде операции.
— Wallahi, — вздыхает она, призывая Аллаха. — Я уже сейчас воняю дерьмом, а что будет потом? Какой молодой мужчина захочет связаться с женщиной, которая сохнет и смердит, как клоака. Или ты думаешь, что он сможет до меня дотронуться и поцеловать?
— Но если тебе удалят свищ, тебе ведь станет лучше, правда? — стараюсь ее утешить.
— Да, конечно, — отвечает она с иронией в голосе. — До этого дерьмо было в жопе, а теперь будет в мешочке и кармашке. То есть в тысячу раз лучше… — Она ехидно хихикает. — Но смрад такой же, если не больше. Так что я еду в Штаты, Махмуд уже нашел клинику, которая специализируется на искусственной прямой кишке, а потом присоединюсь к сестрам и маме в Гане. Это, пожалуй, самое восхитительное место на земле. — Она взрывается истерическим смехом и кладет трубку.
Сижу у окна и ударяю себя по лбу молчащей трубкой телефона. Кому еще можно позвонить, кто захочет помочь измученной женщине с двумя маленькими детьми, кто будет с ней разговаривать? Я безнадежно одинока. Смотрю на покинутый дом свекрови на другой стороне узкой улицы, на увядшие листья, кружащиеся в сером от пыли воздухе. Уже чувствуется приближение зимы. Я крепко прижимаю ничего не понимающую Дарью, которая сладко чмокает, прижавшись ротиком к моей груди и прикрыв от удовольствия глазки. Я целую ее маленькую, покрытую нежным пушком головку. Сердце мое сжимается от боли, а глаза наполняются слезами. Марыся, старшая дочечка, тихо входит в комнату и приникает к моим плечам. Какая же она стала спокойная и грустная! Наверняка чувствует, что в нашей семье происходит что-то плохое. Не знает, но и не спрашивает, почему ее друзья, дети тети Мириам, так неожиданно уехали к отцу в Америку. Не понимает, почему любимая бабушка и тетя растворились в тумане. Пару раз спросила только, может ли пойти ее проведать, а когда услышала «нет», то еще больше замкнулась в себе. Не задала типичного детского вопроса «почему?», хотя в этой ситуации он напрашивался сам собой. Но Марыся молчит и только смотрит исподлобья на окружающий ее печальный мир.
Отца она вообще почти не видит, временами только слышит, как он кричит и методично бьет мать. Девочка пошла учиться в арабскую школу, но так и не освоилась там. Однажды утром сказала, что больше туда не пойдет и чтобы ее даже не просили об этом. Так уж получилось, что мне тоже хочется держать ее при себе.
— Бася, это Дот… — В конце концов я не выдержала и решилась на звонок, который еще в состоянии была сделать.
— М-м-м, — слышу в ответ и узнаю голос бывшей подруги.
— Уже никого не осталось, Басюня, ты моя единственная надежда, — говорю я умоляющим голосом. — Друзья должны прощать друг друга. Извини, что так долго не давала о себе знать, знаешь, застряла в деревне, проблемы семейки, горы пеленок. — Я стараюсь придать своей речи веселый тон, хотя мне не до смеха.
— При счастье бранятся, при беде мирятся, — слышу я голос Барбары после долгой паузы. — Мы все знаем и только удивляемся, что ты, черт возьми, здесь еще делаешь? — выкрикивает она.
— Как это знаете? Что знаете? Неужели наша история была на первых страницах местных газет?
— В Триполи, несмотря на то что он кажется маленькой деревушкой, можно услышать разные сплетни, особенно осведомлены те, кто работает в таких отраслях, как мой старик. Если Малика, бывший посол, всеобщая любимица, уезжает со дня на день к черту на кулички, то даже несведущие люди сообразят, что что-то тут не так. А если уж она забирает своих ближайших родственников, а остальных рассылает по всему свету, то это заставляет задуматься.
— Да, простая задачка, — соглашаюсь я.
— Только, если позволишь, повторюсь: не могу понять, почему ты еще здесь сидишь!? — Она снова повысила голос. — Ты же такая мученица!
— Знаешь… — начинаю я тихо.
— Нет, не знаю, не понимаю, не осознаю всего этого! Почему ты не выехала с матерью, почему никто из этой ядовитой, лживой семейки не помог тебе, почему ты тут сидишь и чего-то ждешь?..
— Потому что не получилось, — резко прерываю я поток ее слов. — Потому что Ахмед вначале не захотел отпустить меня, а потом решил, что я могу поступать как хочу, но заявил, что дети останутся с ним. Ты себе это представляешь? Маленькой Дарье всего шесть месяцев… — У меня сбилось дыхание, и я уже не могу ничего из себя выдавить.
— Нужно ли напоминать, что я говорила, предостерегая тебя?!
— Да, — выдавила я из себя и разразилась слезами.
— Мы уже ничем не сможем тебе помочь, — твердо сказала Бася. — Это слишком большой риск. Ты по уши в дерьме, и мы не дадим себя втянуть в это дело. Мне жаль, Дорота, но мы не будем с тобой тонуть.
Повисло молчание. Я замерла от ужаса, как будто услышала приговор, и поняла, что мне, в принципе, осталось только положить трубку.
— Могу, правда, позвонить Петру… — после паузы говорит Бася. — Надеюсь, ты помнишь нашего любезного консула? На твое счастье, он еще работает тут, он добрый парень и с твердым характером.
— Да? — тихо вздохнула я, вытирая нос дрожащими от волнения пальцами.
— Через полчаса на углу вашей узкой улочки будет стоять машина, не такси, частное авто, белый «ниссан». Ни о чем не спрашивай водителя, не называй никаких имен и фамилий, не говори даже, куда нужно ехать. Он будет знать. Сейчас только посольство может тебе помочь, и только наш МИД может что-либо придумать, чтобы тебя оттуда вырвать. Ты в такой ситуации, что они должны оказать тебе помощь. Это уже не обычные семейные дрязги.
— Но у меня нет паспортов и даже свидетельства о рождении Дарьи…
— Дерьмо! — кричит Бася в ярости. — Ты ничего с собой не берешь, глупая коза! Никаких сумок, никаких чемоданов! Выходишь в чем стоишь, даже без памперса в кармане и jalla.
— Да, — эхом отвечаю я, и внутри у меня все сжимается.
— И не звони мне больше. Если кто-то захочет взглянуть на документы, то они у меня и так просраны. — С этими словами, не прощаясь, она заканчивает наш разговор.
Я вскочила, положила Дарью на кровать и поручила Марысе упаковать самое необходимое в школьный рюкзачок, а сама бросилась к шкафу искать самую маленькую сумку. Ведь должна же я взять с собой хотя бы пару трусов. Через пятнадцать минут я была готова. Стоя в дверях спальни, окинула ее взглядом.
В этот момент внизу хлопнула входная дверь и раздались громкие мужские голоса. У меня по спине побежали мурашки. Я в ужасе осмотрелась вокруг, ища другую дорогу к спасению, но беспомощно замерла с Дарьей на руках. Марысю я отодвинула себе за спину. От волнения я не могла ступить и шагу.
— Не понимаю, зачем мы вообще сюда пришли, — донесся незнакомый мужской голос. — Что ты себе воображаешь? Что можешь подкупить должностное лицо? — заорал кто-то, потом послышался удар. — Говорю тебе: по машинам и на работу. И так не выкрутишься, браток. — Снова удар и сдавленный стон Ахмеда.
Я приложила палец к губам и показала Марысе: ни гу-гу. С ужасом поправила соску Дарьи и, повернувшись, на цыпочках вышла в спальню.
Не знаю, как такое могло произойти, может, от страха я слишком сильно сдавила малышку, а может, это мое учащенно бьющееся сердце ее разбудило, но она вдруг открыла глаза, скривила рожицу и издала тихий писк, который уже в следующее мгновение превратился в вой, похожий на сирену. Я вбежала в комнату, закрыла дверь на ключ и забаррикадировала ее тяжелым комодом. Откуда взялись только силы, чтобы ее передвинуть, не знаю, но сделала я это в сумасшедшем темпе. Затем метнулась в самый дальний угол спальни, потащив за собой пораженную Марысю. Мы садимся на пол и, словно цыплята, прижимаемся друг к другу, но Дарья не прекращает своего концерта. Слышу шаги на лестнице и от ужаса хватаюсь руками за голову. Кто-то дергает дверную ручку, позже колотит в тяжелую деревянную дверь, которая, надеюсь, выдержит. Мощный удар ногой срывает замок, и я уже знаю, что ничто меня не спасет. Сорванная с петель дверь падает и переворачивает тяжелый шкаф. Столько сил может быть только у фурии! Не хочу его видеть и от ужаса закрываю глаза. Девочки уже голосят вместе.
