Фред Стюарт - Век
Эти прежде чуждые ей создания стали привлекать ее внимание, хотя она пока что не замечала их взглядов на себе. Ее лучшей школьной подругой стала Эллен Кемп, семнадцатилетний брат которой по имени Ник был в четвертом классе школы в Лоуренсвилле. Ник сломал ногу во время футбольного матча, и его на неделю забрали из школы, пока нью-йоркский врач не убедился в том, что нога срастается правильно. Отец Кемпов служил адвокатом одной из корпораций, и их семья занимала уютную квартиру на углу Парк-авеню и Шестьдесят восьмой улицы. Эллен несколько раз приглашала Габриэллу к себе домой, где и произошла ее первая встреча с Ником. Это был красивый и приятный в общении молодой человек со светлыми, почти белыми волосами. К толстенькой подружке своей сестры он проявлял не более чем вежливый интерес, тогда как Габриэлла не могла оторвать от него глаз.
И она стала мечтать о Нике Кемпе вместо французских отбивных. Светскую жизнь Люсиль ограничивали как ее возраст, так и стесненное материальное положение, но тем не менее она довольно часто посещала званые обеды. В эти дни Габриэлла либо шла к Эллен, либо оставалась дома. Она не боялась одиночества. И хотя она была затворницей, но такой, которая выходила из своей раковины. Благодаря этому они с бабушкой хорошо ладили, и между ними возникло чувство глубокой привязанности. Единственное, что их разделяло, — это отношение к Дрю. Люсиль нередко пыталась убедить внучку не отказываться от приглашений своего дяди и его жены Милли, но Габриэлла отказывалась наотрез. Тем не менее на Рождество 1934 года этот вопрос сам собой разрешился.
— Твой дядя хочет собрать всю семью на сочельник у себя дома, — как-то утром сообщила Люсиль. — Барбара и Моррис приезжают из Лос-Анджелеса со своими детьми, и Дрю хотел, чтобы мы пришли тоже. Я отлично знаю все, что ты думаешь о нем, дорогая, и вполне разделяю твои чувства. Но он все-таки твой родной дядя, и все они — это твоя семья. Я искренне надеюсь, что ты пойдешь.
— Нет, — перебила Габриэлла. — Я не хочу его ни видеть, ни говорить с ним. Никогда.
Бабушка вздохнула:
— Ты просто упрямишься. Я пойду, а ты не можешь оставаться одна в такой день, как сочельник. Это немыслимо.
— Лучше я буду сидеть одна, чем встречаться с ним.
— Габриэлла, я прошу тебя сделать мне одолжение. Независимо от того, что наделал Дрю, мне бы не хотелось, чтобы в моей семье царила вражда. Твою тетю Барбару Дрю обидел точно так же, как и твою мать, но она тем не менее приезжает. Кроме того, с твоей стороны это не очень умно. То, что ты дуешься на него, его совсем не задевает. Просто он будет думать, что ты — невозможная девчонка, которая вполне заслуживает того, что случилось. А вот если ты будешь с ним мила, то он, быть может, и почувствует свою вину.
Габриэлла задумалась над ее словами. Нехотя она признала, что в словах бабушки была доля правды. Кроме того, она уже стала почти стройной (по своим стандартам) и ее вес снизился до шестидесяти шести килограммов. Было бы приятно показать и свою новую фигуру.
— Так и быть, пойду, — согласилась она.
Человек, которого она ненавидела, стоял у окна гостиной своей квартиры на Уан-Бикман-плейс и самодовольно обозревал Ист-ривер, протекавшую внизу. Дрю имел все основания чувствовать себя хорошо. Мир все еще страдал из-за Депрессии, которая казалась бесконечной: коммунизм торжествовал в России, фашизм — в Германии и Италии, а Дрю в своем роскошном «орлином гнезде» был далек от всех этих безобразий. Он был молод, здоров, красив и богат. За те пять лет, что он возглавлял «Декстер-банк», он успел нажить себе множество врагов, но ему и не нужно было кому-то нравиться. Он стремился к могуществу.
Здание, в котором жила семья Дрю, было выстроено Рокфеллерами всего несколько лет назад. В нем, помимо предоставленных им просторных апартаментов с видом на реку, его обитатели имели исключительное право пользоваться плавательным бассейном и оздоровительным клубом, расположенными в цокольном этаже дома. Депрессия нарушила долгий «любовный роман» американцев со своими более состоятельными людьми, и такая роскошь, как здесь, вызывала возрастающие нападки. Однако Дрю не читал левую прессу. Он полагал, что падение цен в результате Депрессии превратило жизнь в распродажу товаров по бросовым ценам для тех, кто при деньгах, и он приобретал произведения античного искусства и картины со всем рвением и знанием дела, которые унаследовал от своей матери. Работы кисти Пикассо, Ренуара, Писсарро, Моне, Руссо висели по стенам, но самой любимой вещью Дрю оставался превосходный портрет работы Энгра, запечатлевший графиню де Шуасель-Праслин, пухленькую женщину, ставшую жертвой самого известного убийства XIX века. Этот портрет висел над камином из розового мрамора.
— Ты не застегнешь мне молнию?
Он обернулся и увидел Милли, стоявшую в дверях большой гостиной. Она прикрепляла бриллиантовую клипсу к мочке уха и выглядела потрясающе в своем черно-белом полосатом вечернем платье от Шьяпарелли. Дрю, уже в смокинге, пересек комнату, подошел к ней и застегнул молнию на спине.
— Я думаю, Анжела могла бы задержаться и помочь тебе одеться, — сказал он, имея в виду горничную жены.
— В сочельник? Не говори глупостей. Ей ведь хотелось побыть с семьей и своим дружком. Ты же знаешь о Провозглашении эмансипации, так что не будь Скруджем. И приготовь мне что-нибудь выпить, ладно?
— Подожди, пока придут гости. Будет чудесно, если ты хотя бы в сочельник не напьешься в стельку.
Только она собралась возразить, как позвонили в дверь.
— А вот и гости, — сказала она себе, направляясь к бару.
Она уже готовила себе двойной мартини, когда нанятый на вечер дворецкий распахнул входную дверь перед Барбарой и Моррисом Дэвид и их двумя детьми — четырнадцатилетним Элленом и двенадцатилетней Глорией. Феноменальный успех «России» сделал Морриса и Барбару обеспеченными людьми. И хотя Моррис все еще был зол на своего зятя из-за событий 1929 года, в результате которых по вине Дрю пострадала Барбара, он тем не менее не предпринимал попыток убить его, хотя и мог бы, понадобись им деньги. До сих пор в записной книжке Морриса против имени Дрю значилось: «Негодяй номер один, позорящий память отца». Барбара, соглашаясь с тем, что поведение ее младшего брата заслуживает порицания, ибо он лишил ее доли отцовского наследства, убедила Морриса в том, что бесконечная семейная вражда бессмысленна и что пора наконец «зарыть томагавки» или, другими словами, заключить мир. Вот поэтому они и приехали вместе с детьми.
Но Барбару интересовало кое-что еще. Ей хотелось повидать свою племянницу Габриэллу. Мать написала ей о том, как изменилась внешность Габриэллы, чем привела Барбару в восхищение. Но она еще испытывала и чувство вины по отношению к этой девушке. Из всех членов семьи на долю Габриэллы выпали самые тяжелые испытания: вначале потеря родительских денег, а потом потеря и самих родителей. Барбара не видела ее много лет и теперь хотела дать понять племяннице, что есть и другие члены семьи помимо Люсиль, которые любят ее и беспокоятся о ней.
К сожалению, Габриэлла опоздала.
* * *— Я не поеду! Не поеду!
Она бросилась на кровать и стала колотить кулачками по подушкам. Люсиль была поражена: еще десять минут назад Габриэлла казалась спокойной и радовалась новому платью, которое бабушка подарила ей на Рождество. Теперь, когда они уже должны были выходить, она почти впала в истерику, убежала к себе в комнату и разрыдалась.
— Габриэлла, я тебя не понимаю! — воскликнула бабушка. — Что опять не так? Почему ты не хочешь ехать? Ты выглядишь привлекательно, по крайней мере выглядела, пока не начала плакать…
— Они будут надо мной смеяться. — Она фыркнула. — Он будет, дядя Дрю.
— Он не будет! — Люсиль села на край кровати и крепко взяла Габриэллу за руку. — Теперь слушай. Ты трудилась много месяцев. Ты сбросила лишний вес. Твои волосы прекрасны. Брови — что надо. Ты самая настоящая молодая леди, Габриэлла. Восхитительная! Ты должна была уверенной в себе.
— Но я боюсь.
— Не верю этому. Ты? Да что в тебе такого, из-за чего надо переживать? Послушай, моя дорогая, за эти последние месяцы я тебя узнала достаточно хорошо. За твоей внешней неуверенностью скрывается очень жестокая молодая леди. Я ни на йоту не верю тому, что ты чего-нибудь боишься.
Она поднялась и села прямо, все еще жалкая и робкая.
— Да, я боюсь.
— Чепуха. А теперь беги и вымой лицо. А потом поедем. Мы уже опоздали.
— Я и в самом деле выгляжу хорошенькой? — прошептала она нервно.
Бабушка обняла ее и, улыбнувшись и с любовью погладив ее волосы, сказала:
— Ты выглядишь очаровательной. Поторопись.
Габриэлла пошла в ванную комнату и привела себя в порядок. Она посмотрела в зеркало и не поверила в то, что выглядит привлекательной. Однако она больше не стыдилась своего отражения.
