Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
Рима вложила ребенка в руки Нэн. Девочка открыла глаза, жалобно пискнула и снова заснула на ее груди. Нэн продолжила:
— Он называл меня эгоисткой и, наверное, был прав. До сих пор никто, кроме Сладдена, не обращал на меня внимания, а теперь и он от меня отвернулся, и мне нужен был кто-то еще, хотя, думая о будущем ребенке, я иной раз ощущала, что схожу с ума или заболеваю. Я чувствовала себя раздавленной под целой кучей женщин, на которой, смеясь, плясал увенчанный короной Сладден. Потом внутри меня начинал двигаться ребенок, и внезапно мне становилось спокойно и радостно. Мне сделалось жалко Сладдена. Я видела его ошалевшим от жадности младенцем, который готов сосать всех вокруг матерей и никогда, никогда не насытится. А тебе, Рима, так не казалось? Рима отозвалась кратко:
— Нет.
— Почему он тебе так нравился?
— Он был умный, забавный и добрый. И единственный здоровый из всей нашей компании.
Ланарк вмешался:
— У него не было болезни, потому что он сам был болезнью. Это был рак, заражавший каждого, кто с ним общался.
Рима фыркнула:
— Ух, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Ты нравился Сладдену. Он пытался тебе помочь, но ты не позволил.
Нэн улыбнулась:
— Ты заставила Ланарка ревновать.
— Да, я ревную. Но это не значит, что я не прав.
Рима спросила:
— Как ты сюда попала, Нэнси?
— Однажды у себя на квартире я почувствовала схватки и поняла, что это рождается ребенок. Я попросила квартирохозяина помочь мне, но он испугался и указал на дверь, так что я закрылась у себя в комнате и умудрилась (не помню как) забаррикадироваться тяжелым шкафом. Я едва не умерла. Боль была такая, что я свалилась на пол и не могла пошевелиться. Я была уверена, что ребенок не выжил. Мне казалось, я ничто и никто, ничтожество, которое не ощущает ничего, кроме ужаса, комок грязи, такой же гадкий, как и весь мир. Наверное, я крикнула, что не хочу здесь оставаться, так как рядом, на полу, открылось отверстие.
— Я едва не умер по пути вниз, — содрогнулся Ланарк. — Я знаю военного, который прыгнул туда с пистолетом и получил смертельную рану. Не могу себе представить, как беременная женщина перенесла такое и осталась жива.
— Но в этом не было ничего страшного. Словно прыгаешь в теплую темную воду, где можно дышать. Каждая клеточка во мне чувствовала поддержку. Схватки продолжались, но без боли — как обрывки мелодии, то звякнут, то умолкнут. Дочурка выбралась на свободу, подплыла к моей груди и за нее уцепилась. Нет, ее, наверное, отнесло вниз, потому что я прыгала головой вперед. С меня слетала всякая дрянь и исчезала во тьме. Эта тьма меня любила. И только когда возвратился свет, музыка вновь обернулась болью, и я потеряла сознание. Это происходило давно, и вот я здесь и разговариваю с вами в этой красивой чистой комнате.
Ланарк бросил:
— О тебе здесь позаботятся.
Встав, он шагнул под ближайшую арку. Рассказ Нэн напомнил ему о его собственном катастрофическом спуске, и теперь он жаждал увидеть залитые солнечным светом холмы и водные пространства. С надеждой он поднял жалюзи, но экрана, который он принимал за окно, больше там не было. В центре стены высилась от пола до потолка двойная дверь из темного дерева с декоративными бронзовыми вставками. Ланарк нажал на дверь, но она не сдвинулась. Ни ручки, ни замочной скважины не было. Он вернулся в палату.
Нэн кормила грудью младенца и тихонько болтала с Римой. Ланарк сел на свою кровать и попытался дочитать «Священную войну», однако книга вызвала у него раздражение. Писатель был неспособен вообразить себе честного врага, и вся добродетель, как он считал, заключалась в полном повиновении сильнейшему герою повествования. Санитарка принесла Нэнси ланч. Она съела только часть, и Рима, демонстративно поглядывая на Ланарка, доела, к его удивлению, остатки. Ланарк, притворяясь, что этого не замечает, достал из рюкзака плитку плотного черного шоколада и откусил кусочек. Кислый вкус Ланарку не понравился, он отложил шоколад и попытался уснуть, но воображение рисовало на внутренней стороне век городские виды: стадионы, фабрики, тюрьмы, скверы, бульвары, мосты. Разговор Нэнси и Римы походил на отдаленное бормотание толпы с прорывавшимися сквозь него фанфарами. Он открыл глаза. Шум ему не пригрезился. Воздух сотрясся от трубного грома. Ланарк встал, Рима тоже. Рев сделался оглушительным, потом смолк, в комнату вошел и остановился под центральной аркой человек в черном кафтане с серебряными пуговицами, черных штанах до колен и белых чулках. На нем были кружевные воротник и манжеты, туфли с серебряными пряжками и снежно-белый парик, увенчанный черной треуголкой. В левой руке он держал черную папку, а в правой — эбеновый жезл с серебряным набалдашником. Но самым удивительным в нем было его лицо, потому что это было лицо Манро.
Ланарк воскликнул:
— Доктор Манро?
— В данный момент я не доктор, а камергер. Принесите ваши рюкзаки.
Ланарк повесил один рюкзак на плечо, а второй взял в руку. Рима попрощалась с Нэн, которая успокаивала расплакавшегося ребенка. Манро обернулся и стукнул жезлом в высокую дверь, которая с лязганьем открылась внутрь. Провел их через порог. Рима прижималась к боку Ланарка. Дверь закрылась.
Глава 32
Кулуары совета
Они оказались в круглой комнате с низким потолком, отделанной деревянными панелями. На полу лежал толстый ковер, пахло как в старом железнодорожном вагоне. Вдоль стены тянулась скамья с матерчатой обивкой, в центре, на столбе из красного дерева, покоилась бронзовая лысая голова в лавровом венке.
Манро громко произнес:
— В северную приемную.
Голова кивнула, послышалось тихое громыхание. Ланарк сообразил, что находится в экипаже, который движется куда-то в сторону. Манро пояснил:
— Механизм, который соединяет институт с помещениями совета, несколько износился. Садитесь, мы пробудем здесь еще несколько минут.
Они сели.
Рима прошептала:
— Правда, интересно?
Ланарк кивнул. Он был уверен в своих силах и думал, что теперь-то уж не побоится лорда президента-директора. Теперь он вырос. Манро шагал вокруг пьедестала, и Ланарк выкрикнул:
— Куда мы отправимся после встречи с лордом Монбоддо?
— Сперва узнаем, что он скажет.
— Но эти рюкзаки рассчитаны на какой-то определенный способ передвижения!
— Вы убываете по собственному желанию, поэтому путешествовать будете пешком. Уже поздно это обсуждать.
Дверь открылась, и человек, одетый так же, как Манро, впустил в комнату двух толстячков в смокингах. Вскоре лифт снова остановился, и вслед за еще одним камергером внутрь вошла группа озабоченных мужчин в мятых костюмах. Трое камергеров тихонько беседовали у пьедестала, в то время как остальные, группами расположившись на скамье, также обменивались фразами.
«…нас ни в грош не ставит, уважает только существо…»
«Его секретарь связан с "Алголагниксом"».
«…но не откажется от разницы…»
«Таким образом, он откроет путь для анархии».
Подойдя к Ланарку, Манро мрачно заметил:
— Не повезло! Я надеялся, мы будем у директора одни, но он принимает еще делегацию и присваивает парочку званий. Нам он уделит только десять минут, улаживать наше дело придется втроем, так что, когда выйдем из лифта, не отставайте от меня и по возможности держите язык за зубами.
— Но от этой встречи зависит все наше будущее!
— Не беспокойтесь, я о вас позабочусь.
Дверь открылась, и камергеры вывели их на такой яркий свет, что у Ланарка екнуло сердце: он ожидал оказаться на открытом воздухе.
Они ступили на пол из цветного мрамора, выложенного геометрическим рисунком. В поперечнике он приближался к четверти мили, однако казался не таким уж громадным в сравнении с высотой потолка. Зал представлял собой перекрытый куполом восьмиугольник, центр схождения восьми больших коридоров, похожих на улицы, вдоль которых выстроились ренессансные дворцы. Вначале Ланарк не заметил там людей, Но, когда глаза привыкли к гигантским масштабам, различил в коридорах множество фигурок, подобных насекомым. Атмосфера была прохладная и, если не считать гулкого эха отдаленных шагов, освежающе-тихая. Ланарк с открытым ртом принялся осматриваться. Рима вздохнула, тихонько высвободила свои пальцы из его ладони и изящно зашагала по мраморному полу. Удаляясь, она казалась все более высокой и грациозной. Цвет ее волос и одежды безупречно сочетался с окружением. Ланарк заметил, следуя за нею:
— Это место тебе идет.
— Знаю.
Рима повернулась и прошлась мимо Ланарка, оглаживая янтарный бархат на бедрах. Подбородок ее был вздернут, на лице застыло мечтательное выражение. Почувствовав себя отстраненным, Ланарк снова осмотрелся. Вокруг стояло несколько скамей, обитых красной кожей, на ближайшей сидел Манро, держа на коленях жезл и папку и напряженно глядя в коридор. Немного поодаль возвышался деревянный средневековый трон на трех мраморных ступенях. Другие камергеры подвели туда свои группы, и толстячки в смокингах, приняв молитвенную позу, бок о бок преклонили колени на нижней ступеньке. Поблизости, скрестив руки и сбившись в плотную толпу, остановились члены делегации. Камергер их фотографировал. Рима все так же бесцельно, с мечтательным видом следовала за Ланарком. Он резко бросил:
