Эрвин Штриттматтер - Чудодей
Станислаус разбудил Крафтчека до того, как он начал распространяться о войне и возможных последствиях.
Станислаус заставил одного кавалериста пройтись по канату, которого в действительности не было, а другого кавалериста — срывать спелые груши с вешалки. Солдаты и офицеры оживленно беседовали, прыскали, хохотали, били себя по ляжкам или старались подавить охвативший их суеверный страх. Под конец Станислаус показал свой лучший номер, для которого Роллинг придумал название «Кухня будущего». Для этой кухни Станислаусу понадобилось пять фельдфебелей. Они нехотя поднялись на сцену, и то лишь после того, как получили приказание от разошедшихся офицеров. На сцене стоял пустой стол, за ним сидел Вилли Хартшлаг, повар будущего. Станислаус усыпил пятерых фельдфебелей, и каждый из них мог заказать свое любимое блюдо. Каждый получил все, чего хотел, хотя Вилли Хартшлаг раздавал миски с водой или красной капустой. Фельдфебели руками ели селедку, а это была сырая картошка. Они снимали нитки с рулетов, и это тоже была сырая картошка; они грызли куриные ножки, обсасывали мозговую кость — и это была сырая картошка. Они смаковали супы из воловьих хвостов, заправленные яйцом, — и это была чистая вода. Роллинг стоял за кулисами и подбадривал Станислауса. Из шума и хохота, стоявшего в зале, вырвался чей-то голос:
— Со мной вы этого не проделаете. У этих фельдфебелей луженые желудки!
— У меня не луженый желудок, я голоден! — крикнул со сцены один из загипнотизированных фельдфебелей.
Новый взрыв хохота. Крикун вскочил и замахал руками. Это был командир взвода лейтенант Цертлинг из третьей роты. Станислаус поклонился и, уверенный в успехе, сказал:
— Прошу, господин лейтенант!
Молодой лейтенант испросил разрешения у ротмистра, стукнул каблуками и, гордо выпятив грудь, прошел на сцену, подобный статуе молодого всадника на какой-нибудь Зигес-аллее.[20] Станислаус попросил лейтенанта занять место среди других чавкающих гостей.
— Стой!
Пятеро мужчин застыли, каждый в своем последнем жесте. Зал гремел от хохота и топанья ног.
Когда руки молодого лейтенанта безжизненно повисли, а голова склонилась набок, на сцене сидел уже не офицер, а юнец мальчишка, очень утомленный, очень расслабленный. Юнец этот вдруг начал смеяться. Офицеры, сидевшие в зале, надеялись, что их господин-камрад посрамит гипнотизера. Но не тут-то было. Этот одетый в мундир мальчишка смеялся и смеялся, при этом глаза у него были закрыты и он кричал:
— Перестаньте щекотать, немедленно прекратите! Слышите вы, негодяй. Я лейтенант!
Снова оглушительный смех, аплодисменты в зале. Лейтенант смеялся и смеялся, и чем громче был смех в зале, тем пронзительнее хохотал лейтенант:
— Ще-ще… перестаньте щекотать! Ох-хо-хо, кончаюсь! Хи-хи-хи!
Станислаус подошел к лейтенанту.
— Стой!
Лейтенант осекся. Люди в зале приумолкли.
— Чем угостить господина лейтенанта?
Юный лейтенант собрался с мыслями и начал горько плакать. Он утирал слезы ребром ладони, звал свою маму, как буржуйский сынок, которого отдубасил уличный мальчишка, и, не переставая канючить и всхлипывать, повторял:
— Мама, мама, я не хотел на войну!
Из-за кулис неслось лошадиное ржанье. В зале возобновился хохот. Офицеры начали волноваться.
— Прекратить! — крикнул командир дивизиона.
— Мама, они меня расстреляли в глинистой яме, я ничего дурного им не сделал. Они всегда были наглецами! — кричал лейтенант.
— Прекратить! — снова крикнул командир дивизиона.
Занавес опустился.
Фрау Бетц плакала. Она рылась в своей сумочке, ища носовой платок, но находила только деньги и в конце концов вытерла лицо руками.
Представление продолжалось. Вайсблат с момента перерыва стоял у входной двери и, тщательно оберегая цветы в кармане, ждал свою Элен. Она пришла, когда старший войсковой кузнец третьей роты голыми руками гнул на сцене подковы. Элен пришла тихая, в черном платье, торжественная, не как солдатская невеста, а как напоминание о том мире, который не исчез с лица земли, несмотря на все войны, на солдат, на жестокости и безумства. Вайсблат, бледный, согнувшись, проводил ее на свое место, а сам стал у стены, глядя на Элен, как на картину из Лувра. Офицеры непрерывно оборачивались на нее, вертя головой то влево, то вправо, так что у них трещали шейные позвонки. Адъютант подтолкнул офицера для поручений:
— Взгляните только на этого поэта, на это интеллектуальное ничтожество! Но какова женщина, а?
Офицер для поручений кивнул:
— Шикарная кобылка!
16
Станислаус с философских высот рассматривает женщин и видит, как гипсовый ангел спускается на землю.
Зал превратился в обжорку. Люди стояли в очереди перед стойкой, чтобы получить свою порцию еды. Каждый солдат имел талон. О том, что кое-кто из дам, пришедших в гости, мог быть голоден, никто не подумал. Вот когда для господ офицеров открылась блестящая возможность угостить дам, выказать себя кавалерами. Элен, скромная и внимательная, тихо сидела рядом с Вайсблатом, наблюдая происходящее. Приковылял адъютант. Одна нога у него была кривая. Не обращая внимания на Вайсблата, он склонился перед Элен. Вайсблат побледнел еще сильнее и, словно ребенок, который не понимает, чего от него хотят взрослые, положил указательный палец на губы. Элен изменилась в лице. Она бросила адъютанту многообещающий взгляд. Адъютант предложил ей руку. Элен ухватилась обеими руками за руку адъютанта. О, эта кошачья гибкость! Она по-дружески мило кивнула Вайсблату.
— Adieu!
Ее тонкая фигурка в черном поплыла рядом с кривоногим адъютантом в столовую для офицеров.
Вайсблат укусил себе палец и беспомощно взглянул на Станислауса. Тот не умел утешать.
— Таковы они, эти женщины. Она задрожала, когда он посмотрел на нее, — сказал Станислаус.
Еда тонула в солдатских желудках. Остатка положенной порции вина едва хватило, чтобы прополоскать после еды горло. Из гардероба извлекли тайные запасы. Полковая капелла играла модную песенку:
Кто верней любить умеет,Чем солдаты в отпуску?
Солдаты подпевали. Танцевать было запрещено. Что не разрешалось на родине, того не могли требовать боевые войска. Да и как танцевать? Разве хватило бы дам? Ни в коем случае.
Был бы отпуск подлиннее…
— пел железнодорожный обходчик Август Богдан. Он не хотел гуляша. «Кто знает, чего они туда напихали…» Свою порцию еды он обменял на французский коньяк, был уже пьян и кивнул чавкающему Крафтчеку:
— Я думал, вы, католики, по пятницам поститесь.
— На войне пост отменен, иначе мы можем обессилеть и попасть на съедение врагу, — ответил Крафтчек.
Маршнер подмешал немного пепла от папиросы в красное вино, дал стакан гардеробщице и чокнулся с ней.
И любовь стряхнет тоску…
— подпевал он оркестру.
Растерянный Вайсблат стоял у двери офицерской комнаты, высматривая свою Элен. Станислаус попросил шнырявшего мимо Роллинга чуть приоткрыть дверь и по возможности не закрывать ее.
— Для Вайсблата я ни за что этого не сделаю, — сказал Роллинг и помчался с пустыми стаканами к стойке. Загадочный Роллинг! Станислаус сам стал за дверью, крепко придерживая ее. Теперь Вайсблат мог заглянуть в офицерскую комнату. Он приподнял штору, выжидая. Какой-то ординарец оттолкнул Вайсблата в сторону, но он снова стал на свое место, делая знаки головой. Дверь вырвали из рук Станислауса. Вайсблат оживился.
— Она мне кивнула, будто послала привет! — Он чокнулся со Станислаусом.
Элен сидела между адъютантом и командиром дивизиона. Командир кое-как наскреб из своего скудного запаса несколько французских слов, приправляя их бесчисленными поклонами.
— Voulez-vous un peu… un… э-э-э… peu sauver, madam?[21] — спросил он и помахал бутылкой шампанского.
— Oh, non, non, non, pas sauver quelqu’un ici,[22] — ответила Элен и весело рассмеялась.
В адъютанте взыграла ревность:
— Разрешите обратить внимание господина майора, что французское слово sauver ничего общего с питьем не имеет.
Командир дивизиона ничуть не смутился.
— Займитесь фрау Бетц, хе-хе-хе, — сказал он.
Адъютант поджал губы.
— Смешно, не правда ли? — спросил командир Элен.
Фрау Бетц подтолкнула мужа.
— Вот уж не думала, что он способен иметь дело с потаскушками, с такими, что на празднике урожая вешаются на каждого мужчину.
Ротмистр протер уголком скатерти свое пенсне, снова напялил его, взглянул на командира дивизиона и сказал:
— Придержи язык, Резерль, мы здесь не одни.
