Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
Как многие её ровесники, Евгения была полностью поглощена учёбой — и лишь готовилась к тому, что однажды начнёт жить по-настоящему. Латынь, древнегреческий, французский, английский, испанский, плюс к этому — бессчётное количество литературных произведений. Жить было некогда — она то читала, то думала о том, что прочитано, то писала об этом в эссе. Люс умудрялась совмещать учёбу с романами — да не с теми, которые в обложках, а с теми, что превращают Париж из просто прекрасного города в город поистине восхитительный. Амур был лучшим другом Люс, и они вместе с ним пускали стрелы в сердца наивных студентов (а порой — и преподавателей, но об этом больше ни слова, ведь мы не хотим, чтобы из-за нашей болтовни кого-то уволили). Для Евгении такое поведение было немыслимо — учёба, как религия, требовала исключительной концентрации и полной отдачи.
В книге, которую читал теперь Хаски, перелистывая страницы с несколько высокомерным видом, — как будто был не во всём согласен с автором, но предоставлял ему шанс высказаться, — речь шла как раз об этой опасной привычке человека всю жизнь готовиться к тому, что однажды он сможет начать настоящую жизнь. То есть порвать черновики, выбросить дешёвую одежду, купить, наконец, домик в провинции у моря или хотя бы собаку, чтобы провести с ней вместе последние годы — те, что уцелели после всесторонней подготовки к успешному старту. Автор книги писал в первую очередь об этом — и Евгения узнавала в его героях себя, умную дуру, распланировавшую своё будущее для того, чтобы прозевать главное: оказывается, жизнь давным-давно началась и к самым важным её событиям человек никогда не готов.
Интересно, Хаски согласился бы с такой интерпретацией?
Тем временем вокруг начинало гудеть людское море — как в оркестре перед концертом, когда каждый музыкант настраивает инструмент, не обращая внимания на соседа.
Старая женщина в парике неожиданно сказала громким шёпотом:
— Вот чёрт, а! — и поднялась с места так резко, будто её дернули за волосы. Она была похожа на шарпея, да, точно — шарпей!
— Девушка, вы не посмотрите за моими вещами? — обратилась она к Евгении. — Я совершенно забыла принять лекарство, и мне нужно купить бутылочку воды.
— Конечно, посмотрю, — сказала Евгения. У женщины были такие глубокие морщины, что Евгения не посмела ей отказать, хотя и знала, что террористы могут выглядеть безобидно и она не должна брать на себя ответственность за чужие вещи. Даже на минутку. Евгения была коренной екатеринбурженкой и знала, что граница между Европой и Азией проходит не только на Московском тракте, но и внутри неё самой. Европейская часть Евгении в данный момент пришла в ужас и требовала немедленно догнать старую даму — лучше уж она сама купит ей воды! На расстоянии дама выглядела подозрительно, и зачем ей парик? Что, если её разыскивает Интерпол за многократные попытки взрывов в аэропортах разных стран? Азиатская часть Евгении предложила европейской заткнуться и не дёргаться. Желательно — принять позу лотоса и глубоко дышать, чтобы лёгкие раскрылись, как бабочкины крылья. Старая дама носит парик, потому что у неё за плечами — долгая, как уральская зима, и такая же нелёгкая жизнь. Волосы давно выпали, а парик возвращает уверенность в себе — кроме того, если у тебя есть парик, ты можешь не носить зимой шапку. Это практично.
— Какая вы добрая, — сказал вдруг Хаски, вновь выдернув Евгению из мыслей, как котёнка.
— Ничего особенного, — отозвалась Евгения. — Вы сделали бы то же самое. Или нет?
— Или нет. А вдруг она перевозит наркотики?
Европейская часть Евгении вздрогнула. Ну, конечно, наркотики! Сейчас её заметут в полицию и найдут при ней не только крупную сумму в евро, но ещё и партию героина! Старуха, скорее всего, уже арестована, а Евгения пойдёт под суд как сообщница.
Хаски с интересом наблюдал за лицом Евгении, которое превратилось вдруг в поле битвы Европы с Азией — тяжёлые думы пролетали по нему, как тучки по небу. И наконец расхохотался:
— Да я шучу, девушка!
Как подтверждение его словам, на горизонте появилась старая дама — она победно держала в руке бутылку минералки и улыбалась во все зубы (скорее всего, вставные).
Евгении стало так стыдно за свои мысли, что щеки её вспыхнули (вся пятнами пошла, сказала бы старшая Стенина).
Хаски будто в утешение достал из кармана тубочку мятных конфет «Рондо» — и предложил одну штучку Евгении.
Это было удивительно. Не потому, что случайный знакомый вдруг проявил к ней внимание — в таком возрасте и с такой внешностью Евгения могла рассчитывать не только на мятные конфетки. Это было удивительно потому, что Евгения считала «Рондо» своим личным наркотиком, единственным русским лакомством, которому не нашлось замены в Париже. Покурив, мама Юлька всегда кидала в рот мятную таблетку, и Евгения привыкла к этому запаху, а потом и к вкусу. Никакой «Тик-так» не мог сравниться с конфетками «Рондо» — они были восхитительно вкусные, самую чуточку, в меру, шершавые. Запас «Рондо», сделанный в Екатеринбурге полгода назад, давным-давно вышел — и вдруг ей предлагают взять конфетку прямо сейчас, не дожидаясь возвращения… Евгения поблагодарила Хаски и отказалась. Обиделась на дурацкую шутку.
— Я положу их здесь, вдруг вы передумаете, — сказал Хаски.
Старая дама вновь уселась слева от Евгении и начала открывать бутылку с водой. Руки, усыпанные коричневыми пятнышками, не могли справиться со зловредной пробкой, — и Евгения предложила помощь.
— Спасибо вам, девушка, — расчувствовалась дама. — Такая тяжёлая поездка, прямо я не знаю! Из Германии лечу, от дочери. Подарили мне зачем-то картину с кораблём. Зять специально заказал у художника, а почему там корабль, я так и не поняла.
— Может, он имел в виду «Плыви отсюда»? — громко шёпнул Хаски прямо в ухо Евгении. Гадость сказал, но от него хорошо пахло, а губы слегка прикоснулись к её коже так, что Евгения вдруг почувствовала странный озноб внизу живота. Возможно, это был оргазм? Евгения ещё ни разу не испытывала этого ощущения и не очень понимала, на что оно должно быть похоже. Показания подруг и глянцевых журналов, которыми Евгения время от времени оскоромливалась, изрядно расходились. Люс говорила, что после оргазма сразу же засыпает и что ни один мужчина не делал ей так же хорошо, как гибкий шланг душа с открученным верхом. Поэтому она часто засыпает в ванне и просыпается от того, что остыла вода. В журналах писали, что женщина должна получать оргазм, а мужчина во время секса обязан предоставить ей это ощущение. Про душ с гибким шлангом информации не было.
Евгения обратилась к своей европейской части с просьбой унять азиатскую — мысли пошли совершенно не в том направлении. Азиатская обещала помолчать, но требовала в обмен на это мятную конфетку.
— Возьмите две, — предложил Хаски. — Как вас зовут?
— Евгения.
— Гранде́? — Эта шутка понравилась ей больше, чем та грубая, про корабль. К тому же она писала большое эссе про Бальзака в прошлом семестре.
Хаски вновь наклонился к Евгении, и в ожидании его губ, его мятного, одновременно тёплого и свежего дыхания она вдруг почувствовала, как между ног у неё распускается цветок. Те фильмы, которые им показывали в школе на биологии, злоупотребляли подобными кадрами — когда тугой бутон, спелёнутый зелёными листьями, взрывается цветом. У Евгении так перехватило дыхание, что она поперхнулась мятной конфеткой. Хаски тут же умело шлепнул её по спине, и конфетка вылетела у девушки изо рта, приклеившись к полу. Всё это было чертовски романтично!
— Я не хотел вас напугать, — оправдывался Хаски, — я только собирался сказать, что у нас одинаковые имена. Я тоже Евгений.
Евгения вспыхнула от радости. Она ещё не знала, что в жизни совпадения случаются намного чаще, чем в романах.
Людской гул между тем усилился — у выхода появилась сотрудница авиакомпании. Лицо её было несколько ошарашенным.
— Внимание! — раздался вдруг голос с небес. — Рейс номер сто семьдесят один, вылетающий до Екатеринбурга, задерживается на неопределённое время ввиду неблагоприятных погодных условий в пункте прибытия. Просим пассажиров в порядке живой очереди обратиться к сотруднику авиакомпании, чтобы получить талоны на питание.
— О нет, — простонала дама в парике.
— В Екатеринбурге сильная метель, — сказал Евгений.
Сотрудница проверяла посадочные талоны и вручала пассажирам талоны на ужин в ресторане. Умело оперируя авиационно-бюрократическим языком, она сообщила, что борт будет отправлен, скорее всего, не раньше шести утра, поэтому пассажирам предоставят ещё и номера в гостинице аэропорта. Евгения вертела в руках розовый бумажный талончик и пыталась понять, почему её так взволновало и, честно сказать, обрадовало это известие — про задержку рейса и гостиницу. Она должна быть расстроена тем, что попадёт домой только завтра и потеряет столько времени зря. А вместо этого чувствовала жгучую радость, и эта радость покалывала её изнутри тысячей острых иголочек. Евгений тоже не выглядел особо расстроенным, зато старая дама с картиной страдала за обоих.
