Дин Кунц - Эшли Белл

– Я редко пью, но иногда случается такое, что даже напиться не грех.

Затем гости рассказали ей подробнее о странном состоянии, в которое впала Биби: беспрецедентный в истории медицины рисунок мозговых волн, следы побоев на лице, возникшие сами по себе… О татуировке ничего пока сказано не было, однако и этого вполне хватило для того, чтобы не только еще больше огорчить пожилую женщину, но и подстегнуть ее воображение, а также заинтриговать. Они рассказали ей о Джаспере, Олафе и долгое время хранившемся собачьем ошейнике, о причине того, почему доктор Сейнт-Круа выжила Биби из университета.

Хотя Пэкс принес с собой блокнот с рисунками Пого на обложке, молодые люди сначала не сказали о призрачных строках, появлявшихся на страницах. Ничего выведывать им не приходилось. Тоба была на их стороне, но даже во время неофициальной беседы или обмена мнениями следовало придерживаться кое-каких методов ведения допроса. Общаешься ли ты с вражеским солдатом или с другом, информация, полученная поэтапно, шаг за шагом, всегда будет более подробной и ценной. И дело не в том, что собеседник специально утаивает часть информации, просто человеческий мозг не всегда сразу осознает все то, что он знает. Человеку требуется время собрать воедино все мысли, завязать в своем мозгу множество маленьких узелков для того, чтобы в полной мере восстановить картину прошедшего.

Когда они завуалированно дали понять, что, находясь в коме, Биби произнесла «Я храбрая девочка», Тоба вскочила с кухонного стула так, словно ее плоть и кости помолодели лет эдак на шестьдесят.

– Она очень любила эти книги. Биби проявила огромную изобретательность как для четырнадцатилетней девочки, стараясь узнать номер моего телефона, который нигде не был указан. Она позвонила и очень извинялась за то, что, выведав мой номер, звонит вот так, без приглашения… Ладно, пошли. Идите за мной. Я вам кое-что покажу. Пого это уже видел, а вы, Пэкстон, нет. Я покажу вам мой кабинет, в котором писала… пишу…

Они прошли вслед за Тобой по коридору, к лестнице, ведущей на второй этаж. По бокам книги на полках стояли в идеальном порядке. Как ни удивительно, пыли нигде не было видно.

– Дело в том, – рассказывала по дороге Тоба, – что цикл о храбрых девочках пользовался определенной популярностью, но в бестселлерах никогда не числился. Кое-какие письма от читателей я получала, однако дверь моего дома не штурмовали стучащие в нее маленькие девочки. Мне польстило то, сколько предприимчивости выказала Биби, чтобы на меня выйти. За те несколько минут, что мы говорили по телефону, девочка произвела на меня самое лучшее впечатление, поэтому я сказала: если она хочет – может приходить со своей мамой в гости… ненадолго, на полчаса. А еще я разрешила принести пять-шесть книг, чтобы я могла их подписать для нее. Я никогда не устраивала официальных встреч с читателями, на которых авторы подписывают свои книги. Мне всегда казалось, что для меня это уж слишком претенциозно. Кто я такая, в конце-то концов? Тоба Рингельбаум, женщина, которая еще в детстве должна была умереть десятки раз. Я же не мистер Сол Беллоу[103], хотя, признáюсь, мне бы очень хотелось писать так же хорошо, как он. Девочка показалась мне просто очаровательной, возможно, излишне серьезной для своих лет, но в то же время вся она светилась радостью. Она была похожа на губку, впитывающую знания, и все время пребывала в поисках чего-то неуловимого, того, что вечно от нее ускользало. Мне кажется, Биби до сих пор не смогла его найти.

Огромное количество книг в кабинете писательницы не было для гостей сюрпризом. Вместо приземистого европейского антикварного столика, который Пэкс ожидал здесь увидеть, тут стоял большой ультрасовременный подковообразный стол. На столе был компьютер последней модели с большим, словно рекламный щит, экраном, принтеры, сканер и еще несколько самых современных электронных прибамбасов. Было видно, что эта старушка до сих пор в деле. Пэкс почувствовал неловкость, ведь, несмотря на заверения Тобы в том, что она до сих пор пишет, считал это преувеличением.

– Это пульт управления звездного корабля капитана Тобы-Ван Кеноби, – промолвил Пого. – Да пребудет с вами сила! Вы истинный приверженец социальных сетей… или так себе?

– Не особо. Мне известны куда более плодотворные способы проводить свое свободное время. К тому же социальные сети зачастую оказываются антисоциальными и совсем не дружественными, но мне кажется, стоит иногда заглядывать с целью узнать, что там пишут.

На полках, отведенных под ее романы, Тоба выставила американские издания цикла о храбрых девочках в соответствии с порядком их выхода в свет. Всего насчитывалось сорок шесть книг.

– Биби сказала, что черпает вдохновение из моего творчества, что я ее наставница, – промолвила Тоба. – Я в достаточной степени тщеславна, чтобы признать первое, но отнюдь не второе. Как я могу быть наставницей девушки, которая, в семнадцать лет закончив школу, уже писала лучше меня?

– Возможно, вы были ей наставницей в другом, – заметил Пэкс. – Я имею в виду моральные ценности, которые прививали в «Академии храбрых». Много людей сейчас скажут, что все это излишне пафосно и старомодно, однако Биби говорила: кодекс чести храбрых девочек – пример замечательного расширения и применения естественного права.

Тобе его слова явно польстили, но потом она, должно быть, подумала о лежащей в коме Биби. Поднеся чашку к губам, пожилая женщина сделала большой глоток кофе, приправленного алкоголем.

– Если и есть что-то, что произвело на нее по-настоящему сильное впечатление, чего, как Биби казалось в четырнадцать лет, ей не хватает, и что она впоследствии старалась развить в собственном характере, так это замечательная концепция свободной воли. Мы часто с ней говорили на данную тему. Люди сами способны строить свою жизнь так, как считают нужным, преодолевая трудности. Отрицать существование свободной воли опасно. Есть риск, что тогда человек будет считать себя лишь состоящей из плоти машиной, что все старания и борьба бесполезны, что конкретная личность не несет никакой ответственности за происходящее вокруг.

– Можно рассказать о татуировке? – спросил Пого.

Пэкс утвердительно кивнул.

Рассказ о четырех словах, которые без помощи татуировщика и чернил сами по себе появились на руке Биби, не испугал Тобу Рингельбаум. Ей также не нужно было особо стараться поверить в услышанное. Писательница не делала большой тайны из того, что во время своего заключения в Терезиенштадте и впоследствии, когда ее освободили из Аушвица за несколько часов до того, как по плану должны были убить, она не раз становилась свидетельницей событий, не поддающихся рациональному объяснению. Все законы природы и логики в тех случаях не действовали, и Тоба оставалась в живых тогда, когда это было попросту невозможно. Некоторые назвали бы все произошедшее совпадениями, орудием судьбы, но другие сочли бы случившееся чудесами, а чудесам, как известно, совершенно незачем считаться с судьбой. Тоба никогда не вдавалась в конкретные описания того, что с ней произошло. Даже своему супругу Максу она ничего не рассказала. Она считала все эти переживания слишком личными. К тому же было бы весьма затруднительно поведать об этом посредством обычной человеческой речи. Неописуемое перестает быть неописуемым, если его кто-то пытается описать.

Когда Пого закончил свой рассказ, Пэкстон раскрыл блокнот с пумой и газелью на обложке и показал строчки, недавно возникшие на чистой странице. Тоба внимательно слушала. Она больше не притронулась к приправленному алкоголем кофе. Мужчина рассказал, как эти строки появились, а потом прочел их. Пэкстон не знал, было ли то, о чем Тоба только что узнала, более или менее удивительным по сравнению с событиями, свидетельницей которых она стала в гетто и лагере смерти, но улыбка, скользнувшая по губам старушки, дала мужчине право считать, что давние и современные чудеса имеют что-то общее между собой.

– Значит, дела у Биби не столь безнадежны, как я думала, – отставляя от себя чашку, сказала Тоба.

– С какой стати ей обращаться к вам, называя вас Галиной Берг, вашим литературным псевдонимом? – спросил Пэкс.

– Не знаю, – ответила Тоба, – очень странно.

– А кто такой Роберт Уоррен Фолкнер?

– Никогда не слыхала о человеке с такой фамилией.

– Главное, кто такая эта Эшли Белл?

Туман, который Биби вобрала себе в легкие на пару секунд, заполнил ее голову. Марисса Хофлайн-Воршак говорила о событиях, о которых просто не могла знать: «Он спросил у тебя, чего бы тебе хотелось больше всего, а ты ответила: забыть. Вот только тогда тебе нужно было куда больше, чем просто забыть. Сейчас же ты нуждаешься совсем в другом». Она не знала Капитана. Дед умер за много лет до того, как эта ужасная женщина вошла в жизнь Биби.