Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

И они неразлучно прилепились, приноровились друг к другу в ночах бесконечных их…

Они и дни превращали в ночи…

Тут встретились пророк Огня Заратустра и Маг Войны Крови — Чингис-хан…

Айххххйяяяяя!..

Ох, и встреча сеча сладкая была…

Айххйяя!..

Весь мир знает о Чингис-хане, как о великом завоевателе.

Но мало кто знает о нем, как о великом Хакане, Жреце, Маге Любви.

Говорят, что у него было столько же возлюбленных жен, сколько воинов в его победоносных конницах!..

Мудрец-суфий Ходжа Зульфикар говорит: “Для чего Бог создал ночь?.. Для бесконечной любви до самого утра!.. Для чего Бог сотворил день?.. Для того, чтобы после ночи любви, спать, набираясь соков, живицы, спермы для новой ночи любви… И потому великие мужи никогда не видели солнца, а только Луну!..” Ейххх!..

Говорят, что Чингис-хан никогда не видел солнца, поклонялся только Луне, и войска его шли и нападали только ночью — эти ночные, лунные конницы!.. влюблённые в Луну великие Тюмени!..

Похожие на длинные извилистые косы его жен, которыми он душил их в сладости соития…

И этими косами-конницами он душил иные непокорные народы… Да!

«Урангх» — клич воинов Чингисхана и жен-конниц его!..

Урангх!..

Великий Хакан воевал не ради богатства и власти…

Он воевал ради сладости чужих плененных жен!

И потому Его конницы шли ночью, как идет ночью напоенный зебб-фаллос в лоно жены…

Хакан заблудился затерялся занемог в бездонной Вселенной женского Тела…

Ведь дочеловечьи тайные мудрецы говорят, что сам Творец был Мужчиной и строил, лепил, творил Вселенную, глядя на совершенную Архитектуру женского Тела!

Айя! Урангх!..

Глядя на лоно жены, любуясь огненным лоном жены, Он сотворил Солнце!..

Урангх!..

Говорят, что пылкая “урусутка”— славянка выпила, высосала чрез блаженнейший фаллос Чингис-хана всю Его сперму, а потом и крутую кровь! Всю выпила! Вынула! Взяла!..

Она так играла, щелкала, чмокала ягнячьим язычком, вбирая, впитывая, всасывая Его кровь, что Он воспомнил, как новорожденным младенцем лепился, сосал у грудей матери своей!.. Урангх!..

Он умер, истек кровью от любви!..

Блаженна такая смерть!.. Урангх!..

Но!..

…Тут Гуля замолкает…

Я чую, как Гуля в Водопаде улыбается за моей спиной…

— Гуля, а я больше люблю солнце, хотя сейчас луна…

Но потом она шепчет:

— Женщина не должна любить мужа боле, чем чад своих, иначе жизнь на земле остановится.

Но моя мать любила отца больше, чем меня.

И когда он погиб — жизнь для неё остановилась.

Тогда она решила совершить древний обряд скифских жен.

Тогда она решила совершить древний обряд индийских жен “сати”.

Тогда она пришла к этой реке Фан-Ягноб и сорвалась, бросилась радостно, упоенно, сошла в Водопаде в подземелье, где в Озере Мертвых её ждал мой отец, надеясь и там продлить ночные, земные её ласки Чингис-хана…

И!..

Она радостно бежала, летела в Водопаде в подземное Озеро Мертвых, как на первое загробное любовное свиданье к моему алчущему отцу…

Мне чудится, что и он ждал её в аду в слепой надежде на райские земные ласки…

А меня они забыли на земле.

А меня они забыли ласкать, любить на земле…

А только яростно ласкали в ночах и во днях друг друга…

Но я люблю и прощаю их!..

Господь! дай им и там продлить их бесконечные ночи, ночи, ночи!..

Да!..

Глава седьмая

ВОТ ОНА — СМЕРТЬ!

…И там, где много жизни — там много смерти…

Да!..

И мы выходим с Гулей из водопада и возвращаемся к костру, чтобы согреться.

Я по-прежнему нагой, а полноводные, щедрые бедра, недра её стянуты тугими, изнемогающими, изникающими узкими плавками, как бешеная река в горах стянута, сдавлена близкими базальтовыми скалами — о! — тут, меж скал-бедер, бушует таинственная великая глубина реки-девственницы…

И я вспоминаю современную притчу дервиша-суфия Ходжи Зульфикара: “О, мудрец, что бездонней океан или женщина?..”

Мудрец, не задумываясь ответил: “Женщина!” — “Почему?” — “Потому что океан рождает только немых рыб, а женщина рождает бездонное, необъятное дитя, в душе которого плещутся все океаны… вся вселенная… да!”

…Ааааа… Опять заухала сова…

…При свете костра я гляжу на Гулю, на лакомое тело её, и опять наливаюсь ночным, любовным, довиноградным, допотопным, добожьим, священным хмелем мужа, и стыдливо сокрываю, укрощаю перстами, руками лунный ослофалосс свой приготовленный, неистовый…

Томно, полноводно мне…

Тут луна выходит из-за горы и обливает нас перламутровым, трепещущим светом, серебром, который так любил Чингис-хан, Маг любви…

И я гляжу на притихшую Гулю и вдруг вздрагиваю: ноги её от колен серебряных, круглых, как полная луна, до ступней покрыты, заросли смоляными, густыми, звериными волосами, как склоны фан-ягнобских гор кустами арчи и боярышника.

О Боже! Что это?.. Или мне чудится?..

Тогда Гуля глухо, как Водопад, шепчет мне:

— Великий Заратустра, пастух человечьих и козьих стад, а у славян он — скотий Бог Велес, наказал меня волосами на ногах за грехи моего отца и матери…

Но так велика была их вина, что Пророк покарал и меня…

Когда родители погрязли во необъятных грехах — тогда Господь наказывает и их неповинных чад! да!..

…О Боже!.. Я теперь только — спустя десятки лет — понял суть этих слов!..

Вот почему наш народ так несчастен в Смутные Времена Перестройки! Это мы расплачиваемся за несметные, нераскаянные грехи отцов наших… да?..

Гуля шепчет:

— И вот пророк Заратустра дал мне мохнатые, козьи, ночные ноги!.. Чтоб я покинула человеков и ушла в первобытные козьи стада… Чтобы я в Цепи Превращений, в Колесе Сансары, ушла вспять к истокам своим…

И по ночам козьи ноги влекли и влекут меня к мохнатым отарам, стадам, стадам…

Да! Но я связывала их веревкой и не пускала их…

Но ты видел реку, бегущую вспять к отцу-леднику, родителю своему?..

Алик, ты видел реку, бегущую вспять?..

Я — эта река…

Скоро, скоро темные, непобедимые волосы козьи полностью покроют меня, и я заблею и убегу, зароюсь в козьи родные, родимые, пахучие стада, стада, стада… Аааааа…

Я устану быть человеком… ааа…

Царь Соломон знал язык муравьев, а я уже понимаю язык моих древних сестер-коз…

И Гуля вдруг закрыла глаза и страшно, остро, дремуче заблеяла, перекрывая лунный шум, шелест Водопада…

Айяяяяяяяяяяя!..

Мне дико, бездонно стало…

Я тоже стал что-то вспоминать.

…Мне снилась женщина-лосось в волнах ночного Водопада…

Мне снилась женщина-коза в несметных блеющих стадах, куда уносит и меня моя козья добожья душа, душа, душа…

И я тоже пошел вспять, вспять, вспять, вспять… а кто я был тогда? тогда? тогда?.. аааа…

…Какие-то древние нечеловеческие тайны, тени, голоса окружали, обволакивали нас у ночного костра, у Водопада самоубийц, у тайного подземелья, где таилось бескрайнее Озеро Мертвых, и где плавал заросший козьими, несметными власами сам Шайтан-Диавол зороастрийцев и мусульман… Да! да! да!..

О Боже! Но я еще больше, острей, первобытней, как пахучий зверь, влюблялся в Гулю! в её тайну! в её козьи, ночные ноги! (вот почему она ходила в черных кромешных чулках!)

Да!..

…О Боже! Ты говоришь, что всякому человеку Ты даешь столько горя и испытаний, сколько он может пережить, перенести…

Всякому Ты даешь тот Крест, который может он нести…

О Господь мой! Но не слишком ли велика Чаша страданий, которую Ты опрокинул на девочку эту?..

Страшная гибель отца и матери, военное голодное сиротство, и эти ночные, козьи ноги?..

Не знаю я…

…С той ночи прошел тихий месяц в наших фан-ягнобских осенних горах.

Гуля ушла в безмолвие…

Я целыми днями стоял в водопаде с корзиной-ловушкой.

И странно: не поймал ни одной рыбы…

Форель избегала меня что ли, а ведь я был опытный рыбарь…

А мимо нас бесконечно шли, шли, пылили с далеких высокогорных пастбищ-джайлоо Тянь-Шаня, Оби Хингоу, Заилийского Ала-Тоо, Заравшана густые, несметные стада баранов и коз…

Чабаны-локайцы продавали нам свежее, еще вздрагивающее от забоя, от быстрого, еще не остывшего ножа, мясо, и божественный, самый вкусный на земле, овечий и козий ноздреватый, желтый, текучий сыр, и козье, целительное молоко, и хмельную “орзу”, от которой ночное небо в Плеядах и Млечный сыпучий Путь становились ближе, родней и, казалось, что можно трогать руками и даже лизать языком вечнохладные лампады Плеяд…