Дневник пустоты - Яги Эми
Я хотела при свете дня повторить маршрут, по которому обычно хожу после работы. Поднимаясь по склону у храма, я увидела под мандариновым солнечным светом красный пуховик. Она стояла, прислонившись к столбу с информационным табло у парковки. Мне показалось, что женщина чувствует себя лучше, она поглаживала живот и смотрела на свой телефон, время от времени поднимая голову.
Пока я раздумывала, стоит ли ее окликнуть и извиниться за то, что на днях напугала, к ней подошел высокий мужчина. Я будто смотрела сериал в ускоренном темпе. Мужчина обнял ее за талию, что-то сказал, и раздался смех, похожий на ксилофон. Они оба зашагали вверх по холму.
Прежде чем их фигуры скрылись из виду, я развернулась и пошла вниз по склону, по которому только что поднялась, обратно домой. Меня вдруг осенило: в эти выходные я ни с кем не разговаривала.
Девятнадцатая неделя
Новогодняя офисная вечеринка не имеет ни начала, ни конца, она вечно тянется под сонным оранжевым освещением. Эдамамэ[11], курица в панировке, рулетики из омлета и крекеры с креветками. Прежде чем окончательно погрузиться в алкогольные пары и сигаретный дым, над остатками закусок, безжизненно лежащих на тарелках, коллеги вели разговоры: жалобы на работу завода и деловых партнеров, истории о попойках в старших классах и о недавно начатых диетах и, разумеется, неисчерпаемые беседы о еде.
Я почесала живот. Сегодня обвязала его шарфом. Хотя аппетит второго триместра немного утих и благодаря ходьбе вес практически вернулся к прежним значениям, я продолжала понемногу увеличивать объем живота. Проверяя размер плода в приложении, я каждую неделю добавляла количество наполнителя. На этой неделе ребенок уже размером с манго. Старый шерстяной шарф я использовала зря. В душном помещении я быстро вспотела, и теперь живот сильно зудел.
– Сибата, а вы…
– Что?
Я повернулась к заговорившему со мной Танаке. Даже через стол я видела, что толстые линзы его очков полностью покрыты следами от грязных пальцев.
Все соседние столы были заняты нашими коллегами, которые шумно друг с другом болтали. В конце года трудно забронировать отдельный зал, поэтому нас усадили за несколько столов по четыре-шесть человек. Начальник моего отдела сидел позади и чуть поодаль от меня, и каждый раз, когда он шутил, все вокруг него громко хохотали и хлопали в ладоши. Они напомнили мне игрушечных обезьянок, бьющих в тарелки.
– Сибата, вы ведь ждете ребенка?
– Ну, в общем, да…
– Девочку или мальчика? Откроете секрет?
– Я еще не знаю.
– Чувствую, что будет девочка. Почти уверен.
Девочка. Я испытывала неловкость, когда моего ребенка, пусть и вымышленного, называли девочкой. У меня чуть не вырвалось в ответ, что, по мнению Хигасинакано, будет мальчик, но я сдержалась. Хигасинакано сегодня не пришел из-за болезни. Я не слышала, чтобы этой зимой кто-нибудь еще болел гриппом. Утром в лифте один коллега жаловался на то, что Хигасинакано выбрал для больничного самое напряженное время года.
– Да, Сибата, похоже будет девочка. – Танака повторил это несколько раз, потом подозвал официантку, которая, судя по всему, не была японкой, и после долгих раздумий попросил пива. Двое коллег, сидевших рядом со мной, пошли в туалет.
На каждый стол принесли большое блюдо с жареным рисом, а с ним маленькие тарелки и ложки для всех гостей. Танака молча сверлил блюдо глазами. Лишь когда я положила рис на тарелку и протянула ему, Танака, пробормотав слова благодарности, начал энергично есть. Немного риса высыпалось на стол.
– Все-таки удивительно, Сибата.
– Что именно?
– Ну, никто не ожидал, поэтому удивительно.
Двое коллег вернулись за стол. Еще один, незнакомый мне мужчина, встал и тоже направился в уборную. Я заметила плакат «Лодки мира»[12] на внутренней стороне двери.
– Слушай, а можно потрогать твой живот? Ха-ха-ха! Нет, извини, я просто пошутил.
Увидев, что я тут же прикрыла живот ладонями, Танака рассмеялся, а затем стал есть прямо из общего блюда. Блестящие желтые зернышки риса рассыпались по столу, падали на одежду Танаки, даже прилипли к кольцу на его левой руке. По темно-синей рубашке расползались масляные пятна.
– И все-таки, Сибата, у тебя – и вдруг ребенок…
– Хотите сказать, я не похожа на того, кто любит детей?
– Дело не в том, любишь ты их или нет. – Танака отпил пива из бутылки, почесывая свой живот. Рисовые зернышки посыпались на пол. – Просто мы все удивились, да?
Танака обратился за поддержкой к двум мужчинам, недавно вернувшимся из туалета. Они с улыбкой переглянулись. Один из них самый младший в нашем отделе, а другой, наверное, года на два-три старше меня.
– Ну, я и правда удивился, – сказал старший.
– Да, и я тоже. – Младший кивнул и добавил: – Но все равно поздравляю, это ведь большое счастье.
Он одним глотком выпил свой виски. Капли с запотевшего стакана упали на стол, присоединившись к жареному рису, и старший, взяв мое полотенце для рук, вытер им столешницу. Я молча пила холодный чай.
Танака смотрел, как двое других перемешивают жареный рис, и время от времени делал глоток пива, а потом вдруг наклонился ко мне. Очки оказались еще грязнее, чем я ожидала.
– Все-таки удивительно, Сибата. Ты не замужем, и про отношения речи никогда не шло – и тут вдруг беременна. И выясняется, что у тебя есть жизнь за пределами работы…
Мое полотенце, сдвинутое на край стола, упало, и на него наступил кто-то проходивший мимо.
– Удивительно? – Я наконец собралась с силами для ответа. – Что удивительного? Танака, вы так много обо мне знаете? Кстати, я о вас тоже ничего не знаю и знать не хочу. Может, вы хотите убедиться? Хотите посмотреть, как я рожаю? Только тогда поверите, да? У меня есть жизнь! И у меня будет ребенок!
Однако я говорила, видимо, недостаточно решительно. Танака подозвал официантку, словно ничего не произошло. В тусклом освещении ее темная кожа резко контрастировала с белой униформой. Танака пошутил по поводу ее имени, написанного на бейдже японской азбукой, и засмеялся, потом заказал три коктейля и горячего чая – видимо, для меня. Когда официантка принесла напитки, на ее лице была та же улыбка, что и раньше. А за соседним столом продолжали обсуждать школьные встречи выпускников.
– Извините… – начала было я, но тут ведущий хлопнул в ладоши.
– Итак, а сейчас заключительное обращение начальника!
Трое мужчин за моим столом с любопытством взглянули на меня. Танака поставил кружку. Я пару секунд наблюдала, как пузырьки всплывают на поверхность и исчезают, потом подняла глаза.
– Даже если я не замужем, выплату на ребенка мне ведь все равно дадут.
Я сделала несколько резких выдохов, рассчитывая, что будет похоже на смех, но все трое промолчали, а Танака шепотом предложил мне проконсультироваться с кем-то из начальства. Директор взял слово. Мол, год еще не закончился, но благодарю всех за работу. Мол, в условиях высокой стоимости сырья, банкротства деловых партнеров и перемен в отрасли мы смогли встретить новый год, не потеряв ни одного сотрудника…
Кто-то зашел в туалет, и я снова увидела плакат. Впервые в жизни мне захотелось оказаться на «Лодке мира».
Стараясь уйти подальше от коллег, решивших продолжить веселье где-нибудь еще, я очутилась в Гиндзе. Было десять часов вечера. Я купила банку пива в ярко освещенном магазине, сразу же выбросила чек в мусорный бак у дверей и на ходу сделала глоток. Алкоголь из горла сразу попал в мозг. С каждым шагом слабый электрический разряд поднимался от моих подошв, вызывая разноцветные вспышки на внутренней стороне век. Нет ничего лучше алкоголя.
Декабрьской ночью с Гиндзы не было выхода. Люди слонялись от одного бара к другому, словно стайка рыб, а в алкогольном пруду плескались повторяющиеся воспоминания и сплетни, бесполезные жалобы и нескрываемые желания, бесконечные искушения. В толпе на перекрестке я даже забыла, что сейчас ночь; сознания людей и жар их тел сливались друг с другом, словно в старом проекторе, и перекресток поглаживал мою правую щеку, а по левой похлопывал. Я шагала, будто уже опьянев и грезя, ведомая огромными гирляндами, мимо сверкающих подарочных коробок и золотых плюшевых мишек, пока не оказалась перед зданием на почти безлюдной улице.
