Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё
Боги мои! Теперь я знал, как выглядит настоящая летающая тарелка. Прав Тимка: дальше — что?..
Мы любовались бы ею до второго пришествия. Но тут из дуры ударила молния, и одновременно с ослепительной вспышкой мир сотряс оглушительный раскат грома. И не успел я подумать, что ад только начинается, как сверху полило.
Если вы никогда не задумывались, что означает бессмысленное как из ведра — самое время. На всемирный потоп, возможно, и не тянуло, но уже пару-другую секунд спустя мы стояли по щиколотку в воде. Сверкало и гремело без передыху. В такие грозы я прежде не попадал. Опомнившись, потащил детей к родной сосне.
— Под дерево нельзя, — пытаясь перекричать шум низвергающихся кубометров и сопровождающей его канонады, проорал Тим.
— Под низенькое можно, — заорал и я. — Лупит обычно по большим. Эта не самая…
— Будем проверять? — гаркнул он уже с остервенением, и я понял, что время брать ситуацию в свои руки.
— Так, мои хорошие, — я не узнал своего голоса.
Это был голос фокусника и провокатора. Так Винни-Пух парит пчёлам, что он тучка. Так тёща врёт соседкам, что любит зятя больше, чем непутёвого родного. И внутренне сгорая со стыда, я сграбастал дитячьи головы под мышки и запричитал:
— Ничего не было! Понимаете? Мы сейчас увидели ровно то, что хотели увидеть. Правильно?
— Я не хотела! — взревела Лёлька.
— Понимаю, милая. И я не хотел. Но, Тим, Тимка, ты же слышал: заблудившимся в пустыне с какого-то момента начинают на каждом углу мерещиться оазисы, да?
— В пустыне нет углов, — гаркнул он в ответ.
— Тихо, ребятушки! Стоп! — вопил я. — Это был мираж!.. Жуткий, гадский, но всего лишь мираж. Как Летучий Голландец: паруса в клочья, скелеты на палубе — кто ведь только не клялся, что видал, а на самом деле его нет. Ну, нету в природе никакого голландца! А мы… нам просто померещилось то, чего боялись в эту минуту больше всего. Правильно?
Так, дурень, сам сначала успокойся! Прально, не прально — сказал, значит прально!
Они дрожали и молчали.
— Я вас спрашиваю: да или нет? Лёль?
— Да, — откликнулась она, жмясь ко мне всем тельцем.
Ну так-то лучше.
— Тим?..
— Да врёшь ты всё, — вдруг перешёл он на ты.
И дождь перестал. Вмиг. И Тимка высвободился из моего неловкого захвата и, утерев мокрой рукою воду с лица, совершенно спокойно уже закончил:
— Никакой это не мираж. Это конец света…
И отвернувшись от нас, сел в воду.
— Дядь Андрюш! Мы умрём? — спросила вдруг Лёлька, подняв на меня коричневые и блестящие, как две огромные спелые вишни, глаза.
— Не знаю, — просипел я, не отводя своих и не заметив, что девчонка впервые назвала меня по имени.
Её горькое дядьандрюш было эквивалентом испуганного детского мам… Или — пап…
И вот только тогда я отчётливо понял, что выбраться из этого долбаного леса нам не дано…
5. Симбирский цирюльник
Первым делом я заставил их напиться. Прямо с земли. Пока вода не ушла. Я не знал, когда ждать нового дождя. И не знал, попадётся ли нам на пути хоть какой-нибудь ручей. Мне стало вдруг совершенно наплевать на дизентерию и что там ещё может приключиться от питья из-под ног — вплоть до превращения в козлят.
Вопрос встал ребром: или — или. Мне позарез нужно было, чтобы моей зашуганной команде хватило сил на сегодняшний марш-бросок. И я велел им забыть про завтра. И они услышали меня, поняли и, зачерпывая горстями, пили. Впрок. И остатки промокшего батона съели. Как звери.
Или звери как раз никогда и не набивают брюхо про запас? забыл… запутался…
Мы вели себя как Шварценеггер, экипирующийся перед решительной схваткой с антагонистом — хлёстко и бесстрастно рассовывая обоймы и магазины по бесчисленным карманам и кармашкам, увешивая себя кинжалами и гранатами, клацая затворами бессчётных пистолетов, автоматов и дробовиков. Жаль, рассовывать нам было нечего… Зато хвала небесам! — моя главная ценность, нож, лежал там, где я и оставил его, засыпая. С ним я чувствовал себя гораздо уверенней. С ножом я был Терминатор!..
Нет, резать бегущих детей я бы, конечно, не стал. И от летучего крейсера он спас бы навряд. Но главные сюрпризы — теперь никто не сомневался — впереди.
Небо было по-прежнему серым, но я вычислил, где солнце, и получилось, что двигаться нам предстояло ровнёхонько туда, откуда примчались бегущие.
Ну и нехай, туда так туда. По коням, ребятишки!..
И даже несмотря на ва-банк — бросить поклажу я не отважился. Мы собрали истоптанные одеяла, выжали, насколько удалось, я закинул их на плечи, Тимур подхватил рюкзачок, и мы пошли. Краем просеки…
Этот день не принёс избавления. Но не принёс и новых угроз. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь — глупости: быстро привыкаешь ко всякому! Выбирать легко, когда есть выбор. У нас его не было. Если не считать права лечь, сложить ручки и смиренно дожидаться, чем же всё это кончится. Желающих лечь не наблюдалось, и мы шли, пока я снова не объявил остановки и снова уже на ночлег. Бивак разбили на пригорке с толстенной же сосной: на случай очередного потопа, налёта, набега…
Солнце так и не выглянуло. Одеяла, разумеется, не просохли, и мы разложили их до утра на траве. А вот костёр я нынче санкционировал. Набрали шишек посуше, и вскоре они, к общему восторгу, занялись.
Сегодня без костра было нельзя: обувь промокла. И спички, между прочим, тоже (хорошая всё же штука зажигалка). К тому же огонь прибавил успевшего покинуть нас чувства дома. Наконец, мы пекли на нём грибы — есть-то хотелось уже и Лёльке, а они действительно подоспели. И ребятки мои тут же, в нескольких шагах, насобирали кучку опят, что ли, и валуёв, я никогда в грибах не разбирался, но девонька поклялась, что не отравимся. И мы нанизывали их на прутики, подолгу калили над огнём и неспешно жевали — хрустящие и невкусные…
Потом я назначил проштрафившегося Тимку дежурить первым, пригрозив убить, если ещё раз уснёт на посту, а мы с Лёлькой улеглись. Засыпая, она заплакала.
Я пытался утешить и сюсюкал чего-то про родителей, которые — тут и сомнений быть не может! — вот так же слоняются где-то и тоже никак не могут уснуть, переживая за нас. Она понемногу угомонилась, а с меня сон слетел, как не было, и я прогнал Тимку отдыхать и разбудил его уже когда совсем забрезжило.
Всю ночь я продумал о своих. Меня в первый раз осенило: катаклизм мог накрыть не одних нас, запертых теперь в ненормальном лесу, а — всех и везде. Ведь набралось же откуда-то столько потерянных детей?
И, если вам интересно — глаза мои половину той ночи тоже были на мокром месте…
День следующий прошёл ещё скучней.
Двигались мы гораздо медленнее, чем накануне: пришло время думать о пропитании. Договориться с мозгами можно, с желудками — нет. И, набредая на ягодные поляны, мы проводили на них чуть не по часу.
Сытости это не прибавляло, но как же чудесно было бросать и бросать в рот перезрелые земляничины, зелёные ещё ежевичины с голубичинами, а названий остальных я и не знал никогда — просто пробовал первым и давал ребятне отмашку: годится, навались…
Известная нетётка разбудила в Тимке добытчика. Теперь он шёл, шаря взором по кронам — выглядывал гнёзда. Лёлька инспектировала на тот же предмет кусты, и их упрямство было вознаграждено: к середине дня мы набрели на хорошо замаскированное, но не укрывшееся от взора проголодавшегося ребёнка лукошко из веток. В нём покоилось одиннадцать палевых в крапинку яичек.
— Перепелиные, — квалифицировал Тим.
— Съедобные, — поправил я и разделил добычу предельно по-честному: три себе, по четыре — им.
— С какой стати? — заартачилась Лёлька.
— Лучшее детям, — отрезал я, похоронив дискуссию.
На сытые, если можно так сказать, брюха в голову начали лезть рациональные мысли. И Тимка полез на высоченную ёлку. Потому что идти, конечно, надо, но неплохо бы всё-таки ещё и знать, куда.
Мы смотрели ему вслед затаив дыхание. Чем выше парень забирался, тем страшнее было представить возможное, а с моей извечно нервной точки зрения так и непременное падение. Но в надежде услышать волшебное «Земля! Земля!» (как вариант — «Поля, поля») я помалкивал.
— Ни черта, — заорал наш штурман с верхотуры.
— Ты хорошенько погляди, — крикнула Лёлька. — Во все стороны, Тим…
— Нигде ничего, — откликнулся он ещё немного погодя. — Сплошная тайга.
— Потихоньку обратно-то, — напутствовал я и закурил, и разъяснил зачем-то Лёльке: — Назад всегда опасней…
Вечером, оттопав ещё десяток вёрст, мы опять сидели у огня, жгли грибы и строили совершенно дурацкие планы завтрашних поисков пропавших родных.
Несмотря на буквальную неоглядность зелёной темницы, идея выбраться из леса не казалась бредовой. Однако не отменяла необходимости задуматься, наконец, о стратегии выживания в этой безумной неволе. Договорились никуда с утра не переться, а сесть и обсудить, как и что — пора уже. После чего я сыграл отбой, похвалив себя про себя за сбережённые одеялки. Завернувшись в них, ребятишки улеглись с обеих от меня сторон — так выходило теплее всем троим. А подушкой им служила моя, чуть не сказал широкая, грудь. И настроившись уже на очередную ночь нелёгких дум, я ни с того ни с сего затянул вырвавшееся откуда-то из глубокого-глубокого детства:
