Софи Кинселла - Ты умеешь хранить секреты?
Встаю с дивана и иду к двери. Мужчины даже не оглядываются.
В прихожей я поднимаю картонную коробку, которую привезла с собой. Выскальзываю в боковую калитку, стучусь во флигель и осторожно приоткрываю дверь:
— Дед?
Дед — отец мамы, он живет с нами с тех пор, как десять лет назад перенес операцию на сердце. В старом доме в Туикнеме у него была всего-навсего спальня, но тут места больше, теперь в его распоряжении целый флигель, сбоку от дома, с двумя комнатами и крохотной кухонькой. Дед сидит в любимом кожаном кресле, по радио передают классическую музыку, а на полу перед ним штук шесть картонных коробок, набитых всякой ерундой.
— Привет, дедушка, — говорю я.
— Эмма! — Он поднимает голову, и лицо его мгновенно светлеет. — Дорогая моя! Иди сюда!
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и он крепко стискивает мою ладонь. Кожа на ощупь сухая и холодная, а волосы побелели еше больше с тех пор, как мы виделись в последний раз.
— Я принесла тебе «Пэнтер бар», — объявляю я, кивнув на коробку.
Дедушка просто помешался на энергетических плитках «Пэнтер», впрочем, как и все его друзья по боулинг-клубу, поэтому я бросаю на ветер бешеные деньги, покупая ему целую упаковку каждый раз, когда еду домой.
— Спасибо, любовь моя, — расплывается в улыбке дед. — Ты хорошая девочка, Эмма.
— Куда мне их поставить?
Мы беспомощно оглядываем захламленную комнату.
— Что, если там, за телевизором? — спрашивает наконец дед.
Я пробираюсь через завалы, плюхаю коробку на пол и возвращаюсь, стараясь не споткнуться.
— Послушай, Эмма, вчера я прочел крайне тревожную статью, — начинает дед, когда я сажусь прямо на очередную коробку. — Насчет безопасности в Лондоне.
Заявление сопровождается внимательным взглядом.
— Надеюсь, ты не ездишь по вечерам в общественном транспорте?!
— Э… почти нет, — неуверенно отвечаю я, скрещивая пальцы за спиной. — Только время от времени, когда нужно срочно…
— Ни в коем случае, дорогая! — взволнованно перебивает дед. — Там пишут о тинейджерах в черных масках, с выкидными ножами. Они буквально наводнили метро. Пьяные болваны, разбитые бутылки, стекла, которыми выкалывают прохожим глаза…
— Все не так уж плохо…
— Эмма, не стоит так рисковать, чтобы сэкономить на такси…
Я совершенно уверена, что, если спрошу деда, каков, по его мнению, средний тариф у лондонских таксистов, тот ответит: «Пять шиллингов».
— Честно-честно, дед, я очень осторожна, — уверяю я. — И часто беру такси.
Иногда. Примерно, раз в год.
— Лучше объясни, что это ты делаешь? — спрашиваю я, спеша сменить тему.
Дед тяжело вздыхает:
— На прошлой неделе твоя мать расчищала чердак. Вот я и разбираю, что нужно выбросить, а что оставить.
— Идея неплохая. — Я оглядываю кучи мусора на полу. — Это на выброс?
— Нет! Это я сохраню!
Для пущей верности он даже кладет ладонь на крышку.
— В таком случае где то, что нужно выбросить?
Молчание. Дед старательно избегает моего взгляда.
— Дед! Нельзя же утонуть в мусоре с головой! — восклицаю я, стараясь не засмеяться. — Ну к чему тебе старые газетные вырезки? А тут что? — Я выуживаю из-под груды вырезок старый йо-йо.[16] — Это тебе зачем?
— Йо-йо Джима, — вздыхает дед и тянется к игрушке. Взгляд его смягчается. — Милый старина Джим.
— Кто такой Джим? — недоумеваю я. В жизни не слышала ни о каком Джиме. — Твой друг?
— Мы встретились на ярмарке. Провели вместе день. Тогда мне было девять.
Дед рассеянно вертит в пальцах йо-йо.
— И там же подружились?
— Никогда его больше не видел. — Он рассеянно покачивает головой. — Но так и не позабыл.
Беда в том, что дед никогда и ничего не забывает.
— А как насчет этого? — продолжаю я, вытягивая пачку рождественских открыток.
— За все годы не выбросил ни одной, — объявляет дед, пристально меня оглядывая. — Когда дотянешь до моих лет и поймешь, что люди, которых ты знала и любила, начинают уходить навсегда, сама захочешь сохранить что-то на память. Даже самую мелочь.
— Понимаю, — растроганно шепчу я. Тянусь к ближайшей открытке, открываю и… — Дед! Да ведь это от фирмы Смита по ремонту электрооборудования. За шестьдесят пятый год!
— Фрэнк Смит был очень хорошим человеком, — заводит дед.
— Нет! — Я решительно швыряю открытку на пол. — Это все вон! И тебе ни к чему память о… — Я разворачиваю следующую. — …газовой компании. А двадцать старых экземпляров «Панча»? — Я безжалостно отбрасываю газеты. — Это еще что такое?
Снова сую руку в коробку и вытаскиваю конверт со снимками.
— Здесь те, кого ты действительно…
Тонкая игла входит мне в сердце, и я осекаюсь на полуслове.
В моей руке снимок, на котором мы с папой и мамой на скамейке в парке. На маме платье в цветочек, на папе — дурацкая соломенная шляпа, я сижу у него на коленях, с мороженым в руках. На вид мне лет девять… и все мы кажемся такими счастливыми.
Я молча вытягиваю второй снимок. Теперь папина шляпа перекочевала на мою голову, и мы умираем со смеху. Нас по-прежнему только трое.
Только трое. Значит, это еще до того, как в нашу жизнь вошла Керри.
Я как сейчас помню день ее приезда. Красный чемодан в прихожей, чужой голос, доносящийся с кухни, запах незнакомых духов в воздухе. Я вошла и увидела Керри с чашкой чаю в руке. Тогда на ней была школьная форма, но мне кузина все равно показалась взрослой. Уже тогда Керри могла похвастаться огромным бюстом, золотыми «гвоздиками» в ушах, и «перышками» в прическе. А за ужином мои родители позволили ей выпить стакан вина. Ма все твердила, что я должна быть чуткой и доброй с Керри, потому что ее мать умерла. Мы все должны быть чуткими и добрыми.
Поэтому кузина поселилась в моей комнате!
Я перебираю снимки, безуспешно пытаясь избавиться от застрявшего в горле кома. Я вспоминаю это место — парк с качелями и горками, где мы часто гуляли. Но Керри это показалось чересчур скучным, а мне отчаянно хотелось стать похожей на нее, поэтому я тоже заявила, что мне скучно. И больше мы там никогда не бывали.
Раздается стук в дверь.
Я, вздрогнув, оборачиваюсь. Перед нами появляется Керри с бокалом вина.
— Ленч готов!
— Спасибо. Мы уже идем, — киваю я.
— Ну что же ты, дедушка! — укоризненно грозит пальчиком Керри и указывает на злополучные коробки. — Так ничего и не разобрал?
— Не очень-то это легко! — слышу я собственный негодующий голос. — Слишком много воспоминаний. Их так просто не выкинешь.
— Что ж, если ты так считаешь… — Керри закатывает глаза. — По мне, так этому хламу место на помойке.
Я не могу быть чуткой и доброй с Керри. Просто не могу. Больше всего мне хочется запустить ей в физиономию тортом с кремом.
Мы уже несколько минут сидим за столом и почтительно внимаем Керри. Она же ораторствует безостановочно:
— Все дело в имидже. Все имеет значение — стиль одежды, общий вид, походка. Идя по улице, я излучаю атмосферу успеха, словно объявляя всему миру: перед вами деловая, преуспевающая женщина.
— Ну-ка продемонстрируй! — восхищенно просит мама.
Керри растягивает губы в притворно-скромной улыбке:
— Выглядит это примерно так. — Она отодвигает стул и вытирает губы салфеткой.
— Тебе следовало бы смотреть повнимательнее, Эмма, — советует ма. — Схватить основы.
Под пристальными взглядами собравшихся Керри обходит комнату. Подбородок вскинут, сиськи выпячены, она смотрит куда-то вдаль и при этом задом виляет. Выглядит Керри при этом неким гибридом устрицы и андроида из «Атаки клонов».
— Правда, сейчас я не на каблуках, — говорит она, останавливаясь.
— Когда Керри заходит в конференц-зал, уж поверьте, немало голов поворачивается, — гордо объявляет Нев и хватается за бокал с вином. — Люди прекращают работу и смотрят на нее.
Бьюсь об заклад, так оно и есть.
О Боже! Меня так и подмывает хихикнуть. Не смей. Не смей.
— Хочешь попробовать, Эмма? — спрашивает Керри. — Делай как я.
— Э… не стоит, пожалуй. Я… думаю, я уже усвоила… ритм… и вообще… — Неожиданно для себя я фыркаю, но успешно маскирую промах кашлем.
— Эмма, Керри пытается помочь, — наставительно говорит ма, — и ты должна быть ей благодарна. Ах, Керри, ты так добра к Эмме!
Это уж точно. Керри просто рвется мне помочь.
Именно поэтому, когда я окончательно отчаялась найти работу и попросила позволить мне набраться опыта в ее компании, она отказала. Я написала кузине длинное вежливое письмо, в котором признавала, что ставлю ее в неловкое положение, но готова схватиться за любой шанс, пусть даже пару-тройку дней побыть на побегушках.
А она ответила сухим отказом.
Меня еще никогда так не унижали!