Андрей Диченко - Ты — Меня
«Где-то за печкой лежит топор», — подумала она, не осознавая, что хочет совершить убийство. Но сию же секунду в дверь постучали. Иван вскочил, Марыська жестом ему указала на печь, за которую следовало спрятаться. Накинув на себя платье, Марыська подошла ко входу и, отворив дверь, удивилась. Это был всего лишь почтальон. Он протянул пожелтевший бумажный сверток, попрощался и пошел куда-то дальше с висевшей через плечо толстой кожаной сумкой. «Из Вильно, — прошептала Марыська. — Неужели?..» Забыв про Ивана, она развернула письмо и, прочитав первые четыре строчки стихотворения, разрыдалась.
Иван не умел читать. Он встал перед Марыськой и, подождав, пока утихнет первая волна нахлынувшей на нее истерики, спросил:
— Что там такое, Марыся?
В это же самое мгновение в хату вломился отряд из пяти русских солдат и подпоручика Шмидта.
Ехидным голосом с прусским акцентом офицер произнес:
— Фельдфебель Иван Гуденов, вы подозреваетесь в пособничестве польским разбойным бандам! — после этой фразы один из солдат ударил Ивана прикладом между лопаток, сбив его с ног. Марыська закричала и отпрыгнула в сторону.
— Шо с ней делать-то? — крикнул один из ворвавшихся солдат, въевшись глазами в ее красивое тело.
— Отбой, пускай остается здесь, — приказал офицер. И, взяв под руки Ивана, они покинули дом. Возжелавший тело Марыськи солдат перед тем, как выйти, обернулся и обнажил гнилые черные зубы в злобной улыбке. Марыське сейчас показалось, что он один только знает о том, что их всех ожидает.
«Она невеста Калиновского…» — слышалось с улицы. Закрывая дверь, перепуганная Марыся заметила гневный взгляд деда Зянона. А где-то там вдалеке, в густом березняке, солдаты стреляли в воздух из ружей, что-то кричали, а местные жители спешно запирали свои хаты и прятали детей. Вскоре на улице не осталось никого, кроме солдат расползшегося по всему поселению гарнизона.
Подождав, пока стемнеет, Марыся закуталась в темные одеяния и, открыв дверь, направилась куда-то, петляя между хаток с едва мерцающим в них светом. Возле порога соседнего дома она увидела валяющегося в грязи пьяного гренадера. Тот что-то нечленораздельное бормотал себе под нос. Словно призраки, мимо нее, хлюпая сапогами, прошли, в обнимку двое солдат. Вероятно, в поисках потерянного соратника.
Добравшись до православной церкви, она отворила тяжелые двери и зашла внутрь прохладного помещения. Опершись на алтарь, стоял пьяный батюшка Филарет и держал в одной руке бутыль с брагой.
— Чего надо, дочь? — спросил он.
— Исповедаться хочу. Иначе беда мне будет… — покорно сказала Марыська и подошла к батюшке. Хлебнув браги, тот взял ее за руку и приготовился слушать, томно вздохнув.
— Во грехе я, батюшка! Жениху моему повстанцу изменила с солдатом русским Иваном… А Кастусь-то мой в темнице на землинушке великолитовской, ждет, что я приду, а я в очи его смотреть не могу, бес потому как меня попутал…
Священник, помутненным разумом сообразив, о ком речь, машинально перебил говорящую Марыську:
— Что ты сказала? Калиновский? Тот самый богохульник и бунтарь?! — Марыська в ответ на резкий возглас священника подняла голову и почувствовала подкрадывающуюся опасность.
Священник с размаху ударил бутылкой по голове Марыську, от чего та распласталась по холодному глиняному полу церкви.
— Ну ты, шлюха! На великую Россию посметь поднять кулак со своим Калиновским! — зло прошипел священник и, встав на четвереньки, принялся срывать с девушки одежду. — Сука этакая, что творит! Курва польская!
Руками Марыська пыталась отбиться от грузного ставленника православной церкви, но от удара голова жутко кружилась, и ей на мгновение показалось, что у нее то пропадает, то вновь появляется зрение. Извиваясь всем телом по полу, она ощущала, как под ней растеклась липкая лужа крови, а длинные темные волосы слиплись. Как только священник сорвал с нее платье, она закричала. Крик ее эхом разнесся по церкви, но никого вокруг не было. Разозлившись пуще прежнего, батюшка Филарет закатал рукава и, поднявшись, принялся ногами дубасить по нежному телу полуобнаженной девушки.
— Что не доделает русский штык… — говорил, готовясь нанести очередную порцию побоев, поп, — доделает русская школа, сволочь! Подстилка ты этакая, черт бы тебя побрал! — кричал батюшка и принялся с силой наносить удары прямо в промежность девушки. Она кричала и, скукожившись в позе эмбриона, пыталась защититься от взбесившегося служителя церкви. — Шалавень ты чертова! — крикнул священник и, схватив ее за волосы, с силой ударил об колено, оставив кровавое пятно на рясе.
«Марыська чарнаброва, галубка мая», — повторяла девушка про себя, ощущая, как что-то, похожее на исцеление, снисходит на ее тело.
Когда у Марыськи иссякли силы к сопротивлению, а боль от ударов в голове и теле смешалась в единый засасывающий в себя водоворот, она расслабила мышцы, а тело и душа отдались на волю року Довольный батюшка, завидев покорность девушки, аккуратно раздвинул ее ноги, усыпанные гематомами. Слегка вытерев рясой от крови промежность, он, сопя, пододвинул тело к себе.
— Вот теперь совсем другое дело! — довольно произнес батюшка и опустился своим тучным телом на Марыську.
Она же практически ничего не ощущала. Лишь только то, что где-то там в темнице Кастусь, быть может, думает о ней.
Рим
Степа ходил по ночному микрорайону и хищно озирался по сторонам, будто невидимые человеческому глазу призраки исподтишка наблюдали за ним. Он был невысокого роста, наголо бритый, и по этой причине было трудно понять, сколько лет этому страннику, что казался потерянным в муравейнике белорусской столицы.
Каждую ночь он ходил между высоток, окна которых местами даже были наполнены светом — от электрических лампочек. Степа не замечал этого света, ему нужны были лица людей, черты которых были сокрыты под покровом ночи, сглаживающим все линии и формы.
На его пути, во дворике, где на детской площадке было припарковано несколько дорогих иномарок, сидела молодая пара.
Степа незаметно подкрался к влюбленным сзади и выждал момент, когда парень своими губами едва коснулся губ девушки, прикрывшей глаза, чтобы растянуть удовольствие от этого примитивного, но значимого в отношениях полов жеста.
— Молодые люди! Молодые люди! — крикнул Степа. От его пронзительно-резкого вскрика девушка вздрогнула и вероятно испугалась, прикусив случайно язык парня. Тот недовольно повернулся к Степе, который стоял и смотрел на них, сжимая в правой руке полиэтиленовый пакет с нанесенным с обеих сторон рекламным изображением. Утерев правым рукавом слюну и кровь, парень злобно произнес:
— Тебе чего надо? — в это время девушка, явно обуреваемая порывами интуиции, поняла, что грядет что-то неладное. В предчувствии этого она крепко сжала рукав куртки своего бой-френда, но вслух ничего не сказала.
— Мне бы папироску, дядечка, больно уж курить хочется. А город-то пустынный совсем, люди-призраки в нем теряются… — когда Степа произносил слова, глаза его как-то странно закатывались, обнажая белки цвета грязной простыни. Под покровом ночи даже казалось, что глазницы его блистают дьявольским свечением.
Парень, сжав зубы и подавив в себе острое желание разбить нос нежеланному ночному гостю, полез в карман куртки и достал оттуда пачку импортных сигарет. Нащупав одну, он протянул ее Степе. Тот подбежал, взял ее и тут же положил в рот. Пожевывая фильтр, он выразительно произнес:
— Они убивают вас, лучше не вдыхайте производное от сатанинских палочек, граждане! — не дожидаясь ответа от молодой пары, он побежал в глубину района искать новых прохожих, которые, как обрисованные Ницше серые массы отказывались его принимать.
— Долбоеб какой-то! — произнес злобно парень и посмотрел на свою девушку. — Как дела, Катя? — спросил он у нее. Та в ответ выдавила кое-как из себя улыбку;
— Я испугалась… — глубоко вдохнув воздуха, она добавила: — Давай покурим и пойдем отсюда…
Екатерина Федоровна Ковалевская. Умерла в возрасте 21 года от рака. Особые приметы: родинка на правой щеке.
Степа двигался по одной из многочисленных вьющихся от центра города улиц. Опять ночью. Как ни странно, в отличие от провинциальных городов, улицы Минска были утыканы фонарями, большая часть которых исправно светила с наступлением темноты. Искусственный свет не смущал Степу. И вот ему снова улыбнулась удача: в метрах ста от него находилась телефонная будка, а в ней просматривалось что-то, похожее на очертания человеческой фигуры. Парень радостным шагом подошел к телефонной будке, в которой, на удивление, не было выбито стекло. В пространстве этого отрезка телефонной связи стоял мужчина в пальто и шляпе. Всем своим видом он напоминал настоящего джентльмена из американских кинофильмов пятидесятых годов.
